Жарко ему не было, напротив — даже скорее холодно и сыро. Но он с детства привык к лишениям и на теперешние неудобства попросту не обращал внимания. Больше его донимала мысль: «Что делать? Искать ли работу в Варшаве или вернуться домой? Если искать работу, то где и какую? А если вернуться домой, то как и зачем?»
Голода он не боялся — у него осталось еще два рубля; и потом — разве голод был ему внове?..
— Ну, воля господня! — прошептал Михалко.
Он перестал тревожиться о завтрашнем дне и наслаждался нынешним. На улице дождь лил как из ведра. Ох, как плохо было бы нынче спать в канаве и как славно тут, в подвале.
И он крепко уснул, как обычно засыпает утомленный крестьянин, которому если что приснится, так он считает, что его посетили души усопших.
А завтра… завтра что бог даст!
С утра прояснилось, проглянуло солнце. Михалко еще раз поблагодарил дворника за ночлег и ушел. Был он вполне бодр, хотя после вчерашнего дождя у него слиплись волосы, а сермяга задубела, как кора.
С минуту Михалко постоял у ворот, соображая, куда б ему пойти: налево или направо? Заметив на углу открытый кабак, он зашел туда позавтракать. Выпил большую стопку водки и, повеселев, побрел в ту сторону, где были видны строительные леса.
«Искать работу? Вернуться домой?..» — раздумывал он.
Вдруг где-то неподалеку раздался гул, похожий на короткий удар грома; потом второй — посильнее.
Парень вгляделся.
Шагах в двухстах, направо от него, высились строительные леса, а над ними поднимался словно красный дым…
Произошло что-то необыкновенное. Любопытство охватило парня. Он побежал туда, спотыкаясь и шлепая по лужам.
По немощеной улице, где стояло лишь несколько домов, метались встревоженные люди. Они кричали и показывали пальцами на недостроенный дом, возле которого лежали доски, исковерканные столбы и только-только свалившиеся обломки. Надо всем этим поднималась туча красной кирпичной пыли.
Михалко подбежал ближе. Отсюда он уже увидел, что случилось: новый, еще не достроенный дом рухнул!
Одна стена рассыпалась сверху донизу, а другая — больше чем наполовину. В проломах торчали оконные рамы, а длинные потолочные балки перекосились, погнулись и треснули вдоль и поперек.
В окнах соседних домов показались лица перепуганных женщин. Но на улице, кроме каменщиков, было всего несколько человек. Весть о происшествии еще не долетела до центра города.
Первым опомнился старший мастер.
— Никто не погиб? — спросил он, весь дрожа.
— Как будто нет. Все завтракали.
Мастер начал считать рабочих, но поминутно ошибался.
— Мастеровые здесь?..
— Здесь!..
— А подсобные?..
— Здесь мы!..
— Енджея нету!.. — отозвался вдруг чей-то голос.
Все на миг онемели.
— Верно, он был внутри!..
— Надо его искать… — хриплым голосом сказал мастер.
И направился к развалившемуся дому, а вслед за ним двинулось несколько смельчаков.
Михалко машинально пошел тоже.
— Енджей!.. Енджей! — звал мастер.
— Отойдите в сторону, — предостерегали его, — стена тут еле держится.
— Енджей!.. Енджей!..
Изнутри дома ответил ему стон.
В одном месте стена раскололась, и в ней зияла широкая, как дверь, щель. Мастер забежал с другой стороны, заглянул — и схватился за голову. Потом, не помня себя, со всех ног помчался в город.
За стеной в муках извивался человек. Балка придавила и раздробила ему обе ноги. Над ним навис обломок стены, которая трещала и с минуты на минуту грозила рухнуть.
Один из плотников начал осматривать опасное место, а оцепеневшие от ужаса каменщики заглядывали ему в глаза, готовые пойти на помощь, если она еще возможна.
Раненый судорожно вывернулся и оперся на обе руки. Это был крестьянин. Губы его почернели от боли, лицо посерело, глаза глубоко запали. Он смотрел на людей, стоявших в нескольких шагах от него, стонал, но не смел звать на помощь и только шептал:
— Боже мой!.. Боже милосердный!..
