Колльберг поднял руки, взглянул на них, сложил рупором и закричал:— Алло! Алло! Все, кто меня слышит! Здесь опасная зона! Все в укрытие!Гюнвальд Ларссон повернул голову и поглядел на него. Выражение его голубых глаз трудно было истолковать.Потом Гюнвальд Ларссон посмотрел на дверь, ведущую в институт. Дверь, разумеется, была заперта, как и положено в субботу. В огромном каменном здании наверняка не было ни души. Он подошел поближе к двери и со всей силой навалился на нее.И случилось невероятное: дверь открылась. Он вошел в здание, Колльберг за ним. Следующая дверь вообще не была заперта, да и стеклянная к тому же, но он и ее решил высадить.Посыпались осколки.Они отыскали телефон.Гюнвальд Ларссон снял трубку, набрал девятнадцать два нуля — полиция — и сказал:— Говорит Гюнвальд Ларссон. В доме номер тридцать четыре по Далагатан засел сумасшедший, который стреляет с крыши или верхнего этажа из автомата. Перед истменовским институтом в фонтане лежат два убитых полицейских. Объявите тревогу по всем участкам центральных районов. Перекройте Далагатан и Вестмангатан от Северного вокзала до Карлбергсвеген и Оденгатан от Оденплан до Сант-Эриксплан. И, разумеется, все переулки в этом секторе. Западнее Вестмангатан и южнее Карлбергсвеген. Понятно? Что? Сообщить в высшие инстанции? Конечно, сообщите. Минуточку! Не высылайте по указанному адресу полицейских машин. И никого в форме. Место сбора…Он опустил трубку и нахмурил лоб.— Оденплан! — подсказал Колльберг.— Точно, — подхватил Гюнвальд Ларссон. — Оденплан вполне подходит. Как? Я нахожусь в здании института. Через несколько минут я пойду, попробую его взять.Он положил трубку и побрел к ближайшему умывальнику. Намочил полотенце и вытер кровь с лица. Намочил второе и обмотал его вокруг головы. Кровь тотчас пропитала и эту повязку.Потом он расстегнул куртку и пиджак, достал пистолет, который носил на правом бедре, мрачно оглядел его, перевел взгляд на Колльберга.— А у тебя какая пушка?Колльберг качнул головой.— Ах да, — сказал Ларссон, — ты ж у нас пацифист.Пистолет у него, как и все принадлежавшие ему вещи, был непохож на другие. «Смит и Вессон 38, Мастер» — им он обзавелся, поскольку не одобрял стандартное оружие шведской полиции — 7,65-миллиметровый «Вальтер».— Знаешь, что я тебе скажу? — спросил Гюнвальд Ларссон. — Я всегда считал тебя форменным идиотом.Колльберг кивнул. И спросил:— А ты уже думал о том, что нам предстоит перейти через улицу? XXV Домик в Сегельторпе выглядел очень неказисто. Он был маленький, деревянный и, судя по некоторым деталям, был построен как дача не менее пятидесяти лет назад. Первоначальная краска во многих местах сошла, обнажив серые доски, но до сих пор еще можно было догадаться, что когда-то дом был светло-желтый, а оконные рамы — белые. Забор вокруг участка, казавшегося слишком большим по сравнению с домиком, был не так давно выкрашен в розовый цвет, а заодно с ним перила, входная дверь и решетка маленькой веранды.Домик стоял довольно высоко над проселком, калитка была распахнута настежь, и Рённ по покатой въездной дорожке подъехал вплотную к задней стене.Мартин Бек тотчас же вылез из машины и сделал несколько глубоких вдохов, оглядываясь в то же время по сторонам. Он не очень хорошо себя чувствовал, как всякий раз, когда ездил на машине.Участок был запущенный, зарос кустарником. Едва заметная тропинка вела к старым поржавелым солнечным часам, которые выглядели трогательно и как-то неуместно на цементированной подставке, утонувшей в лохматых кустах.