..
- Я-я-я?.. Труд наемный?..
Дрок согнулся в поясе; шея, и щеки, и глаза его густо налились кровью.
- Это кто же такой... сообщение вам такое, а-а?..
И вдруг он ухватил Опилкова за руки:
- Говори сейчас!.. Тебе кто это, а?.. Сообщение такое...
Бегающие глаза Опилкова остановились на ком-то в толпе кругом, и он крикнул:
- Вот того гражданина сюда!.. Гражданин Дудич!..
- Дудич?..
Дрок мгновенно бросил руки Опилкова и обернулся. Увидел, - Дудич протискивался, чтобы уйти в коридор, но его остановили.
- Так Ду-дич это?
И, распихивая всех, Дрок подскочил к Дудичу.
- Ты где это взял, что я наемным трудом, а?.. А-а?.. Что я погорел, так тебе этого мало, ты у меня землю, землю оттягать хочешь?..
Тут Дрок взвизгнул как-то совсем не по-человечьи и кинулся на Дудича.
Замелькало, зарычало, завозилось и рухнуло с грохотом на пол между стоящих в два ряда деловых столов, и все кинулись оттаскивать оказавшегося сверху Дрока, по-звериному впившегося зубами в мясистый, плотный, гладко выбритый подбородок Дудича, хрипло вопившего от боли.
XI
На свое пепелище Дрок пришел уже только в полдень - черный, с провалившимися глазами, с обтянутыми мослаками скул.
В это время Фрося, держа маленькую на руках, оглядывала самое привычное для нее в сгоревшем доме - плиту, прочно сложенную подслеповатым Заворотько, и встретила его радостью:
- Вот дивно мне: плита вся в целости!.. И дымоход тоже до самого боровка. Я дрова туда клала - ничего, горят. Тянет, - ей-богу, правда!
Дрок поглядел страшными, угольноогненными глазами в ее робкие, выцветшие, с потускневшими золотыми жилками и медленно повел раза три головой.
- По-ды-хать, а она про какую-сь плиту!.. Э-эхх!
Заскрипел зубами, раздул ноздри.
- Телку продадим. Все равно ее только кормить зря зимою, - тихо сказала Фрося.
- Ну-у?.. "Тел-ку"!.. Что "телку"?.. Там на меня уж и протокол составили и землю отымают, а она...
Тяжело задышал, поднял оба кулака вровень с ее лицом и, когда ребенок залился плачем, пошел в сарай.
Там он лег в углу на прелом сене, покрытом сухою кожей Маньки, и так лежал долго, ничком, и, если б не шевелились пальцы босых его ног, то сжимаясь, то разжимаясь все время, Фрося могла бы думать, что он спит.
О протоколе каком-то и о земле, которую будто бы отнимают, она не думала: просто это было то совершенно лишнее, что уже не вмещается в мозг, и без того переполненный, даже не проникает в него: дотронувшись, отскакивает - и только.
Ребята в этот день никуда не уходили. Они сидели полукругом, жевали хлеб, понимая, что обеда никакого не будет, и говорили о хозяйственном.
- Три стенки совсем почти целые: одна, вон - другая, а вон - третья, тыкал в сторону сгоревшего дома Егорка. - Дверя пропали да еще окна тоже...
- Дядя Никанор сделает! - быстро глянул на него и на Ванятку Митька. Что? Думаешь, не может сделать?
Ванятка, у которого рыжеватые косицы висели в обвис, прикрывая безухость слева, имел из трех старших наиболее озабоченный вид. Он сказал важно:
- А крыша тебе что? Крыша тебе кое-как?.. Крыша тебе не нада, а только чтобы стенки?.. Все железо погорело к чертям!
Егорка добавил:
- Кабы чере-пи-ца! Черепица небось бы не сгорела, а то же-ле-зо!
