А она навязывает мне себя… Фирма отсрочила мой призыв. Теперь понимаете?… Кто знает, что принесет будущее? Кто может это знать? Одно очевидно: я не боюсь будущего. Так, как другие, и даже немножко получше я проживу… Но зачем я говорю все это? Знаете, я и на вас смотрел сначала так, через плечо, как на остальных женщин. Я смотрел на ваши ноги… о, не сердитесь, но буду откровенен, – на ваш «каркас», как у нас принято было говорить… «Хорошо, пойдет»… А потом… потом я полюбил вас. Серьезно, по-настоящему. Я хотел бы жениться на вас и, думаю, никогда не пожалел бы о своем выборе. Все равно я не собираюсь жениться по расчету. Это. такая жертва, которую приносят лишь люди, совершенно лишенные фантазии. Обдумайте мое предложение и после своего седьмого свидания дайте мне ответ.
………………………………………………………………
Моника. Но я не нуждалась в здравомыслии Дюлы, нет… Следующим героем Фив был Андраш… Андраш, боже!
Шандор. Весом в центнер. Десять раз растягивает на ширину рук эспандер с четырьмя пружинами… Знает все самые лучшие и укромные корчмы в Будапеште, – были бы деньги в кармане.
Снова звуки романса.
Моника. Он и меня повез туда, в маленькую корчму в Обуде. Я почти не знала этой части города. Улочки – как в деревне, домики с завалинками; нам даже повстречалось стадо коров… Уютное помещение с садиком, столики и стулья, выкрашенные зеленой краской, развесистая шелковица… Палящий зной и бьющий в лицо свежий запах только что политой травы…
Андраш. Разве я не сказал, что прекраснейшую девушку мира приведу в самый прекрасный уголок земли? А какая здесь кухня!.. Ну, дядюшка Сепи, что вы можете предложить? Но не первое, что придет вам в голову! Потому что это не кому попало! Так-то!..
Сепии (с сильным немецким акцентом.)Как прикажут посетители. Любезная барышня и мой милейший Банди, есть все, что прикажете.
Андраш. В одиннадцать часов утра в Обуде? В святые часы горячих блюд по сниженным ценам? Вас не страшит, что меж узловатых корней этого старого дерева возвышается обиженный Гениус Лаци?… Две порции тушеного мяса, дядюшка Сепи!
Сепии. У меня, Банди, есть чудесный барашек, действительно чудесный.
Андраш. А телятина? Свеженькая, розовая, аппетитная!..
Сепии. Есть и телятина. Но барашек совсем молоденький, молочный, барышня! Такого вы еще не изволили пробовать!..
Андраш. Говядина? Жилистая, жесткая, перезрелая, перекормленная?
Сепии. Чудесная, откормленная, крепкая говядина с жирком…
Андраш. С малосольным огурчиком?
Сепии. С малосольным. Солили с укропчиком. И хренок моя жена сама приготовила. Да-с. А барашек чудесный, молочный. Нигде такого не получите.
Андраш. Баранину не каждый любит… Две тушеные говядины. Хорошо, дядюшка Сепи? Малосольные огурчики и два стакана пива.
Сепии. Коли хотите говядину – пожалуйста. Только ее-то вам где угодно подадут! (Тихо.)Чудесный молоденький барашек… Превосходный… Но воля посетителя – закон. Мне все равно… В винном соусе… В добром красном вине, в обудайском вине…
Андраш. Моника! Я не испорчу нашу дружбу любовным признанием?
Моника. Говорите, Андраш!
Андраш. Я не поэт, не композитор, у меня нет связей, нет семьи с именем. Отец мой – сапожник! Да если бы еще был сапожным мастером, а то так – бедный башмачник. Здесь, в Обуде…
Сепии. Пожалуйста, прошу, две порции тушеного мяса, малосольные огурчики, пиво…
Андраш. Вы все-таки принесли барашка?!
