Особенно не любил он разговаривать с Мартином Беком, который с годами завоевал очень уж большой авторитет.
К тому же начальник Центрального полицейского управления страдал манией преследования в тяжелой форме. Уже давно он внушал себе, что растущая непопулярность полиции – следствие нелюбви определенных элементов к нему лично. Причем считал: такие элементы засели и в его собственном ведомстве.
– Ты арестовал убийцу?
– Нет.
– Ты хочешь, чтобы полиция стала посмешищем?
"Стала?" – подумал Бек.
– Дело поручено нашим лучшим сотрудникам. И никакого движения. Убийца разгуливает на свободе, дает интервью, а полиция лебезит перед ним. В газетах есть снимок места, где захоронен труп.
Все свои сведения о деле Мальм почерпнул в вечерних газетах, все познания о практике полицейского следствия – из кинофильмов.
Мартин Бек услышал в трубке какой-то хриплый шепот.
– А? – заговорил Мальм. – Да-да. Учти, управление считает, что сделало все от него зависящее. Мы считаем тебя нашим самым искусным следователем после Герберта Сёдерстрёма.
– Герберта Сёдерстрёма?
– Ну да, а как правильно?
Мальм, очевидно, подразумевал Гарри Сёдермана, пресловутого шведского криминолога, который под конец жизни был начальником полиции в Танжере, а в годы второй мировой войны однажды вызвался застрелить Гитлера.
Снова какой-то шепот, Мальм тихо кому-то ответил, потом громко сказал в трубку:
– Полицию поднимут на смех. Убийца рассказывает газетчикам свою биографию. Скоро он напишет книгу о том, как обманул отдел по расследованию убийств. У нас и без того хватает неприятностей.
Что правда, то правда – у полиции хватало неприятностей.
Трудности начались около шестьдесят пятого года, когда полиция была подчинена государственным властям. И постепенно развилось государство в государстве, ненавистное для граждан. Недавние исследования показали, что отношение полицейских к гражданам становилось все более нетерпимым и реакционным.
Полиция получила власть, какой не располагала за всю историю страны. И обходилась государству дороже, чем полиция любой иной страны.
И все равно преступность росла, насилие принимало все более широкий размах. В Центральном полицейском управлении явно не отдавали себе отчета в весьма простой истине: насилие рождает насилие, и зачинщиком фактически выступила полиция.
– Ты слушаешь? – спросил Мальм.
– Слушаю, слушаю.
– Так вот, разыщи этого Бенгтссона и арестуй его.
– У нас нет никаких доказательств.
– Доказательства найдутся.
– Я в этом не так уж уверен, – ответил Мартин Бек.
– Если не считать прошлогоднюю неудачу на Бергсгатан, у тебя превосходный процент раскрытых преступлений. И дело ведь яснее ясного.
– Он что, смеется?
Голос начальника донесся вполне отчетливо. Очевидно, стоявший за спиной Мальма сановник начал терять терпение. С ним это нередко случалось.
– Ты смеешься? – спросил Мальм.
– Что ты, что ты. Это на линии какие-то шумы. Может быть, твои разговоры подслушивают?
Еще один щекотливый предмет, которого не следовало касаться.
И Мальм реагировал надлежащим образом:
– Сейчас не время для шуток. Пора наносить удар. Немедленно.
Мартин Бек промолчал, тогда Мальм продолжил уже не так воинственно:
– Ты ведь знаешь, если тебе нужны подкрепления, за нами дело не станет. Новый принцип концентрации сил предусматривает...
Мартин Бек знал, что предусматривал принцип концентрации. А именно: меньше чем за час в поселок могут нагрянуть три полицейских автобуса. Принцип концентрации предусматривал также автоматы, снайперов, бомбы со слезоточивым газом, вертолеты, бронированные щиты.
– Нет, – сказал он, – подкрепления мне совсем не нужны.
– Можно исходить из того, что ты задержишь его сегодня же?
– Нет, я не собираюсь его задерживать.
Снова неразборчивые переговоры. Наконец Мальм произнес:
– Ты отдаешь себе отчет в том, что мы можем прибегнуть к другим средствам?
Мартин Бек не ответил.
– Если ты будешь артачиться... – добавил Мальм.
Мартин Бек слишком хорошо представлял себе, что будет предпринято. Достаточно начальнику ЦПУ позвонить главному прокурору. И даже не обязательно говорить самому, можно поручить это Мальму.
– Я считаю, что сейчас нет оснований задерживать Бенгтссона, – настаивал Мартин Бек.
– Мы должны положить конец газетной писанине.
– С доказательствами жидковато.
– Похоже, нам все-таки придется тебя поторопить.
– Лучше не надо.
В стокгольмском кабинете кто-то хлопнул дверью. Телефон донес этот звук до Мартина Бека.
– Не я решаю, – виновато сказал Мальм. – Тебе же лучше будет, если ты позаботишься о задержании Бенгтссона.
– Я не собираюсь этого делать.
– Что ж, пеняй на себя, – небрежно произнес Мальм. – А что касается доказательств, уверен, ты не подкачаешь. Желаю успеха.
