» — подумала я. И тут мне сделалось дурно по-настоящему. Лилия Петровна Вешкова!
Ключи не первый год под рукой, врач со стажем, контакты с наркоманами. Слишком активные, не диктуемые специализацией, — это все отмечают. Профилактика СПИДа? Или поиск покупателей наркоты. Леня с Саней высказывались в том духе, что «колеса» рекламируют именно невозможностью заразиться через них вирусом иммунодефицита, Роскошествовать дальше в смысле потери минут, секунд даже, я себе не позволила. Вопя: «Юра! Загорский! Убьют не наркотики, а наркотиками!» — я рванулась к телефону и набрала номер юноши. Трубку снял мужчина и свирепо рявкнул:
— Отменяется вечеринка по поводу его дня рождения, передайте остальным.
— Это одноклассница. У Юрки мой учебник алгебры. Можно зайти забрать?
— Нет, я отправляю Юру на самолете к родне.
Голос доведенного до белого каления приставаниями желающих поздравить Юру ребят человека был мне смутно знаком. «Папаша, — решила я. — Заметил все-таки, что сын снова на игле, и гонит его приятелей взашей. Спрячет мальчика в клинику другого города от тлетворного влияния».
И опять со мной случился припадок сродни вчерашнему, когда я выдворила Варвару Линеву. Прав полковник Измайлов, не возьмут меня в милиционеры — эмоциями существую. Вместо того чтобы поехать к Загорским, поинтересоваться успехами их «Надежды» и разведать обстановку, я испугалась до паралича. «На самолете» — в смысле далеко и надолго? Или, как у наркоманов передозировка называется, — отлет? Не напрасно я провела две недели «в командировке».
Снова схватилась за трубку. Измайлов отсутствовал и дома, и в служебном кабинете. Наудачу я позвонила лейтенантам и нарвалась на Сергея Балкова.
— По воскресеньям тоже пашете?
— Поля, у нас неприятности. Юрьев куда-то запропастился. Вечером должен был встретиться с Линевой. Связь назначили на десять утра, а уже одиннадцать.
— Он не встретился с Варварой, Сережа. Она сорок минут мокла под изморосью и вернулась серая, сникшая, краше в гроб кладут.
— Ох черт!
Но я не в состоянии была сразу оценить — катастрофа. Саня, Борис, ментов убирали по очереди. Я принялась умолять Балкова прокатиться со мной к Загорским. На самый крайний случай, просто в подъезде покурить, пока я что-нибудь вынюхаю. Сергей растерялся. Измайлов ушел к начальнику отдела по борьбе с наркотой, лейтенанту отлучаться не рекомендовалось.
— Ладно, если я тоже вдруг запропащусь, пеняй на полковника.
Бесспорно, грязный метод. Шантаж.
Доложи Сергей Вику, что я помчалась к юному наркоману в растрепанных чувствах и мыслях без сопровождения, полковник его по стенке размазал бы. Я подличала, но остановиться не могла. В итоге Балков черкнул для Измайлова пару предложений о Борисе Юрьеве и сказал мне:
— Чур, не рассусоливать там. Бегом.
Самой не стоялось на месте. Мы с лейтенантом побили все рекорды, оказавшись у двери Загорских через полчаса ноздря в ноздрю. Запыхались. Слегка отдышались. Я принялась мучить звонок и одновременно пинать преграду ногой.
Из квартиры раздалось приглушенное бульканье. Оно было странным и непривычным, однако подняло Балкова в сыскарскую стойку.
— Сережа, в фильмах показывают ваши отмычки. Не стесняйся, отопри.
— У меня ничего подобного нет.
— Ломай!
— Не имею права.
Я начала бросаться на дверь. Психоз заразителен. Сергей крякнул, поднатужился и…
Юра Загорский с пеной на сизых губах пытался шевелиться. Или корчился в судорогах. Как мы с Сергеем не пришибли его дверью? Чудо. Пол вокруг мальчика был мокрым и липким. Он умирал.
Балков ловко повернул Юру на бок, я неверными пальцами запихнула в розетку отключенный телефонный шнур и вызвала «Скорую».
— Предупреди, что менты контролируют срок прибытия…
Я предупредила. Срок выбрали минимальный.
— Не довезем, круто ширнулся, — вздохнул молодой медбрат, возясь с капельницей. — По несколько раз в сутки маемся с наркоманами. Вы еще позвонили, другие уползают от подыхающего.
А минут на двадцать раньше нельзя было?
— Нельзя! — крикнул Балков.
Я впервые слышала его крик. Он забубнил в трубку какие-то объяснения.
Позвал меня:
— Поля, Виктор Николаевич на проводе. Я предупредил, что ты не в себе.
Вик был мягок и нежен. Чаровал нарочито ровным тоном. Я истерически сообщила ему:
— Его убили наркотиками, он предсказывал. Кто?!
— На идиотские вопросы не отвечаю, — вспылил Измайлов.
Я словно очнулась после обморока.
Нервные клетки у ментов были на исходе. Но Вик обуздал страсти и снова заговорил спокойно. Мне надлежало отправляться с Юрой в больницу и дожидаться в его палате дежурного милиционера.