Сепии. А вы попробуйте! Если господину учителю не понравится, я унесу обратно и принесу говядину. Иду на риск!
Андраш. Ну и хитрый старик! Назвал господином учителем… Понимаете, здесь, среди этих людей, я хорошо себя чувствую, вы это видите… Здесь я родился, начал ходить в школу, и сюда я возвращаюсь преподавать. Меня приглашали на кафедру романистики, практикантом… Научная работа – это замечательно, ничего не скажешь… Целую ручку, Пирике, чем обязаны?
Пирике. Папа велел спросить, нравится ли барашек?
Андраш. Ну как, Моника, нравится?
Моника. Божествен!
Андраш. Слышали? Передайте папе: божествен! И мы очень благодарны…
Пирике. Спасибо, передам. Желаю хорошего аппетита!
Андраш. Видите, я хотел бы обучать детей этой девушки, а если бог даст – ее внуков… Уютный домашний очаг, нежная жена, четверо-пятеро ребятишек, а то и шестеро… Чего еще желать от жизни? Разве только того, чтобы господин инспектор учебного округа как можно реже «баловал» меня своим посещением… Вот что я мог бы предложить вам, Моника.
Моника. Эта девушка… Пирике? Да, Пирике… Как она взглянула на вас своими темными, как сливы, глазами… (Лукаво улыбается.)
Андраш. О, девчушка!.. Тут, в деревне, большое событие, что я стал «господином учителем», знаете…
Моника. Хорошо здесь, красиво.
Андраш. Не правда ли?
Моника. Андраш, останемся хорошими друзьями.
Андраш (после паузы.)Хорошо… Конечно… Смотрите: лето, мир, полдень в тенистом палисаднике маленькой обудайской корчмы… Синее небо, темно-зеленая листва… Все красиво, хорошо в этом мире… Только души людей – они еще не совсем хороши… Ну что ж… поможем и в этом. (Смеется.)Для этого мы и получили диплом Будапештского университета…
Сепии. Ну как, барышня, понравился барашек?
Моника. Очень вкусно было, дядюшка Сепи.
Сепии. А я что говорил? Пусть Банди всегда слушается меня. Дядя Сепи не посоветует плохого этому парню, Банди… Целую ручку, до свидания, целую ручку…
Тихая скрипичная мелодия уступает место звукам военного оркестра, которые становятся все громче и резче.
………………………………………………………………
Моника. Это было летом, был мир и тихое утро в палисаднике маленькой обудайской корчмы. Все это было в субботу двадцать первого июня тысяча девятьсот сорок первого года. На другой день стало известно о нападении Германии на Советский Союз. Затем – бомбардировка Кошице и наше вступление в войну… Июль я провела в деревне, у тетушки. На двенадцатое августа у меня было назначено следующее свидание, с Дешке. Я запомнила эту дату, так как именно в тот день я зашла поздравить с днем ангела свою подругу Клару. Из-за этого я запоздала немножко. Даже бежала по Музейному кольцу. Дешке уже ждал меня на углу площади Кальвина. Он был в военной форме и демонстративно поглядывал на часы. Напрасно я извинялась: у меня было такое чувство, что я испортила ему обедню. Волосы растрепались, блузка выбилась из-под юбки, перчатки я забыла у подруги… А Дешке выглядел торжественно, был подтянут, как истый военный…
………………………………………………………………
Дешке. Сегодня у нас первое увольнение в город. Мы дали присягу на верность его превосходительству регенту Хорти. Я стал военным. Случилось так, что меня пригласили преподавать в академию. После прохождения курса военной подготовки я получу чин старшего лейтенанта и кафедру. Не пройдет и года, как я, вероятно, стану капитаном… Мой дед и мой дядя тоже были кадровыми офицерами. Наша семья дала родине одного героя, павшего смертью храбрых на войне, и одного достойного члена «Ордена витязей»… Мы свое дело сделали. Я теперь до известной степени кормилец в семье. Мать – вдова. И поэтому я не считаю ни отлыниванием, ни трусостью то, что такое решение вопроса избавляет меня от фронта… К тому же жизнь моя отныне будет на колесах…
………………………………………………………………
Моника. Мы прошли всю Кечкеметскую улицу и зашли в кондитерскую «Поль и Мали», если вы еще помните ее. Дешке все говорил.
