Все привыкли, что старуха на здоровье не жалуется и помирать в ближайшие сто лет не собирается. Но в субботу вечером позвонила Ксюня и, захлёбываясь слезами, рассказала, что Ида Григорьевна… лежит в гробу в подвенечном платье. Когда она умерла, кто её переодел и уложил в гроб, горничная понятия не имела. Она поводила у хозяйки перед носом зеркальцем, убедилась, что она мертва, вызвала семейного врача и позвонила нам. Мы думали, это розыгрыш, примчались, но всё оказалось в точности, как рассказала Ксюня. Бабка лежала в гробу, в белом платье, а в руках у неё торчала записка: «Обязательно пригласите на похороны всех этих гостей» и… список людей, половина из которых мы знать не знали.
Врач сказал, что она умерла от старости. Оригинальный диагноз! Впрочем, какая разница… О существовании завещания нам сообщил адвокат Иды Григорьевны. Честно говоря, мы ничего хорошего от последней воли покойной не ждём. Очень уж она была… добренькой. – Гошин безнадёжно махнул рукой и сел.
– О покойниках или хорошо, или очень хорошо! – засмеялся высокий старик в серой войлочной панаме, которую одевают в сауну. – Кстати, я родной брат Иды Григорьевны, Феликс Григорьевич Гошин, – раскланялся он во все стороны. – Мне всего девяносто пять, и я о-очень не против, чтобы сестрица оставила мне пару тройку своих миллиончиков!
– Зачем вам миллиончики? – сквозь зубы процедила Алина. – Вы же старый, помрёте вот-вот!
– Э-эх, детка! Продолжительность жизни напрямую зависит от количества грошей, шуршаших в кармане! Пойдёшь за меня замуж, если Идка отпишет мне часть наследства?! – Феликс Григорьевич, надвинул на глаза смешную шапчонку и неприлично поболтал в воздухе языком.
Сметанина вспыхнула под своей чёрной вуалью.
– Старый пердун, – отчётливо выговорила она. – Дохлая ворона за тебя замуж пойдёт!
– Сама ты ворона.
– Прекратите! – возмутился Георгий Георгиевич. – У нас тут похороны, а не балаган. Вы, девушка, ещё не представились, – обратился он к Славке.
Славка встал, сел, потом снова встал.
– Я… – с женственным придыханием начал он, – я родственница. Дальняя. Очень дальняя. Крайняя слева в последнем ряду. Вы посмотрите список, там наверняка есть моё имя! Ой, колготки за стул зацепились… – Орлик нырнул под стол, чтобы сделать вид, что возится с затяжкой, но обнаружил, что никаких колготок на нём нет. – Я родственница! – крикнул он из-под стола.
– Я потерял список гостей! – Гошин, нагнувшись, в упор посмотрел на Славку.
– Врёте, – подмигнул ему Славка.
– Сколько дэн у ваших колготок?! – ехидно поинтересовался Гошин.
– Нуль-нуль, как говорит Ксюня.
– Вы идиотка?
Все гости по очереди склонились под стол. Славка видел их перевёрнутые, покрасневшие лица и отчего-то испытал нечто вроде триумфа. Никогда у него не получалось так «держать» аудиторию.
– Вы идиотка?! – переспросил Гошин.
– Да это же Женька Суковатых! – воскликнула Полина, сверкая под столом ожерельем. – Её мать – сестра двоюродного брата тестя покойной сестры третьего мужа Иды Григорьевны, который был на тридцать лет моложе её, и умер в семьдесят девятом году от лимфогрануломатоза!
– Сама поняла, что сказала?! – посмотрел на жену Гошин.
– А что непонятного? – удивилась жена. – У них в семье все… суковатые. На всю голову.
Народ начал медленно вылезать из-под стола.
– Не Суковатых, а Сероватых, – сверился Гошин со списком, который достал из внутреннего кармана. – Суковатыми их дразнили.