Сергею дозволялось пошарить в ящиках и шкафах Загорских. Потом к телефону позвали доктора. Тот заявил:
— Не сам он себя колол, товарищ полковник. Доза лошадиная, я не видел таких рисковых. Вены у мальчишки сносные, должен был четвертью вколотого обходиться, а то и меньше. Разве что самоубийца. Но счеты с жизнью они чаще сводят, когда наркотика нет. А у этого — Клондайк. Да, главное, следы на запястьях и щиколотках, будто связан был крепко. Когда убедились, что загибается, развязали.
Я представила связывающую Юру… Вешкову… По извилинам не проходили мысли такого сорта. Вспомнились ее выступления о необходимости курсов, где наркоманов научат стерилизовать шприцы, оказывать друг другу первую помощь при передозировке. И организовала ведь она этот ликбез, заставила коллег проводить занятия бесплатно. Есть предел цинизму, даже моему. Я не рассказала Вику о своих утренних подозрениях, отнесла их к помутнению рассудка.
Меня заторопили — Юра уже лежал на носилках — белый, с заострившимся носом и черными веками.
— Жив? — спросила я.
— Пока жив. Поторопимся, у нас реанимационная машина. Скоро прояснится, не в рубашке ли малый родился…
Он не умер и через два часа, когда я выползла на улицу из клиники. Прогноз медики давали наихудший, но обещали «сделать все возможное».
Ветер дул студеный, дождь накрапывал настырный, и дико было смотреть на зеленые листья и клумбы с разноцветными астрами. Только теперь до меня дошло, что я забыла у Загорских куртку.
А в куртке деньги. Никогда доселе так не актерствовала. Меняла автобус на троллейбус, троллейбус на трамвай — больница находилась на краю света, и каждому озверевшему от скуки контролеру жалобно пела про ограбивших девушку хулиганов. Одной бесчеловечной бабе удалось меня высадить. От другой отбили тронутые моей придурью пассажиры.
Но на проезд никто не подал. Дорогой я не думала о преступлениях и преступниках. Дрожала и стремилась в тепло, изредка взбадривая себя словом «автопилот». Прохожие шарахались, автомобили рядом не тормозили. Измайлов не велел мне возвращаться в снятую квартиру, дескать, разберемся с хозяйкиной платой.
Но до сухого белья и плаща было ближе, чем до управления, каких-то полчаса рысцой.
Прозрение меня не посетило. Оно мне словно по физиономии врезало. Я зажмурилась, в потемках оказалось уютнее. «Чудовищно. Брежу от холода и голода, изгойство — я пространству. мой удел», — сказала — Пить надо меньше, — отозвался лощеный тип с кейсом. Поблагодарить его за совет сил не хватило. Пришлось прислониться к витрине дорогого магазина. Некто в черном высунулся из двери и погрозил мне.
— Накинь ливрею, потом играй пальцами, — выстучали мои зубы.
Я даром обеспечиваю прозрачность стекол фигурой, тру их, потому что качает, а он хамит.
Телефон мировых стандартов был рядом, но карточка тоже осталась в куртке.
В кармане джинсов завалялся жетон. Проклиная изыски городских властей старушечьим: «Людям жрать нечего, а они хреноты понавешали», я заметалась по асфальту. Причем краем забрезжившего над равнодушием сознания отметила, что про «жратву и хреноту» в нас с рождения заложено, а вовсе не от жизненных тягот ближе к смерти возникает. Мне необходимо было связаться с Измайловым и внятно сказать: "Сторож не признал Варвару. Откуда ей тогда известно о дыре в заборе дачи Трофимовых? — И успеть крикнуть:
— Позвони Лилии Петровне Вешковой и спроси…"
Я не успела даже сформулировать, что именно. Меня за шкирку вытащили из наконец-то обнаруженного в подворотне автомата обычной конструкции и поволокли к машине. Их было двое. Общий типаж — охранник, которому я порекомендовала облачиться в ливрею. Я во всю ивановскую завопила:
— Спасите, помогите!
Согласно рекомендациям спасителей-теоретиков надо было орать: «Пожар!»
Но уж слишком глупо посреди улицы.
Вопль: «Террористы!» кажется сейчас уместнее, но эффект все равно нулевой.
Некий хорошо разогретый спиртным парень, не замечая, что более трезвые граждане метнулись в подъезды, вступился:
— Мужики, вы че?
— Глянь, обкурилась и ломанулась из дома родного чуть ли не в трусах…
Видно, при желании джинсы и свитер, влажные от осеннего дождя, можно считать одними-единственными трусами.
— Че делают суки, — переметнулся на сторону похитителей мой защитник. — Я свою раньше тоже ловил. Теперь завязал, ша.
Пока он сокрушался, меня погрузили на заднее сиденье «раздолбанной трахомы», как выражался Балков. Где ты, Сергей? Ты бы им задал трепку. Я не успела рассказать тебе, что Виталий Кропотов был с Варварой в кино, где, исполняя чьи-то указания, репетировал показанную ею позже в управлении сцену. Многого не успела. Лишь повыбивавшись, я почувствовала, насколько замерзла и намаялась. Поэтому искренне предалась критике троих пассажиров и водителя:
— Паразиты, не могли раньше схватить? Обязательно надо было вдоволь полюбоваться на мои синеющие руки и губы? У, уроды.