………………………………………………………………
Дешке. Я не хотел вносить разлад в наш коллектив, поэтому тоже включился в игру «Семеро против Фив». Но в конце концов мы уже не дети. Мы так мало были с вами вдвоем – постоянно вас окружала вся компания. Но я наблюдал за вами, Моника, и я увидел в вас благовоспитанную венгерскую девушку, с характером, истинную христианку. Большего комплимента я не могу вам сделать… Я знаю… знаю, что вы не из состоятельной семьи, но через два года вы закончите образование, а женщина с дипломом не нуждается в офицерском жалованье…
………………………………………………………………
Моника. В кондитерской были в основном пожилые дамы и изящно, но старомодно одетые пожилые господа. Дешке подвел меня к столику, за которым сидели две дамы в черных платьях.
………………………………………………………………
Дешке. Maman, тетушка Тончи, разрешите представить вам мою коллегу…
Мама. А, милочка, я уже жду тебя. Мой сын Дежё так много рассказывал о тебе.
Моника. Моника Ковач, слушательница педагогического факультета.
Тетя Тончи. Ах, совсем по-мужски! Видите, а я могу лишь сказать: Антония. Современная молодежь…
Мама. Садись, милочка. Дежё, сынок, – торт? Закажем две порции торта!
Моника. Большое спасибо, но я прямо с именин…
Maма. Ну, один кусочек торта ты скушаешь. Торт – излюбленное лакомство Дежё. Может быть, ты предпочла бы мороженое?
Дешке. Она бежала, то есть… спешила и немного разгорячилась. Мороженое может пойти во вред, да к тому же… Я эту замороженную подслащенную воду зову «обманом чувств и вкуса».
Мама. Дежё, сынок! Мы сложили все на этот стул. Положи сюда, пожалуйста, свой кивер, а также сумочку и перчатки Моники…
………………………………………………………………
Моника. Свои перчатки я забыла у подруги.
………………………………………………………………
Мама. Мой бедный муж рано покинул этот свет. И мой сын Дежё остался единственным мужчиной в семье. Поэтому-то он и серьезен немножко не по годам. Но душа у него золотая. Ты знаешь, милочка, мы всё всегда обсуждали вместе, и между нами установилась восхитительная гармония. Хотя, возможно, в сравнении с моим сыном, вполне современным молодым человеком, я немного отсталая пожилая женщина. И все же…
Дешке. Таков удел матери в семье: она должна быть в доме хранительницей благородных традиций.
Тетя Тончи. Вот именно! Именно так!
Мама. И мы ни разу не сказали друг другу резкого слова. Каждый знал свое место, свою роль, свое назначение в нашем маленьком семейном кругу…
Дешке. Откровенно говоря, это я люблю и в армии. У каждого свое, точно определенное место; каждый знает, от кого что он может требовать и что могут потребовать от него. Ласло, Бела и другие ломают себе головы над какими-то реформами, или не знаю там над чем, мечтают о более совершенном обществе. А солдаты уже тысячелетия живут в более совершенном обществе.
Мама. Мой сын Дежё, возможно, и не самым удачным образом сдал экзамены, но зато – я думаю, ты и сама это видишь, милочка, – он наиболее глубоко мыслящий из всех своих товарищей.
Тетя Тончи. Каждое его слово просится быть высеченным на камне. На камне!
………………………………………………………………
Шум в кафе усиливается.