— Никак не подойти туда, — глухо сказал плотник.
Толпа отхлынула назад.
Между толпой и домом стоял Михалко, перепуганный чуть ли не больше всех.
Непонятное творилось с ним. Он словно чувствовал всю боль раненого, его страх и отчаяние, но одновременно ощущал в себе какую-то силу, толкавшую его вперед…
Казалось ему, что из всей толпы именно он обязан спасти этого человека, который пришел сюда из деревни на заработки. И, когда другие говорили себе: «Сейчас пойду», — Михалко думал: «Не пойду! Не хочу!»
Он робко оглянулся. Он стоял один впереди толпы, ближе всех к стене.
— Не пойду!.. — прошептал он и поднял длинную жердь, лежавшую у его ног.
В толпе зашумели:
— Что это?.. Что он делает?..
— Тише!
— Боже милосердный, смилуйся! — стонал раненый, рыдая от боли.
— Иду! Иду! — крикнул Михалко и подошел к развалинам.
— Оба пропадете! — ужаснулся плотник.
Михалко был уже возле несчастного. Он увидел раздробленные ноги, лужу крови — и у него потемнело в глазах.
— Братец ты мой! Братец! — прошептал раненый и обнял его колени.
Парень поддел жердью балки и отчаянным усилием приподнял ее. Раздался треск, и с высоты второго этажа упало несколько кирпичей.
— Валится! — вскрикнули каменщики, разбегаясь.
Но Михалко не слышал, не думал, не чувствовал ничего. Сильным плечом он снова нажал на жердь — и сдвинул балку с раздавленных ног Енджея. Сверху посыпались куски кирпичей. Красная пыль заклубилась, сгустилась и наполнила все здание. Среди развалин слышалась какая-то возня. Раненый громче застонал и внезапно затих.
Из пролома в стене показался Михалко: он шел согнувшись, с трудом неся раненого. Потихоньку переступив опасную черту, он остановился перед толпой и с наивной радостью закричал:
— Едет!.. Едет!.. Только один сапог у него там остался!..
Каменщики подхватили потерявшего сознание раненого и осторожно понесли в ближайшие ворота.
— Воды!.. — кричали они.
— Уксусу!..
— Доктора!..
Михалко поплелся за ними, думая: «Вот ведь какой хороший народ в Варшаве, дай боже!»
Заметив, что руки у него испачканы кровью, он обмыл их в луже и остановился у ворот, куда внесли раненого. Внутрь Михалко не пробовал протолкаться. Доктор он, что ли? Разве может он ему помочь?
Тем временем на улице становилось все людней. Бежали любопытные, мчались пролетки, а вдали уже звенели колокольчики пожарной команды, которую кто-то успел вызвать.
Новая толпа, толпа зевак, жадных до впечатлений, собралась у ворот, и кто погорячее — кулаками прокладывали себе дорогу, чтобы увидеть кровавое происшествие.
Одному из них загораживал путь стоявший у ворот Михалко.
— Отойди ты, разиня! — крикнул господин, пытаясь оттолкнуть этою босого мужика.
— А что? — спросил удивленный его яростью Михалко.
— А ты кто такой, нахал этакий! — заорал любопытный. — Да что же это, где полиция? Даже разогнать некому этих бездельников!..
«Полиция? Ох, не к добру это!» — решил Михалко, испугавшись, как бы его за такой проступок не засадили в каталажку.
И, чтоб не накликать беды, Михалко протискался сквозь толпу…
Несколько минут спустя из ворот позвали того, кто вынес погибавшею из-под развалин.
Никто не откликнулся.
— Какой он с виду? — спрашивали в толпе.
— Мужик. В белой сермяге, в круглой шапке и босой…
— Эй, нет там такого на улице?
Начали разыскивать.
— Был тут такой, — крикнул кто-то, — да уже ушел!
Бросилась на поиски полиция, рассыпались по улицам каменщики, но так и не нашли Михалка.

1 2 3