— Да и впрямь точно звери. Что же теперь, Богдан? Куда тебе после такой болезни ехать?А он поднялся с сыном Тимошей на руках, передал его жене. Лицо у него посвежело, яснее стал взгляд. Провел рукой по небритой бороде, и горькая улыбка появилась на губах.— Хоть ругай, хоть бей меня, Ранна. Виноват я перед вами, что сразу не сказал. Не берегся в дороге, вот и заболел, помчавшись следом за придурковатым писарем. А о горе, постигшем мою мать, и не сказал вам. Отчим чужой мне, но близок душой. Наш человек! Отказался пытать казаков Ивана Сулимы. А проклятые каратели взяли и его… Насмерть замучили человека! Разве можно стерпеть такое?Женщины тревожно переглянулись, Мелашка подала знак, чтобы Ганна помолчала. Так и не сказал, куда, к кому едет. Одного только Карпа Полторалиха брал с собой. Проверил свое оружие. Отцовскую парадную саблю на кованом поясе надел поверх жупана из красного бархата. Догадывались, что он поедет к матери, хочет утешить старуху, которая второй раз овдовела. Но, видать, помышляет заехать и к запорожским казакам на Сечь. Неспроста вытащил отцовскую саблю из дамасской стали!— Именно с этого и надо начинать казаку свой путь, — соглашалась Мелашка, будто совет давала.Богдан так и не сказал никому, куда едет. Попрощался с детьми. Ганну обнял за плечи и прижал к груди:— Еду, женушка моя, хочу поспорить со своей судьбой!..А за воротами придержал коня, долго смотрел вправо на Холодноярскую дорогу. Потом вздохнул и повернул на Чигирин. Карпо поравнялся с Богданом, улыбнулся стоявшим у ворот Ганне и Мелашке.Вот так закончились проводы Богдана Хмельницкого, уезжавшего из Субботова искать свою судьбу, свое место в жизни. 24 Только что закончился в Варшаве четырехнедельный предвесенний сейм 1635 года. В приподнятом настроении король Владислав устроил большой прием сенаторов и высших старшин королевских войск Речи Посполитой. Полковникам реестрового казачества король оказал особое внимание. Их первых допустил к себе и долго разговаривал с ними.Полковники словно хотели с помощью короля уйти от возмездия за попранную ими правду и честь. Оно нависло над ними с того дня, когда они привезли в столицу Речи Посполитой отважных сынов свободного казачества и отдали их на суд сенатора Юрия Збаражского. Неужели рассчитывали, что сенатор будет беспристрастен, судя боевого полковника запорожских войск?— Просим вас, уважаемый пан сенатор… Мы заверили полковника в справедливости правосудия. Иначе Сулима живым не сдался бы…— Правосудие, панове полковники, не будет нарушено! — с улыбкой иуды заверил сенатор.Но когда полковники узнали о том, что Сулима все-таки будет казнен, несмотря на то, что король милостиво обещал простить воина, которого в самых жестоких боях обходила вражеская сабля, они поторопились пораньше явиться на этот торжественный королевский прием.— Мы хотели бы, ваше королевское величество, вернуть себе все права и свободу, предоставленные казачеству покойным его светлостью паном Баторием, — начали полковники аудиенцию у короля, после окончания заседаний сейма.— Казачество заслужило их… — охотно соглашался король. Ему не впервые приходится давать обещания, следуя мудрой политике своего отца, короля Сигизмунда III.Вот так и начался разговор о преданных забвению Короной казацких привилегиях. Полковники только напоминали, а не требовали, будучи гостями короля на таком светском рауте. А король и не отказывал им. По его велению слуги снова наполняли их пустые бокалы лучшим венгерским вином. Даже и его величество отпил несколько глотков из своего бокала, продолжая затянувшийся разговор с полковниками. Король Владислав любил заигрывать с народом, а особенно с казаками, считая себя обязанным им за сражение под Хотином!Несколько влиятельных сенаторов, а ближе всех — воевода Томаш Замойский и Юрий Збаражский, плотным кольцом окружили Станислава Конецпольского, ревниво оберегая спокойствие коронного гетмана на шумном приеме у короля. Они не вмешивались в разговор Владислава с полковниками, зная, что он и сам хорошо справится с этим делом.Конецпольский вдруг увидел пробивавшегося к нему джуру, немца офицера из наемного охранного отряда при дворце. Не так легко было ему пробиться сквозь толпу жаждущих быть как можно ближе к его королевскому величеству! Но опытный офицер наконец подскочил к коронному гетману:— Bitte, Exzellenz… Das ist… ein Sotnik! Будьте любезны… Там… сотник! (нем.)