Рённ захлопнул дверцу машины и сказал:— А я что-то проголодался. Как ты думаешь, мы успеем перекусить, когда управимся здесь?Мартин Бек взглянул на часы. Уже десять минут первого. В это время Рённ привык завтракать. Сам Мартин Бек легко пропускал трапезы, а занимаясь делом, вообще забывал о еде и первый раз ел по-настоящему поздно вечером.— Конечно, успеем, — сказал он. — А теперь пошли.Они обогнули дом, поднялись на крыльцо и постучали в дверь. Человек лет семидесяти тотчас открыл ее.— Входите, — сказал человек.Сам он стоял молча и с любопытством глядел, как они снимают пальто в крохотной тесной передней.— Входите, — повторил он и прижался к стене, пропуская их. На другом конце передней было две двери. Через одну из них, миновав маленький холл, можно было попасть в кухню. Из холла шла лестница — то ли на второй этаж, то ли на чердак. Другая вела в полутемную столовую. Воздух здесь был сырой и затхлый, дневной свет с трудом проникал в комнату сквозь множество высоких, похожих на папоротник растений на окнах.— Вы сядьте, пожалуйста, — сказал старик. — Жена сейчас придет. Подаст кофе.Комната была меблирована в деревенском стиле: сосновый диванчик с прямой спинкой и полосатыми подушками, четыре стула того же типа вокруг большого стола с красивой массивной столешницей из полированной сосны. Мартин Бек и Рённ сели на диванчик, каждый в свой угол. В глубине комнаты сквозь неплотно прикрытую дверь они увидели рассохшуюся спинку кровати красного дерева и платяной шкаф с зеркальными медальонами на дверцах. Хозяин притворил дверь, вернулся и сел на стул по другую сторону стола.Был он худой, сгорбленный, землисто-серая кожа на лице и голой макушке покрыта коричневыми пигментными пятнами. Поверх фланелевой рубашки в черную и серую полоску на нем был жакет домашней вязки.— Я сразу сказал жене, когда мы услышали машину, что вы очень быстро до нас добрались. Я не был уверен, что правильно объяснил, как к нам ехать.— Найти было нетрудно, — ответил Рённ.— Нет, господа, вы полицейские, поэтому вы хорошо ориентируетесь и в городе, и за городом. Оке, пока работал в полиции, тоже очень хорошо изучил город.Он достал из кармана сплющенную пачку «Джон Сильвер» и предложил гостям. Мартин Бек и Рённ, как по команде, отрицательно покачали головой.— Вы, господа, наверное, пришли поговорить об Оке, — продолжал хозяин. — Как я уже сказал вам по телефону, я действительно не знаю, когда он уехал, мы с матерью думали, что он спит наверху, но он, должно быть, уехал к себе. Иногда он ночует здесь. Сегодня у него день рождения, вот мы и думали, что он останется и выпьет кофе в постели.— А машина у него есть? — спросил Рённ.— Да, «фольксваген». А вот и кофе.Он встал, когда из кухни вошла жена. В руках она держала поднос и опустила его на стол. Потом вытерла руки о фартук и поздоровалась с посетителями.— Фру Эриксон, — пробормотала она, когда посетители назвали себя.Она разлила кофе по чашкам, поднос поставила на пол и села возле мужа, сложив руки на коленях. Оба старика казались примерно одного возраста. У нее были совсем седые волосы, закрученные маленькими тугими локончиками, но на круглом лице почти не было морщин, да и румянец на щеках едва ли был искусственного происхождения. Смотрела она неотрывно на свои руки, а когда внезапно бросила робкий взгляд на Мартина Бека, тот подумал, что она либо чего-то боится, либо вообще стесняется чужих.— Видите ли, фру Эриксон, мы хотели бы кое-что узнать о вашем сыне, — начал он. — Если я правильно понял вашего супруга, он был у вас вчера вечером. А знаете ли вы, когда он ушел?