— Не, под кайфом, не выдрючивается, — сказал тот, кто не покидал переднего кресла.
И обернулся. Я его в первый раз видела. Впрочем, остальных тоже. Подумала:
«Еще немного — и поверю, будто наркоманка». На секунду приободрилась: может, эти люди из отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков? Кого еще может волновать, под кайфом я или нет?
Только почему они направляют стопы — елки, колеса! — за город? Когда-то меня насильно катали — правда, на иномарке — вместе с бессознательным, после удара кастетом в висок, Борисом Юрьевым. Господи, тогда и вялый Борин бок служил опорой.
Я не унижусь пред тобою.
Ни твой привет, ни твой укор
Не властны над моей душою.
Знай, мы чужие с этих пор…
— Сбрендила? Стишки сочиняешь?
Уговариваешь себя гордость выказать?
Я потрясла головой. Она болела. «Выказать» — неплохо звучало. Нет, подонок, мне хотелось заставить вас говорить с шизонутой женщиной без церемоний.
Авось догадаюсь, чьи вы холуи. Как-то я пробовала неделю голодать, от шлаков избавлялась. И сделала открытие: если после продолжительной голодухи поесть, возникает состояние, похожее на приятное легкое опьянение. Оказалось, что с замерзшим и отогревшимся творится то же самое. Меня действительно неостановимо несло на треп и смех. Поэтому я пояснила:
— Не я сочиняю, Лермонтов.
— Тоже рано хлопнули…
Этого «тоже» мне было достаточно.
Я струсила. Но на последний протест четверостишием отважилась:
Получив твою меткую ярость,
Покачнусь и скажу, как актер,
Что я с бабами не стреляюсь,
Из-за бабы — другой разговор…
— Лермонтов? — встрепенулся детина слева от меня. На «баб» он реагировал слишком резво. — С тобой не соскучишься.
— Вознесенский, неуч. Его сейчас в школе проходят. — Я знала, необходимо набраться мужества и замолчать. Но не получалось. Чудилось, что закрыть рот означало умереть. И, злясь на себя, я все же произнесла:
— Кончу, говоришь, подобно Михаилу Юрьевичу Лермонтову?
Водила вдруг заржал во всю глотку.
Луженую, между прочим. Подействовало лучше поэтических цитат. Они недоуменно на него вытаращились и напряглись.
— Подобно мужику Лермонтову кончит.., охо-хо.., баба…
— Скот, — грустно и тихо сказала я. — Самое отвратительное в нашей гребаной жизни то, что я тебя поняла наравне с ними. А бывало, притворялась настоящей леди.
И настал момент жесточайшего испытания надеждой и разочарованием.
— Настоящая леди тоже все понимает, но делает вид, что ей невдомек. Вы нечто среднее между слабо натасканной леди и сильно зацикленной дурой, — подал глухой голос мужчина справа. Ото, он воспринимал человеческую речь.
— А вы — гибрид бесхозного умника и наемного убийцы. Добро бы вам платили, как второму. Наверняка, как первый получаете, — парировала я.
— Заткнись, — устало посоветовал он. — Тебя ждут не дождутся.
Я, конечно, заткнулась. Страшнее всего быть одной против многих. Если кто-то где-то ждет, уже есть смысл «сохранять лицо».
Стемнело. На неведомом повороте мне нацепили на глаза носовой платок и стянули сзади руки. Подумалось о Юре Загорском. Следы от веревок на щиколотках и запястьях, большое количество героина в вену. Славе — нож в сердце.
Лже-Загорскому — воздух в вену и в итоге — в сердце. У убийц был выбор. У меня не было.
* * *
Пахло деревьями и увядающей листвой. Под ногами шуршало, тропинка была ровной и упругой. Скрип двери, аромат тушенки, десять довольно широких ступеней вниз. Затхлость, запах терпкого пота, мочи, вскрик:
— Полина!
С глаз сняли платок и чувствительно пихнули в шею. Освещение было скудным — маломощная лампочка над входом. Мне навстречу, будто стремясь подхватить, дернулся Юрьев. Кивнул Саня.
Оба были связаны и сидели на цементном полу небольшого подвала. Рядом с Борисом лежали огромные валенки, остальное было прикрыто старым пледом.
У другой стены тоже валялось тело. Я с трудом узнала обросшего, бледного Лешу Трофимова. Парня опять ломало. Судя по хрипам вместо вдохов и выдохов, ему было совсем худо.
— Мальчики, вы живы, вот счастье! — обрадовалась я.
— Будем живы, пока Варвару Линеву не притащат, — мрачно сказал Саня. — Такой компанией и покинем мир.
— При чем тут Варвара?
— Нас всех вычислили, Полина. Когда узнали, что ты пишущая о нар коте и СПИДе журналистка, решили, будто Варвара тебя специально в университете подцепила. Она давно порывалась с крючка соскользнуть. Зинаиду жалела, пыталась разборки устраивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19