Он - так случилось - больнее других был избит ночью отцом, - у него заплыл глаз и косо держалась шея; для него отец явно сам был виноват в том, что сгорела крыша: тоже еще, не мог покрыть черепицей!
Дрок вышел из сарая часов в пять вечера, когда уже село солнце за горы. Хотя он и не спал, но веки его набрякли, глаза стали еще краснее, меньше, острее, напряженнее. У кулачных бойцов, когда готовятся они, высмотрев слабое место противника, нанести решительный удар, бывают именно такие глаза.
Ребята, увидя его, встали, попятились и отошли, но он крикнул:
- А ну, идить сюда все до купы!.. Вы палить хату умели, которая отцу з матерью трудов многих стоила, - иди тогда и слухай ухми! Как вы теперь тут уж одни з матерью останетесь, а я уйду.
- Куда же это ты уйдешь? - испугалась Фрося.
- Ку-да-а? - гаркнул вдруг Дрок. - А куда донесут ноги мои, то там уж и останусь, вот куда! Годи!
- А я же как буду?
- А то уж твое дело - как! Поняла теперь? Вот!.. Дудичу земля достается, как он, не иначе, хабаря Опилкову дал!.. Вот! Ну, так пускай теперь горхоз тебя з детями кормит або Дудич, как он пока в больницу на перевязку пошел, а з меня, говорят люди, полным манером может стребовать за свою рожу калечную. Ну, только вот он что з меня получит!
И Дрок поднял было кулак, однако невысоко. Только тут поняла Фрося, что с ним в городе случилось что-то еще менее поправимое, чем вчерашний пожар, и присела на камень, чтобы не упасть. Маленькую она только что перед этим передала Ванятке, однако силы у нее оставалось мало, в глазах темнело. Она сказала тихо, одними губами:
- Куда же я одна с такой оравой? Мне же тогда смерть!
- Куда знаешь, - отозвался Дрок.
Фрося долго смотрела на него, и пристально и как будто плохо его видя, и проговорила так же тихо, как прежде:
- Кукурузы мешок Никанор вытащил - поспел... Это же помолоть нам можно... Что же - люди лепешки едят из кукурузы, и мы будем...
- "Ку-ку-ру-зы мешок"! - презрительно вытянул Дрок. - Вот еда!
- Пшеница, она тоже не вся погорела, она только сверху и дымом зашлась.
- А также водой она залитая и на всех она чертей похожая!
- Это ж промыть - высушить можно...
- Ну вот и мой. И ешь! И щененки эти пускай горелое жрут, в сарае ночуют. А как они и сарай спалят, тогда под кустами! Ну, одним словом, раз Никанорка своих бросил, то и я бросаю, годи! Он по столярству пошел, а я по бондарству пойду, - вот!
- Так у Никанора ребята уж большие, он говорил - у него же самый меньшенький, как наш Ванятка, - а я же как с такими останусь?
Глаза Фроси налились слезами не сразу, но когда налились, и все лицо стало старушечьим, и голова задрожала, Колька мгновенно растянул рот, зажал плотно веки и завел привычный для него плач, размеренный и скорбный.
- Хы... хы... хы... хы-ы... - начал выводить стукнувшийся уже лбом о землю Алешка.
Одиноким, незаплывшим глазом упорно глядел на Ванятку Егорка, спрашивая, - понятно для того, хотя и безмолвно, - что это такое происходит? Действительно ли уйдет отец, или это только одни разговоры?
Митька отвернулся и ненужно старался вытащить из земли какую-то траву с корнем.
А в стороне, за кустом помятого при пожаре карагача, стояла телка. Напасшись днем, она теперь, лениво действуя языком, захватывала ветку выше своего роста, но смотрела сюда, на своих хозяев, очень внимательно: вчерашняя ночь, озарившая ее огнем и оглушившая криками, ее испугала надолго: ее сарай - она видела - плотно был занят людьми; было над чем задуматься.