– Взаимно, – сказал Мартин Бек.
И на этом разговор окончился.
Не прошло и получаса после разговора Мартина Бека с Мальмом, как поступило распоряжение: немедленно задержать Фольке Бенгтссона.
Сумерки, маленький домик, дощатый курятник, гараж из рифленого железа. И хозяин дома, который невозмутимо забрасывал компост ботвой.
Фольке Бенгтссон был одет точно так же, как в прошлый раз.
Их появление его не удивило, не испугало, не встревожило и не возмутило.
– Привет, Фольке, – поздоровался Рад.
– Здорово, – отозвался Фольке Бенгтссон.
– Придется тебе ехать с нами. Время пришло. Но торопиться некуда. Можешь переодеться, если хочешь, и собрать вещи. Что там тебе потребуется... Можешь взять у меня сумку если надо.
– Спасибо, у меня есть портфель.
Рад помолчал и добавил:
– Нет, ты, правда, не спеши. Мы с Мартином пока посидим поиграем в ножницы-кулек-камень.
Мартин Бек не знал этой благородной игры, для которой не требуется никаких подсобных средств.
Обучение заняло полторы минуты.
Два растопыренных пальца – ножницы. Открытая ладонь – кулек. Сжатый кулак – камень. Ножницы разрезают кулек. Кулек накрывает камень. Камень ломает ножницы.
– Одиннадцать – три, – объявил через некоторое время Рад. – У тебя слишком быстрая реакция. Оттого и проигрываешь. Надо показывать одновременно.
Наконец Фольке Бенгтссон собрался.
И на его лице впервые появилось что-то похожее на тревогу.
– Ты чем озабочен, Фольке? – спросил Рад.
– Рыбок надо кормить. И кур тоже. Чистить аквариум.
– Будет сделано, – заверил Рад. – Честное слово.
Смущенно улыбнулся и добавил:
– Наверно, ты расстроишься, но все равно скажу. Завтра утром сюда придут люди, будут копать в саду.
– Это зачем?
– Труп искать...
– Астры жаль, – лаконично заметил Фольке Бенгтссон.
– Постараемся не очень безобразничать. Ты не волнуйся.
– Допрашивать меня, наверно, будет комиссар?
– Да, – подтвердил Мартин Бек. – Но не сегодня. И завтра тоже вряд ли. Если только треллерборгскому управлению не к спеху. Думаю, что они подождут.
– Тьфу-тьфу, – сказал Рад. – А сейчас заедем сперва ко мне в Андерслёв. На чашку чаю и бутерброд. Или тебе что-нибудь посытнее хочется?
– Неплохо бы.
– Возьмем в магазине. Ты готов?
– Готов.
Что-то еще беспокоило Фольке Бенгтссона. Он сказал:
– А с яйцами как же?
– И это тоже беру на себя, – ответил Херрготт Рад. И добавил со смехом: – Честное слово.
– Ну и хорошо, – сказал Бенгтссон. – Хороший ты человек, Херрготт.
Судя по лицу Рада, он был приятно удивлен.
– Стараюсь.
На Фольке Бенгтссона нашла какая-то апатия.
Он запер наружную дверь и отдал ключ Раду.
– Пусть у тебя побудет. На случай, если дело затянется. И не забудь рыбок.
Рад сунул ключ в карман.
Уже стемнело, и в полицейскую машину они садились под огнем фотовспышек. По пути в поселок ничего не было сказано.
Рад зашел в кафе рядом с лавкой, взял кофе и горячие булочки. Сам он, как всегда, пил чай.
Кольберг был занят своей шахматной задачей.
Мартин Бек тоже молчал. Им навязали ситуацию, которая их ничуть не устраивала. И свобода выбирать подход к делу стала резко ограничена.
Рад подвинул задержанному кофе и сказал:
– Угощайся, Фольке. Здесь ты можешь еще считать себя свободным человеком. – Усмехнувшись, он продолжал: – Относительно, разумеется. Если попробуешь бежать, нам придется помешать этому.
Кольберг крякнул. Он слишком хорошо помнил случай, когда Бенгтссон пытался бежать. Тогда именно Леннарту Кольбергу, бывшему десантнику, пришлось помешать этому и сломать Фольке руку.
Зазвонил телефон. Рад взял трубку.
– Нет, никто ни в чем не сознавался. Да, мы задержали одного человека. Это все, что я могу сказать.
Он положил трубку, поглядел на свои карманные часы.
– У нас мало времени, Фольке, – сказал он. – Если ты знаешь что-нибудь о Сигбрит Морд, лучше докладывай сейчас. Чтобы не осложнять всю волынку.
– Так ведь я ничего не знаю, – ответил Фольке Бенгтссон.
* * *
Когда Мартин Бек и Кольберг рано утром в четверг вышли из гостиницы, их не подстерегали никакие бдительные репортеры. Воздух был сырой и холодный, булыжник на площади еще поблескивал инеем.
Они сели в машину Кольберга и поехали в сторону Думме. Рад дал им ключ от дома Сигбрит Морд.