— Со-отник? Какой сотник, что ему тут надо? — грубо спросил гетман, недовольный тем, что какой-то сотник отрывает его от государственных дел.— Сотник настаивает, ваша милость. Он желает разговаривать с самим ексцеленс братом короля, — понизив голос, объяснял офицер.Такое верноподданническое желание заинтересовало присутствующих, которые понимали немецкий язык. Со всех сторон посыпались вопросы:— Кто такой? Наверно, ротмистр, а не сотник!— Сотник Чигиринского полка, герр Хмельницкий! Непременно, говорит, должен видеть ексцеленс королевича Яна-Казимира!— Сотник Хмельницкий? — поинтересовался и король, услышав, о чем докладывает джура. — Пусть пан сотник тоже будет моим гостем!..В памяти Владислава возникла давно забытая картина: львовский рынок, огромная толпа львовян, иезуитского духовенства и… пихтовая плаха, возле которой в красной мантии — палач! Какая неприятная аналогия!.. Снова казнь. Юноша, студент иезуитской коллегии, вырывает из рук палача обреченного на смерть валаха и именем малолетнего королевича спасает его! И вот он снова добивается встречи с королевичем Яном-Казимиром!..— Его величество король велел просить его! — приказал коронный гетман.Королевича Яна-Казимира не было на этом торжественном приеме во дворце. Король вынужден был принять казака вместо брата. Ведь в этот день старшины реестрового казачества оказали такую услугу Короне! Они выдали бунтовщиков вместе с Сулимой…Король встал. Его по-настоящему заинтересовало, зачем срочно понадобился бывшему студенту иезуитской коллегии его брат. Тем более что этот бывший студент коллегии сейчас известный в своем краю сотник казацких войск, уважаемый коронным гетманом. 25 Сам Конецпольский и позаботился о том, чтобы гости короля, сенаторы, шляхтичи свободно пропустили сотника к хозяину, к королю.Сотник Чигиринского полка в походном жупане, при боевом оружии проходил между сенаторами, высоко подняв голову. Еще в дверях снял шапку, взял ее в левую руку, которая одновременно придерживала и дамасскую саблю на кованном серебром отцовском ремне, и направился к королю под нежный звон шпор. Хмельницкий решительно подошел к королю и, по-рыцарски опустившись на одно колено, торжественно приподнял и поцеловал полу его праздничного платья.— Вашему королевскому величеству сердечное и искреннее уважение от приднепровского казака! Осмеливаюсь я, недостойный, просить его милость любимого вашего брата, королевича Яна-Казимира, быть моим ходатаем и просить…— Пан сотник может встать, — произнес король. — О чем хотел просить меня пан сотник?Богдан поднялся. Посмотрел в глаза королю. В том взгляде казака горела мольба, обращенная к всесильному. Она была настолько искренней, что за нею могла последовать только ненависть.— Ваше королевское величество! Во власти короля Речи Посполитой покарать виновных! Но и Креон не мог придумать большего наказания для Полиника, отказав ему в праве захоронения! Король Речи Посполитой тоже может отказать в захоронении… Но может избавить от смерти полковника Ивана Сулиму и его ослепленных воинским пылом товарищей! Это…— Однако… — вмешался было сенатор Збаражский.Король сурово и гневно посмотрел на сенатора, и тот умолк. Потом перевел взгляд на Конецпольского. Разве Владислав не знает заслуг казачества? Вспомнить хотя бы одно только Хотинское сражение, когда казаки героически сражались не на жизнь, а на смерть, помогая Владиславу отражать страшное нашествие турок! Казак Сулима не щадил тогда жизни в борьбе за честь королевича!— О, прошу ваше королевское величество… К сожалению, судьи руководствовались знаменитыми статьями Каролины! — патетически объяснил сенатор Збаражский.