Она взглянула на мужа, словно надеялась, что он даст ответ вместо нее, но тот помешивал кофе и молчал.— Нет, — сказала она неуверенно. — Не знаю. Наверно, когда мы легли.— А когда вы легли?Она снова взглянула на мужа.— Отто, ты не помнишь?— В половине одиннадцатого. Или в одиннадцать. Обычно мы ложимся раньше, но, раз приехал Оке… Нет, скорей в половине одиннадцатого.— Значит, вы не слышали, когда он ушел?— Нет, — ответил хозяин. — А почему вы спрашиваете? С ним что-нибудь случилось?— Нет, — сказал Мартин Бек. — Нам это, во всяком случае, неизвестно. Скажите, а где же работает ваш сын теперь?Женщина вновь загляделась на свои руки, и за нее ответил муж:— Покамест механиком по лифтам. Он уже год как работает механиком.— А до того где?— Все помаленьку перепробовал. Работал в фирме, которая делает трубы, таксистом, ночным охранником, а как раз перед лифтами водил грузовик. Пока ходил переучиваться на механика.— Когда он был у вас вчера вечером, он выглядел как обычно? — спросил Мартин Бек. — О чем вы с ним разговаривали?Хозяин ответил не сразу, а женщина взяла печенье и начала крошить его на мелкие кусочки прямо в блюдечко. Наконец хозяин ответил:— Да, пожалуй, как обычно. Разговаривал он мало, но последнее время он вообще мало разговаривал. Он, понятное дело, был огорчен — из-за квартиры, ну и потом эта история с Малин.— Малин? — переспросил Рённ.— Ну да, девочка, дочка. У него забрали дочь. А теперь отнимают и квартиру.— Простите, — перебил Мартин Бек. — Я плохо вас понимаю. Кто забрал у него дочь? Вы ведь говорите про дочь Оке?— Ну да, про Малин, — ответил старик и похлопал жену по плечу. — Я думал, вы знаете. Патронажное общество забрало у Оке девочку.— Почему? — спросил Мартин Бек.— А почему полиция убила его жену?— Отвечайте на мой вопрос, — сказал Мартин Бек. — Почему у него взяли ребенка?— Они давно уже пытались, но теперь им наконец удалось добыть бумагу о том, что он не способен воспитывать ребенка. Мы, разумеется, просили, чтобы девочку передали нам, но, по их мнению, мы слишком старые. И квартира у нас плохая.Женщина взглянула на Мартина Бека, но, встретив ответный взгляд, быстро опустила глаза в чашку. И сказала тихим, но возмущенным голосом:— Как будто у чужих людей ей будет лучше. У нас, во всяком случае, лучше, чем в городе.— А раньше вам поручали внучку?— Да, и не раз. Наверху есть комната, где она живет, когда приезжает к нам. Это бывшая комната Оке.— У Оке порой была такая работа, что он не мог как следует заниматься девочкой, — продолжал хозяин. — Они заявили, будто он недостаточно стабильный. Уж не знаю, что они этим хотели сказать. Наверное, что он ни на одном месте долго не задерживался. А ведь это не так просто. С каждым днем найти работу все трудней и трудней. Но о Малин он всегда очень заботился.— Когда это случилось? — спросил Мартин Бек.— С Малин? Позавчера. Они пришли и увели ее.— Он очень был возмущен вчера вечером? — спросил Рённ.— Конечно, хотя говорил он по обыкновению немного. Ну и квартира его тревожила, но ведь мы с нашей маленькой пенсией все равно не в силах ему помочь.— Он не мог уплатить за квартиру?— Не мог. Наверное, его хотели выселить. При таких ценах скорей приходится удивляться, что люди вообще могут снимать квартиры.— А где он живет?— На Далагатан. В красивом новом доме. Он не мог найти ничего другого, когда снесли дом, в котором он жил прежде. Но тогда он зарабатывал больше и считал, что справится. Впрочем, квартира — это еще не самое страшное, самое страшное — это, разумеется, с дочкой.