Главный гитлеровский судья Фрейслер неистовствует, бьет кулаками по столу (это все зафиксировано в специально заснятом фильме) и, обращаясь к подсудимым, кричит:— Кто дал вам право прятаться за приказ, чтобы избавить себя от ответственности за чудовищные преступления, за заговор против главы государства? Никакой приказ не оправдывает тягчайших преступлений.И ведь именно Гитлер утвердил приговор суда, который отверг ссылки на приказ как средство оправдания.Да, совсем плохо стало Кейтелю после этого напоминания. Не помогли разглагольствования о том, что слепое подчинение приказу это «национальная черта» немцев, неистребимая, хоть и огорчительная, сторона их характера. Ведь еще Иоганн Вольфганг Гете с негодованием обвинял немецкого филистера в том, что «он искренне подчиняется любому безумному негодяю, который обращается к его самым низменным инстинктам, который поощряет его пороки и поучает его понимать национализм как разобщение и жестокость».Кейтель наконец осознал, что ставка на «приказ свыше» бита по всем линиям. Никто не верит, будто человек, занимавший столь большой государственный пост, действительно был связан «приказом свыше».И тогда Кейтель с Иодлем пускаются в новую авантюру. Придумывает ее, разумеется, Иодль. Он первым заявляет Нюрнбергскому трибуналу: конечно, они с Кейтелем понимали, что Гитлер вынуждает их выполнять самые бесчеловечные, самые преступные приказы, и потому прибегли к закамуфлированной форме саботажа. В чем он состоял? А вот в чем: подписывая такие приказы вместе с Гитлером, и Кейтель и Иодль считали будто бы необходимым дать понять командующим на местах, что лично они не будут настаивать на исполнении их. Для этого в текст вписывались условные фразы вроде таких: «Согласно тщательно взвешенному желанию фюрера» или «Прилагаемые директивы соответствуют мнению фюрера».Версия была не из сильных. Тем не менее доктор Нельте с готовностью ухватился за нее. В своей защитительной речи он заявил:— Получатели такого письма знали из формулировки, что речь снова идет о приказе фюрера, от которого нельзя уклониться, но делали вывод, что надо выполнять этот приказ по возможности мягко.Однако ни адвокат, ни его подзащитные не смогли доказать, что «условные фразы» хоть в какой-то мере тормозили или смягчали действие преступных и жестоких приказов. Палач в роли гуманиста Некоторое время назад мне попалась книга «Роковые решения». Это воспоминания группы германских генералов о второй мировой войне.В наши дни, когда солдаты бундесвера высаживаются для учений в Англии и во Франции, когда делаются попытки создать объединенные ядерные силы НАТО, определенным кругам на Западе чрезвычайно важно изгладить из памяти народов преступления гитлеровского вермахта и его военачальников.Этой цели и служат опусы, подобные «Роковым решениям».Особенно много говорится в них о том, что если вермахт и допустил кое-какие нарушения военной этики на Востоке, то уже на Западе-то, мол, война велась со всей галантностью рыцарских времен. Однако факты, предъявленные нюрнбергскими обвинителями Кейтелю и Иодлю, начисто опровергают такого рода утверждения. Вот один из них.Гитлеровский концлагерь Саган. Среди заключенных группа пленных английских летчиков. Условия в лагере ужасные. Каждый день смерть, смерть, смерть. Летчики отваживаются на побег. Решено прорыть тоннели с территории лагеря за ограду, минуя сторожевые посты. В течение короткого времени прорыто 99 тоннелей. Это был титанический труд, который удалось завершить к марту 1944 года. Бежало 80 английских летчиков.Об исчезновении военнопленных командование лагеря сообщило в Берлин. Имперская уголовная полиция объявила всеобщую тревогу. Розыск проводился во всех уголках Германии и завершился тем, что бежавшие английские офицеры, за исключением трех, были задержаны. Большинство их схвачено в Силезии. Некоторые сумели достичь Киля и Страсбурга. В кандалах, под сильной охраной англичан доставили в Герлицкую тюрьму.Кейтель срочно созвал совещание. Он готовился принять самые крутые меры, настолько крутые, что некоторые из его подчиненных, опасаясь будущей ответственности, выразили сомнение, стоит ли им впутываться в столь опасную историю. Кейтель настаивал:— Господа, все эти побеги должны прекратиться. Мы должны показать пример. Мы примем самые строгие меры. Я могу лишь сказать вам, что лица, совершившие побег, будут расстреляны. Вероятно, большинство из них уже мертво.Присутствовавший на совещании генерал фон Гревенитц выступил с возражением:— Но это невозможно. Побег не является позорным поступком. Это специально предусмотрено Женевской конвенцией.