– Да нет, Сероватыми их дразнили!
Славка сел на стул. Имя Женька, в принципе, его устраивало, предстояло выбрать фамилию.
– Так как ваша фамилия, девушка? – нахмурился Георгий Георгиевич.
– Нехай Суковатых, чтобы Сероватых дразнили, – подумав, принял решение Славка.
– Я запуталась, – пожаловалась Сметанина. – У меня голова болит!
– Все свободны, господа. Все свободны! – Гошин резко развернулся и направился к выходу.
– Но там кто-то ходит! – с трагическим надрывом воскликнула вдруг бывшая сектантка Рада Родимцева. – Ходит и кашляет!
– Где? – замер Гошин.
– В комнате, где стоит гроб! Там кто-то ходит, кашляет и сморкается! У меня спальня рядом, я слышу всё через стенку…
– Попросите коньяку у Ксюни, – устало распорядился Георгий Георгиевич. – У неё он всегда есть.
– Я не пью коньяк! – испугалась бесцветная Рада.
– А вы начните! Последствия от него гораздо приятнее, чем от посещения секты. Ваше имущество останется цело, а в гостиной с гробом сразу станет тихо.
– Вы считаете меня сумасшедшей? – перекрестилась Родимцева.
– Я считаю, что вам полезно принимать коньяк на ночь, – отрезал Гошин и вышел из столовой, чеканя шаг. За ним с разной степенью поспешности потянулись все остальные.
Выходя последним, Орлик спёр с камина часы, показавшиеся ему золотыми.
Когда в доме всё стихло, Славка пробрался на кухню.
Булочки он нашёл в глубокой миске, под полотенцем, коньяк в буфете, а сигары в коробке на подоконнике. Сложив всё это в бумажный пакет, он принялся за приготовление кофе, но, подумав, заменил его на молоко в пакете. Кофе в сто пять лет пить вредно, решил Славка, опираясь на свои скудные познания в медицине. Коньяк и сигары опасений у него почему-то не вызвали.
На цыпочках Орлик прокрался в гостиную, захватив из своей комнаты розовое одеяло.
– Где тебя черти носили? – спросил скрипучий голос из гроба.
– Так это… заседание заседали, – смутился Орлик, будто отчитывался перед начальником смены. – А потом я ждал, когда все заснут. – Он пристроил пакет с продуктами рядом с гробом, хотел накрыть старуху, но она резко отбросила одеяло и села в гробу.
– Что Гошка затеял? – ворчливо спросила Ида Григорьевна.
– Просил гостей назваться, потому что толком никто друг друга не знает.
– Назвались? – хохотнула старуха.
– Да. Но я никого не запомнил! У меня на лица и имена память плохая.
Вот тут Славка соврал. На лица память у него была хорошая, а на имена ещё лучше. Но старухе знать это было необязательно, пусть думает, что он простой, тупой и жадный.
– А ты кем представился? – спросила Ида Григорьевна, хитро щурясь из-под фаты.
– По вашему списку вышло, что я какая-то Евгения Суковатых.
– Евгения?! Суковатых?! – Старуха захохотала так, что едва не вывалилась из гроба. Славка еле успел её подхватить, когда она дала резкий крен вправо. – Ой, не могу! – схватилась Ида Григорьевна за живот. – Ой, помру сейчас! Евгения Суковатых?! Ты?! Гошка со своей грёбаной пластической хирургией совсем память потерял, дуралей! Говорила я ему, гимнастикой на свежем воздухе занимайся, а он – блефароплаcтика! Липосакция! Грудные протезы анатомической формы! Тьфу!!
– Тише! – взмолился Славка. – За стенкой живёт бывшая сектантка, она слышит, как вы тут шумите!
– Радка, что ли?! Плевать! Она дохлая муха и мнительная корова. Пусть слышит, что хочет, ей никто не поверит. – Старуха потянулась к бумажному свёртку и достала пакет молока.