— Насчет патронажа я хотел бы узнать поподробнее, — сказал Мартин Бек. — Нельзя же так ни с того ни с сего отобрать ребенка у отца.— Нельзя?— Ну, во всяком случае, надо сперва провести некоторые расследования.— Я тоже так думаю. Тут к нам приходил один, переговорил со мной и с ней, осмотрел дом, расспрашивал нас про Оке. А Оке был мрачный, он стал мрачный с тех пор, как умерла Мария, но это нетрудно понять. А они заявили, что его депрессивное состояние, ну что он такой мрачный, пагубно отражается на психике ребенка, теперь я припоминаю точно, они именно так и выразились, говорить красиво они мастера. И что частая перемена места службы и разные часы работы тоже вредны для ребенка, и что с деньгами у него плохо, он даже за квартиру не может уплатить, а вдобавок у них в доме соседи вроде бы пожаловались, что он постоянно оставляет девочку одну по ночам и что она у него недоедает и тому подобное.— Вы знаете кого-нибудь из тех, с кем беседовали представители общества?— С его нанимателем. По-моему, они постарались связаться со всеми людьми, под началом у которых он когда-либо работал.— И в полиции тоже?— Ясное дело. Уж этот-то начальник для них всего важней. Сами понимаете.— От него был получен не слишком хороший отзыв, верно? — спросил Мартин Бек.— Да. Оке говорил, будто сразу, едва только комиссия начала копаться в его жизни, примерно с год назад, он написал на него какую-то бумагу, после которой нечего было и надеяться, что ему оставят девочку.— А вам известно, кто именно писал этот документ? — спросил Мартин Бек.— Известно. Это был комиссар Нюман, тот самый, который спокойно наблюдал, как умирает жена Оке, и не ударил палец о палец.Мартин Бек и Рённ обменялись быстрым взглядом.Фру Эриксон перевела взгляд с мужа на них, не зная, как они отреагируют. Ведь это было как-никак обвинение против их коллеги. Она протянула тарелку с тортом сперва Рённу, который тотчас взял изрядный кусок, потом Мартину Беку, но тот отрицательно покачал головой.— А вчера вечером ваш сын говорил о Нюмане?— Он говорил только, что из-за Нюмана у него забрали Малин. А больше ни слова. Он и так-то не слишком разговорчив, наш Оке, но вчера он был еще молчаливее, чем обычно. Верно я говорю, Карин?— Верно, — поддержала жена и стала подбирать крошки на своей тарелочке.— А чем он занимался вчера вечером? — спросил Мартин Бек.— Ну, он пообедал с нами. Потом мы немножко посмотрели телевизор. Потом он поднялся к себе, а мы легли.Мартин Бек успел заметить, что телефон стоит в передней. Он спросил:— Он звонил кому-нибудь в течение вечера?— Почему вы все это спрашиваете? Оке сделал что-нибудь плохое? — сказала женщина.— Сперва я попросил бы вас ответить на наши вопросы. Итак, он звонил кому-нибудь отсюда вчера вечером?Чета стариков некоторое время молчала. Потом мужчина ответил:— Возможно. Я не знаю. Оке имел право пользоваться нашим телефоном когда захочет.— Значит, вы не слышали, как он говорит по телефону?— Нет. Мы ведь сидели и смотрели телевизор. Он, помнится, один раз вышел и закрыл за собой дверь, а когда он просто выходит в туалет, он дверей не закрывает. Телефон у нас в гардеробной, и, если телевизор включен, лучше закрывать дверь, когда надо позвонить. Слышим-то мы не больно хорошо, вот и приходится включать телевизор на полную громкость.— Когда это могло быть? Когда он выходил к телефону?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23