А Дрок повысил вдруг голос до крика:
- Мне теперь жизни тут нету, - поняла ты своей это дурною башкой? Мне теперь або з пристани в море вниз головой, або по соше итить, куда прийдется! Вот какие мои концы-выходы теперь! Вот чуть потемнейше станет, я и пойду!
- Ты бы... может, уж завтра хоть... Ты бы... может, поспал бы ночью, сквозь слезы сказала Фрося.
А Митька тихо дернул ее за рукав:
- Мам! Это какие к нам идут двое?
Двое, которые подходили со стороны города сюда, были: Веня незаметный, маленького роста человек, которого в сумерках можно было принять за любого подростка, и Опилков с неизменным портфелем.
- Добрый вечер! - сказал, подходя, Веня.
Дрок помолчал немного и ответил:
- Может, для кого-сь и добрый...
Он глядел не на Веню, а на Опилкова, и уже все напрягалось в нем буграми, потому что Опилков был с портфелем.
Но Опилков сказал просто, слегка почесав за ухом и оглядывая пожарище:
- Вот какая тут история случилась!
- Такая история, что человеку с подобным большим семейством - петля, зарез, как я и говорил... История тут... наглядная! - засуетился вдруг Веня, суя туда и сюда руками.
- Где же вы теперь ночевать будете? - спросил Опилков Фросю, которая стала перед ним, утирая фартуком глаза.
- А в сарае вон - где ж...
- Положим, что в прошлом году люди, как землетрясение было, тоже в подобных сараях ночевали из боязни, - важно сказал Опилков, - ну, тогда время было экстренное... Кроме того, ребят застудить можно... Надо поэтому ремонт дому давать.
- Из чего это я буду ремонт давать? - вдруг закричал во весь голос Дрок. - Ты меня пришел заставлять ремонт делать?
- Э-э... заставлять! - поморщился Опилков. - Необходимость тебя заставлять будет, а не я.
- Ты у меня землю отымаешь, хабаря з Дудича взял, и ты же мне тут, чтобы я ремонт делал? - подскочил Дрок вплотную к Опилкову.
- Ну, ясно, человек не в себе от такой разрухи, - заторопился объяснить Опилкову Веня, выставляя против Дрока свою худенькую ручку с небольшой, детской ладонью.
- Кто у тебя землю отымает, - какой черт? - прикрикнул на Дрока Опилков. - Чего орешь зря?
- А разве же ты мне не сказал, что отымешь, будто как я наемным трудом? - спал с голоса Дрок.
- Вас тут в городе жителей пять тысяч человек, - вразумительно начал Опилков, - а я - один! Понял?.. Я, конечно, обо всех все должен разузнать, а сразу каким я это образом могу сделать? Вот человек мне рассказал, что ты не то что бы лодырь, а бешеный прямо работник, кто же у тебя землю отнимать будет? А? А ты мне насчет хабаря бухаешь не спросясь!
- Ну, тогда извиняйте! - буркнул Дрок.
- Вот! Так же и с халупой твоей погоревшей... Выясняется, - вот человек говорит, - она совсем даже и не застрахованная?
- А где же я ее мог страховать, когда того агента тут черт мае? крикнул Дрок.
- Ну, мог бы поехать ради такого случая в районный центр или отсюда написать. Одним словом, твоя оплошность личная, - однако несчастье постигло. Тут завтра торги на сарай назначены, вот ты чего не прозевай: сарай с торгов продается. Идет за пятьдесят рублей, а в нем только стенки, конечно слабые, а железо еще - вполне! И на весь твой домишко хватило бы.
- Аджи Бекира? - даже как-то на пальцы босых ног поднялся Дрок. - Там же и балки вполне справные, тоже и стояки дубовые.
- Ну, разумеется! Что гнилое - на дрова тебе пойдет. А подводу перевезть - я тебе дам горхозную.