– Что это? – уставилась она на пакет. – Ты что мне притащила, болванка?!
– Болван, – обиженно поправил её Славка. – Это молоко, пятипроцентное, цельное. Пейте…
Пакет немедленно полетел в Славку, обдав его молочными брызгами и плюхнувшись маленькой бомбочкой на пол.
– Где кофе?! – заорала старуха и опять чуть не вывалилась из гроба, дав резкий крен влево.
– Кофе в вашем возрасте – смерть, – твёрдо сказал Славка, убирая бумажный свёрток подальше, чтобы старухе не пришло в голову метать в него всё, что он принёс.
– У моей смерти приключился склероз, так что кофе мне не поможет. Вернее, не навредит! – Ида Григорьевна ловко перекинула ноги через борт гроба и любовно оправила складки белого платья. – Чеши на кухню и свари крепкий кофе! – приказала она.
– Не пойду, – нахмурился Славка. – Кофе вредно.
– А ты молодец, с характером, – неожиданно похвалила его старуха.
– Просто я боюсь, что вы раньше времени копыта откинете и со мной не расплатитесь за сервис в гробу, – признался Славка.
– И честный! – восхитилась Ида Григорьевна. – Сейчас таких дуралеев днём с огнём не сыщешь. Тебя как звать?
– Зовите Орлик.
– Это кликуха?
– Фамилия.
– Красивая. И со смыслом!
Ида дотянулась до бумажного свёртка, вытряхнула из него булки, сигары, бутылку коньяку, вытащила из-под ритуальной подушки зажигалку и закурила, закинув ногу на ногу. – В тюрьме сидел?
– Нет, только в армии служил.
– В каких войсках?
– Строительных.
– Разве это войска? Лучше уж в тюрьме отсидеть, больше пользы будет!
– Вы так говорите, будто сами сидели, – прищурился Славка.
– Сидела! В двадцать восьмом году так жрать захотела, что спёрла калач в булочной. Какой был калач! С маком, с хрустящей корочкой! Сейчас таких не пекут. Я его прямо у прилавка съела, сил не было убегать. Меня там и повязали. Я на суде кричала, что дырка в этом калаче была больше, чем сам калач, но мои доводы оставили без внимания и дали десять лет.
– Десять лет? – ужаснулся Славка. – За одну дырявую булку?! Это несправедливо.
– Отсидела я пять. Вышла по ошибке, вернее, почти сбежала. В тюрьме сидела моя полная тёзка, она умерла за два дня до своего освобождения. Меня выпустили вместо неё. Э-эх! Всё бы сейчас отдала за тот голодный двадцать восьмой год, за калач с маком, за свою молодость…
Столбик пепла упал с сигары в гроб. Ида отложила сигару, взяла булку и с аппетитом стала жевать её, запивая коньяком прямо из бутылки.
– Вы, Ида Григорьевна, совсем не заботитесь о достоверности своей смерти! – возмутился Славка. – Уж не знаю, почему вы решили всех надуть со своей преждевременной кончиной, но зачем было затевать этот цирк, если в гробу крошки, пепел, а от покойницы несёт перегаром?!
– Ха!!! – Ида Григорьевна с размаху плюхнулась в гроб. В воздухе мелькнули её золотые туфли. – Моей смерти так заждались, дорогой Орлик, что на её достоверность всем глубоко плевать. Меня похоронят, даже если я буду распевать песни и играть на гитаре. Чёрт, что-то жжёт сзади… Сколько я Гошку просила, сделай мне подтяжку ягодиц, сволочь! Обвисшая задница доставляет женщине больше неприятностей, чем обвисшая морда. А он – нет таких методик, нет таких методик, в твоём возрасте наркоз противопоказан! Хочешь, говорит, я тебе уши отреставрирую? Это и без наркоза можно. Внук называется… Слушай, ты не находишь, палёным пахнет?