Кейтель не нуждался в подобных разъяснениях. Он и сам хорошо знал, что международное право рассматривает военный плен лишь как предохранительную меру, имеющую своей целью воспрепятствовать дальнейшему участию плененного в боях, не допускает применения к нему уголовного наказания за побег. Напротив, во всем мире любая попытка военнопленного вернуться в ряды своей армии всегда рассматривалась как исполнение высокого патриотического долга. Однако возражение Гревенитца вывело Кейтеля из себя.— Они будут расстреляны! — кричал начальник штаба ОКВ. — И вы опубликуете объявления об этом в тех лагерях, где содержатся военнопленные, поставив их в известность, что такая акция была предпринята в качестве устрашающего примера для других военнопленных, которые захотели бы совершить побег.А когда Кейтелю еще раз осторожно напомнили о Женевской конвенции, он совсем потерял самообладание и произнес те самые слова, которые затем преследовали его в течение всего Нюрнбергского процесса:— Мне наплевать! Мы обсуждали этот вопрос в присутствии фюрера, и приказ не может быть изменен.Кейтель пытался предстать перед своими подчиненными по-прежнему уверенным во всех своих действиях и, безусловно, лояльным слугой фюрера. Но в действительности в 1944 году уже и его начал точить червь сомнения, и гитлеровский фельдмаршал решил на всякий случай поменьше оставлять следов своей преступной деятельности. Свидетельством тому служит такой эпизод. Генерал Вестгоф, прежде чем вывешивать в лагерях объявление о расстреле любого военнопленного, намеревающегося бежать, попытался заручиться письменной резолюцией начальника штаба ОКВ. Однако Кейтель к концу войны стал более осторожен, чтобы не сказать труслив. На докладной Вестгофа он написал: «Я не сказал определенно „расстрел“, я сказал передать полиции или гестапо».Поразительное лицемерие! Как будто Кейтель не знал, что и без того давно уже действует так называемый «Приказ-пуля» («Кугельбефель»). Согласно этому приказу задержанные при попытке к бегству военнопленные подлежат передаче гестапо, которое в свою очередь имеет предписание об их расстреле. Правда, «Кугельбефель» касался лишь советских военнопленных. Новым же своим распоряжением Кейтель распространял эту меру и на военнопленных западных стран.История с расстрелом английских летчиков вызвала большой резонанс в Нюрнберге. Волнение охватило и скамью подсудимых, особенно военную ее часть. Кейтель и Иодль, Геринг и Дениц, так много твердившие на процессе о благородных военных традициях, прекрасно поняли, какой удар нанесла их демагогии преступная расправа над беззащитными пленниками.Английский обвинитель Робертс спрашивает Иодля:— Согласитесь ли вы со мной (я не употребляю слишком сильного выражения), что расстрел этих летчиков являлся типичным убийством?И Иодль, позабыв о чувстве солидарности со своим шефом, заявляет:— Я вполне с вами согласен. Я считаю это явным убийством.Кейтель бросает на Иодля взгляд, полный ненависти, хотя понимает, конечно, что другую квалификацию его поведению дать трудно.А тут еще неожиданно вмешивается Геринг. Бывший кайзеровский ас никак не желал, чтобы его имя ассоциировалось с хладнокровным убийством пленных летчиков. Казалось бы, после всех тех тягчайших преступлений, которые совершены самим Герингом, какое значение может иметь убийство еще нескольких десятков человек? Но старый актер, вошедший в роль с первого же дня процесса, с большей легкостью готов принять обвинение в уничтожении миллионов русских, евреев, поляков, чехов, чем признаться в убийстве летчиков-англичан, своих «товарищей по оружию».Давая показания о совещании у Гитлера, где решалась судьба этих несчастных, Кейтель проговорился, что в числе присутствовавших там находился Геринг. Бывшего аса это вовсе не устраивало. Во время перерыва он вцепился в Кейтеля, как стервятник. Потом рассказывали, что Герингу удалось «дожать» Кейтеля. Тот обещал выступить с опровержением и действительно выступил. Но сделал это с тупой прямолинейностью.— После моего допроса, — заявил бывший фельдмаршал, — я имел возможность побеседовать с рейхсмаршалом Герингом. Он сказал: «Вы ведь должны помнить, что меня там (на совещании у Гитлера. — А. П.) не было». И я тогда вспомнил, что он прав.Впрочем, не исключено, что Кейтель схитрил. Опровергая в такой форме свои прежние показания, он, возможно, хотел дать понять суду, что подвергся давлению со стороны Геринга.А вот еще один пример кейтелевской «гуманности».