- Вот спасибо вам! - низко поклонилась, обычно по-бабьи положа руки на живот, Фрося. - А мы телку вот продадим, деньги взнесем...
- Да телку можете и не продавать, положим, денег сейчас взносить надо только десять процентов, - остальное потом... Также и насчет налогу... Освободим по случаю пожара.
- От сельхозналога освободят, поняли? - объяснил Веня Дроку, который глядел на Опилкова как-то не совсем доверчиво.
Но, продолжая и после слов Вени глядеть так же недоверчиво, глухо проговорил Дрок:
- Что касается от налога освобождение дать, это, конечно, следует, и халупу свою я это мог бы в порядок произвесть, а только вот хлеб погорел... Работать - это я могу, как вам это теперь известно, а только вот хлеба же нет, - обернуться нечем, так же и семейству тоже...
- Корова подохла? - спросил Опилков.
- Подохла же!
- Страховые получил?
- Обещать обещали, а чтобы получить... то уж извиняйте!
- Ну, получишь, ничего... А шкуру сдал?
- Нет. Шкура дома.
- В сарае шкура, - уточнил Митька.
- Отнеси шкуру, в кооператив сдай, я там скажу, чтобы тебе муки выдали... Какая шкура смотря, а то можешь четыре пуда муки получить. Понимаешь, - деньгами тебе за шкуру полагается семь или восемь рублей, ну, раз тебе такая подошла крайность... Одним словом, скажу, чтобы по своей цене муку посчитали.
- Вот это спасибо, товарищ Опилков, как теперь не то что за восемь рублей чтоб четыре пуда муки, а даже и одного не купишь, - сказал Дрок, и голос у него дрогнул.
- А насчет того, чтобы помочь вам тут, когда материал доставите, - это я могу в старших группах воскресник устроить, - очень оживленно подхватил Веня. - С большой охотой ребята пойдут и даже инструменты принесут, там есть такие... И двери-окна сделают, и столы-табуретки сколотят... А свои ребятишки помогут... а? Помогать будешь? Ты!
Он ткнул в круглый затылок Ванятку, и тот подбросил по-отцовски свою бедовую одноухую голову, сказал: "Ого!" - ухарски плюнул на руки, растер и стал подбочась, точно приготовился драться.
Была ночь уже, круглилась над тополями полная луна, с моря наплывал туман; Дрок не спал.
Дрок стоял около своего дома, - не того, от которого остались только три, и то щербатые стены, а нового, который настолько ясно представлялся ему, как будто был уже поставлен, слушал, как жевала жвачку телка, привязанная к кусту, - ночь была совершенно тихая, - и смотрел на этот туман в море, плотно колыхающийся под луною, синевато-белый, непроходимый на вид.
Далеко, на том мысе, который похож был на голову крокодила, время от времени сверкал маяк. Даже и при полной луне он сверкал резким красноватым светом, и Дрок припомнил, как пришлось ему как-то ехать на пароходе в туман, не ночью даже, а днем, и пароход все гудел, как шмель, боясь наскочить на другой такой же пароход, или на баркас, или на рыбачью лодку, и пароход тащился точно на волах, самым тихим ходом, так как мог наткнуться на торчащую скалу или большой камень под водою, - до того трудно было что-нибудь рассмотреть из-за тумана. Но это было ведь среди белого дня, а не ночью.
И Дрок буркнул, как привык он говорить, хотя и про себя, но вслух, копая по ночам землю:
- Это были, известно, умные люди, какие надумали тот маяк блескучий поставить!
1933 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
Маяк в тумане. Впервые с подзаголовком "Из книги "Мелкие собственники" напечатано в "Красной нови" № 12 за 1933 год. Вошло в сборник с одноименным заглавием (1935) и в Избранное ("Советский писатель", Москва, 1936). Печатается по собранию сочинений изд. "Художественная литература" (1955-1956 гг.), том третий.
H.M.Любимов

1 2 3 4 5 6 7 8