– Чёрт! – Славка рывком поднял Иду Григорьевну и вытащил из под неё тлеющую сигару. На белом платье, чуть пониже спины, красовалось прожженное чёрное пятно. – Вы, блин, тут пожар ещё устройте, покойница, – проворчал он, затушив сигару и выбросив её в открытую форточку. – Сигары тушить надо!
– Память-то девичья, – вздохнула старуха. – Скажи, о чём вы болтали в столовой?
– Да ни о чём, – отмахнулся Славка. – В основном все твердили о том, что им не нужны ваши деньги. А ещё никто не понимает, почему именно их вы захотели пригласить на свои похороны. Только ваш брат Феликс, да близнецы-хоккеисты честно признались, что не отказались бы от наследства.
– Феликс! – громко фыркнула Ида Григорьевна. – Бездельник, балбес, но душа-человек. А хоккеисты – сипматяги, если им зубы вставить! Значит, говоришь, никто на мои деньги не претендует? И не понимает, зачем я их позвала?! – Она подмигнула Славке, и ему опять стало жутко. А вдруг бабка на самом деле мертва, а болтает, курит, подмигивает, жрёт булки и пьёт из бутылки коньяк её неугомонный фантом?! Этот гроб, белое платье, фата, золотые туфельки, – господи, неужели он такой идиот, что согласился поить и кормить труп?.. Может, ну её, эту бабку, и этих гостей, может, удрать в своё общежитие, на свою продавленную, железную койку, и будь что будет! Сдадут его Гошка с Артёмом – сядет; не сдадут – продаст драгоценный крест, купит квартиру, мотоцикл и заживёт по-простому: клубы, девчонки, работа, дом… Ну их, этих богатых старух, и дома дворцового типа!
Он так проникся своими сумбурными мыслями, что невольно отступил к двери.
– Завтра всех ждёт сюрприз, – пробормотала старуха. – Слышь, Орлик, ты мой горшок вынеси…
– Что? – не понял Славка.
– Я ж не святой дух, Орлик! У меня ночной горшок под стулом припрятан. Вынеси его, а то негигиенично лежать.
Нет, не фантом, успокоился Славка, фантомам горшки не нужны…
Он припрятал за портьеру пустой бумажный свёрток, в котором принёс продукты, прикрыл старуху розовым одеялом, отыскал под стулом ночной горшок и приготовился незаметно выйти из комнаты, пока бабка не выдвинула новых требований.
– Во сколько завтра мои похороны? – спросила она, когда Славка взялся за ручку двери.
– В три часа дня, – припомнил Славка заявление Гошина.
– В пятнадцать ноль-ноль, темнота! – поправила его Ида и тут же громко захрапела, заснув внезапно и быстро, как засыпают только старые люди и младенцы.
– Какая разница? – проворчал Славка, брезгливо держа на отлёте горшок.
Он уже был в коридоре и осторожно оглядывался, чтобы не попасться никому на глаза, как «покойница» вдруг тихо сказала:
– У кого дракон, тот и убил…
– Что?! – обернулся Славка, но в ответ услышал лишь длинный выдох с присвистом и храп на вздохе.
Изображая покойницу, старуха не только ела, пила коньяк, курила в гробу и пользовалась горшком, но и говорила во сне. Усмехнувшись, Орлик быстро закрыл за собой дверь, чтобы никто случайно не услышал бабкину болтовню.
Не успел Славка сделать и двух шагов, как из соседней комнаты вылетела Рада Родимцева.
– Вы слышали?! – зашептала она, схватив его за рукав. – Нет, вы слышали?! Только что, из гостиной, где стоит гроб, раздавались голоса! Мужской и женский! Женским разговаривала Ида Григорьевна, я точно знаю! – Рада схватилась за свои пылающие щёчки и страдальчески закатила глаза.
– Вы коньяк на ночь принимали? – строго спросил её Славка.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6