Идет допрос свидетеля Мориса Лампа. (До сих пор у меня перед глазами изможденное лицо и полный муки взгляд этого бывшего узника Маутхаузена. Когда он давал свои показания, в зале стояла настороженная тишина. Защита не решилась задавать вопросы.) Ламп рассказывает, как 6 сентября 1944 года в лагерь смерти прибыл транспорт с сорока семью английскими, американскими и голландскими офицерами. Это тоже были летчики, подбитые в бою, спустившиеся с парашютами и взятые в плен. Их поместили в бункер, лагерную тюрьму. Потом комендант лагеря объявил всем один приговор: смерть. Кто-то из американских офицеров попросил при этом, чтобы его казнили, как подобает казнить солдата. От коменданта лагеря последовал ответ:— Вас забьют до смерти. Удары хлыстом, только удары...Сорок семь полураздетых пленников босиком повели к каменоломне. Их казнь осталась в памяти у всех, кому удалось выйти из Маутхаузена. Это была картина Дантова ада.Внизу у лестницы на плечи несчастных накладывали камни, которые они должны были нести наверх. При первом подъеме вес камней составлял от 25 до 35 килограммов. Подъем сопровождался ударами хлыстов... При втором, третьем, четвертом подъемах вес камней увеличивался и удары хлыста дополнялись ударами сапога, резиновых дубинок. В истязаемых бросали даже камни.— Это длилось двое суток, — рассказывал Ламп. — Вечером, когда я шел в свою бригаду, дорога, ведущая в лагерь, была дорогой крови. Двадцать один труп лежал на ней. Двадцать шесть человек умерли на следующее утро. «Операция Густав» В течение судебного процесса, как уже знает читатель, многие подсудимые вступали между собой в ссоры, доходившие порой до взаимного разоблачения. Кейтель и Иодль в этом смысле составили, кажется, исключение. Только однажды было замечено, что Иодль, который неизменно обедал с Кейтелем за одним столом (его называли «стол командования»), демонстративно отказался сидеть рядом со своим бывшим шефом.Как выяснилось позже, демонстрация Иодля объяснялась разоблачениями в суде действий Кейтеля в связи с так называемым «делом Жиро». Под конец войны до Кейтеля дошли какие-то смутные слухи о том, что французский генерал Вейган, служивший правительству Виши, собирается покинуть Францию. Возможно, и впрямь этот предатель интересов Франции, немало послуживший Берлину и тому же Кейтелю, решил, что в обстановке приближающегося поражения Германии лучше сбежать. Однако никаких доказательств готовившегося побега еще не было. Кейтелю только померещилось, что Вейган может вдруг оказаться в Северной Африке и примкнуть к движению Сопротивления.Высказав эти свои опасения Канарису и его заместителю генералу Лахузену, Кейтель дает указание устранить Вейгана.А тут новая неприятность; из лагеря военнопленных в Кенигштейне неожиданно бежит шестидесятилетний Жиро. Кто бы мог подумать, что в таком возрасте генерал решится спуститься на веревке с сорокапятиметровой высоты!..Во время допроса Лахузена обвинитель спрашивает, что скрывается за выражением «операция Густав»? И Лахузен отвечает:— «Густав» был шифром, который употреблял начальник штаба ОКВ в качестве условного обозначения, когда разговор касался генерала Жиро... В сущности, этот приказ сводился к тому, что Жиро следует устранить таким же образом, как и Вейгана. Обвинитель. Когда вы говорите «устранить», что вы под этим подразумеваете? Лахузен. Я подразумеваю то же самое, что имелось в виду в отношении генерала Вейгана. То есть его нужно было убить...На процессе вскрылось, какую изобретательность проявил Кейтель, разрабатывая план поимки и убийства Жиро. И это было чрезвычайно неприятно бывшему фельдмаршалу. Человек, не испытывавший никаких сомнений в том, что массовое уничтожение военнопленных вполне оправдано «условиями войны», почувствовал себя очень неловко, когда суд заинтересовался историей «устранения» Вейгана и Жиро. Как-никак Кейтеля обвиняли в убийстве (причем без всякого «приказа свыше») людей из той же профессиональной среды, что и он сам. Здесь уже не сошлешься на рыцарские традиции.Вечером после допроса Лахузена в камеру Кейтеля зашел Джильберт и застал его в сильном расстройстве.— Это «дело Жиро»... — бормочет Кейтель. — Конечно, я знал, что оно всплывет... Но что я могу по этому поводу сказать? Я не сомневался, что вся эта история вызовет и у вас, доктор, большие сомнения, как у благородного человека и офицера. Да, эта история очень затрагивает мою честь... Я могу спорить против обвинения в агрессии, могу сослаться на то, что в данном случае лишь исполнял свой долг, так сказать, исполнял приказ. Но эта история с убийством — не знаю, как я в нее попал...А на следующий день Кейтель впервые столкнулся с открытым осуждением его действий соседями по скамье подсудимых:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80