Моника. Мы все знали, что у Дежё – избыток самомнения. Но в тот момент, именно тогда, это самомнение, эта спесь показались мне безудержными. Меня все время так и подмывало осадить этого мещанина. И единым духом я выпалила: «Не извольте, тетушка Тончи, так смотреть на мою блузку – я знаю, что она выбилась из-под юбки, но я не заправлю ее – пусть меня лучше продувает в этой духоте; а перчатки свои я забыла у подруги, но летом я все равно не люблю их носить. И вообще я бы с удовольствием ничего не носила – мне кажется, что одежду изобрели люди с некрасивым телом и плохой кожей, а из-за них теперь и мы вынуждены летом одеваться. И торт я не люблю. А мороженое обожаю, и не беда, если заболит горло: мое горло – мне больно, а если мороженое – „обман чувств и вкуса“, то это по крайней мере приятный обман. Вы же своей слащавостью можете лишь притупить во мне отвращение к этим достойным быть высеченными на камне, тяжеловесным мудрствованиям…» (Смеется.)
Шандор (тоже громко смеется.)Ну, и какие они при этом состроили физиономии?
Моника (продолжая смеяться.)
Какие сумели! Ах, мне было все равно!.. Позднее я даже пожалела об этом. Они не стоили таких эмоций… И в конце концов ведь в течение нескольких лет Дешке был в числе семи…
Шандор. Это было настоящим крушением нашего содружества, Моника. Как только мы, разные люди, каждый по-своему пытались понравиться вам, заронить в вас любовь…
Моника. Но пытались отнюдь не все. Ласло, например, первыми же словами рассеял все сомнения. Он начал так.
………………………………………………………………
Ласло. Я должен сделать вам признание: я не влюблен в вас и не прошу вашей руки.
Моника. Сударь, ваше предложение застало меня врасплох; однако я без колебаний говорю: «Я согласна». (Смеется.)
Ласло. Тогда все в порядке. И тем не менее я люблю вас. Трудными и серыми были бы без вас эти полтора года. Благодарю вас за них.
Моника. Я тоже многим обязана дружбе со всеми вами, Лаци. Братьев и сестер у меня нет, родители мои в разводе, вы были для меня семьей. Вспоминаю, как я боялась университета…
Приглушенный гул голосов в кафе.
Мы гуляли по набережной Дуная, на Уйпештской стороне, – туда повел меня Ласло. Облезлые, обшарпанные рабочие дома, пустыри, и на пустырях, среди мусорных куч, полуразвалившиеся хибарки, зарывшиеся в землю лачуги…
Тихо звучит музыка.
………………………………………………………………
Ласло. Видите, здесь живут люди. И здесь и там. Из полутора миллионов жителей Будапешта так, или почти так, живет около полутора миллионов. А из десяти миллионов венгров – почти все десять миллионов…
Слышится нестройное пение пьяных.
Строители!.. Всю свою жизнь они строят красивые квартиры – другим. С садом и гаражом. Всегда другим… Пока их совсем не сваливает их единственная отрада – вино… Скажите, Моника, вы никогда не задумывались над тем, в каком вопиюще несправедливом мире мы живем? Мы бьемся, страдаем, мы измождены физически и духовно, а радости, комфорт, здоровье, цивилизованная жизнь, можно смело сказать, принадлежат лишь тем, кто за всю свою жизнь и гвоздика в стенку не вбил, кто ничего не изобрел, кто умер бы с голоду в этом большом городе, если бы оказался предоставленным себе самому, своему труду… Разве мы не могли бы жить иначе? Разве мы не могли бы построить такое общество, которое здравым умом и чистым сердцем с легкостью создаем в своих мечтах?… Вот идут с завода… Рабочие… У них огрубевшие руки, и сами они грубы, грязны, и от них пахнет вином и луком… И все же любой рабочий из этого самого Уйпешта своей нечесаной головой лучше, чем сотня академиков, понимает, что такое социальная справедливость… У рабочих нет оружия, хотя они его производят;
1 2 3 4 5 6 7 8