— Как король, уважаемый пан сенатор, я имею право миловать, невзирая на статьи Каролины… Да и сам Карл Пятый не существует уже почти целое столетие, оставив человечеству этот… человеконенавистнический закон…Коронный гетман понял, что король крайне разгневан. Он окинул быстрым взглядом гостей, ища нужных ему знатоков права. Но их не оказалось поблизости: очевидно, испугались королевского гнева и немилости коронного гетмана. Выступил только Томаш Замойский. Да и то не в защиту судей.— Ваше величество! В живых остались только двое, пятеро казнены четвертованием.— Милую, как король, данной мне властью при коронации! Одного дарю сенатору Замойскому, а второго…— Второй — турок, выкрест по имени Назрулла, — поспешил Збаражский, стараясь угодить королю.Вдруг сбоку подошел турецкий посол, и сам коронный гетман перевел королю:— Па-ан по-осол султана просит передать ему этого турка, яко презент от вашего величества короля. Речи Посполитой.— Так бендзе! — завершил король, положив дрожавшую от гнева руку на плечо Богдану. Словно этих двоих он дарил ему. — Правосудие, уважаемый пан Хмельницкий, действует в Речи Посполитой, как и в других государствах, не считаясь даже с заслуживающими внимания советами и милостями короля. Die Juristen sind bose Christen! Юристы — плохие христиане! (нем.)

Статьи Каролины! — не скрывая сожаления, но и злой иронии, сказал король чигиринскому сотнику.— Кто второй? — спросил Богдан у Замойского, после того как низко поклонился королю, благодаря его за человечность и беспристрастность.Замойский не знал, хотя и согласился взять на свою сенаторскую совесть одного из помилованных королем казацких бунтовщиков. К нему наклонился Збаражский:— Кажется… полковник Скидан, который дал заковать себя по собственной воле, подчеркнув свою солидарность с теми, кто разрушил Кодацкую крепость.— Второй мой подзащитный, ваше величество, полковник Скидан. Он по собственной воле отдал себя в руки правосудия, — спокойно сказал Замойский королю.Король в тот же миг будто и забыл об этом страшном событии, когда даже его вмешательство не спасло запорожских старшин. Жестом руки он предложил присутствующим продолжать беседу. На казацких полковников, выдавших ему теперь уже казненных отважных разрушителей Кодака, даже не взглянул. Король обратился к Конецпольскому:— Прошу пана коронного гетмана продолжить наше совещание по поводу наведения порядка в казацком войске. Реестр казаков надо увеличить с шести до восьми тысяч! — При этом он посмотрел и на Богдана, который до сих пор еще стоял опечаленный, с поникшей головой.Восемь тысяч реестровых казаков вместо шести не показались ему большой милостью короля. Но то, что король не возмущается казацкой «вольницей», как это делал его отец, а даже увеличил реестр, успокаивало его. А король продолжал разговор со своим коронным гетманом, словно приказывал:— Полковника Чигиринского полка, пана Загурского, впредь отстранить от казацких должностей. Вообще пересмотреть состав полковников во всех казацких полках, всех писарей и хорунжих! Есть способные полковники и среди реестровых казацких старшин. Генеральным писарем войска реестрового казачества назначить пана… Хмельницкого!Богдан вздрогнул и мгновение словно колебался, становиться ли ему на колено перед королем, или достаточно будет и того, что он уже сделал это, здороваясь с ним.— Кстати, — снова произнес король, придержав обеими руками готового опуститься на колено нового генерального писаря. — Отныне генерального писаря реестровых войск возвожу в чин полковника!

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58