После правого поворота, проезжая мимо дома Фольке Бенгтссона, они увидели, что туда уже прибыл технический автобус треллеборгской полиции. Должно быть, он только что явился, задние двери были открыты, и двое в резиновых сапогах и серо-голубых комбинезонах выгружали ломы и лопаты.
Третий стоял на дворе и чесал в затылке, изучая обстановку.
Еще двести метров, и Кольберг притормозил. Мартин Бек вышел и открыл ворота на участок Сигбрит Морд.
Прежде чем входить в дом, они осмотрели участок. Затем Мартин Бек и Кольберг вернулись к главному входу. Осматривая комнату, Мартин Бек понял, что подразумевал Бертиль Морд, говоря о тщеславии своей жены.
Тот, кто обставлял гостиную, думал не об удобстве, а о престиже. На полу – ковры, люстра – из хрусталя; кушетка обтянута бордовым плюшем; темный овальный столик перед кушеткой отделан благородным полированным деревом.
На стенах несколько небольших картин, писанных маслом, два фарфоровых блюда с ручной росписью, большое зеркало в широкой резной раме.
За стеклянными дверцами шкафа красного дерева стояли безделушки и сувениры, очевидно, привезенные Бертилем Мордом из многочисленных рейсов.
Потом Мартин Бек прошел в маленькую комнатку с окном, обращенным в сад позади дома. Судя по всему, именно здесь Сигбрит Морд проводила свободные вечера.
В одном углу стоял телевизор, перед ним разместились удобное кресло, столик с пепельницей, журналами и латунной папиросницей. На полке у стены стояли книги: десятка три дешевых изданий, десяток популярных брошюр, библия.
Спальня была такая же аккуратная, как и остальные комнаты. На туалетном столике – богатый набор всевозможных бутылочек, тюбиков, баночек. Видимо, Сигбрит Морд немало занималась своей внешностью, об этом красноречиво говорил внушительный запас косметики. В шкатулке из красной кожи лежало множество браслетов, колец, брошей, серег и амулетов. На деревянных крючках возле зеркала висели цепочки, бусы, ожерелья – дешевая бижутерия.
Мартин Бек заглянул в стенной шкаф, набитый платьями, блузками, юбками, костюмами; некоторые из них висели в полиэтиленовых мешках для защиты от пыли.
Под одеждой выстроились в ряд туфли. На полке вверху лежала черная меховая шапочка, яркая летняя шляпка, стояла коробка из-под обуви.
Мартин Бек взял коробку, развязал крепкий шпагат и поднял крышку. Коробка была плотно набита письмами и открытками. Он поглядел на почтовые штемпели. Все в хронологическом порядке. Все четырнадцать лет супружества и плаваний Бертиль Морд слал письма домой.
Мартин Бек не стал читать, к тому же почерк был весьма неразборчивым. Он снова обвязал коробку шпагатом и отправил на полку.
Послышались тяжелые шаги Кольберга. Поднявшись из подвала, он отыскал Мартина Бека и доложил:
– Там почти одно старье. Инструмент, старый велосипед, тачка и все такое прочее. – Кольберг пошел в ванную.
Мартин Бек услышал, как он открыл шкафчик над умывальником.
– Чертова уйма косметики, папильоток и прочей дряни, – сообщил Кольберг. – Но никаких пилюль, никаких лекарств. Только аспирин и сода. Странно. Большинство людей в наше время держат дома снотворные или успокоительные снадобья.
Мартин Бек подошел к тумбочке и заглянул в верхнее отделение.
И здесь не было лекарств, зато он нашел среди прочего записную книжку. Он стал её просматривать. Преобладали заметки для памяти; вроде: парикмахерская, стирка, зубной врач. Последняя запись от 16 октября – машину на профилактику. Сверх того только маленькие крестики и периодически повторяющаяся буква К.
Мартин Бек изучал страницу за страницей. В январе и феврале каждый четверг был помечен буквой К. В марте тоже. Но во второй неделе марта – еще и пятница, а в последней неделе – среда и четверг. В апреле один четверг был пропущен, в мае тоже, зато буква К фигурировала три субботы подряд. Июнь – июль ни одной К; в августе – три-четыре на неделе. В сентябре и октябре – опять одни четверги, вплоть до одиннадцатого октября.
Мартин Бек задумчиво сунул в карман записную книжку и продолжал изучение тумбочки. Под баночкой ночного крема лежали сложенные пополам квитанции и неоплаченные счета с недавними числами.
Две бумажки в самом низу были совсем иного рода. Два коротких письма или просто записки. Написаны от руки на тонкой голубой бумаге в линейку.
Первая записка:
"Дорогая, не жди меня. Брат Сисси приезжает, мне придется быть дома. Если смогу, позвоню попозже. Целую, Кай".
Мартин Бек прочел эти строки два раза. Почерк уверенный, четкий, буквы чуть наклонные, почти печатные.
Он взял вторую записку.
"Любимая Сигге! Если можешь, прости. Я был не в себе и наговорил глупостей. Приезжай в четверг, постараюсь загладить свою вину. Скучаю. Люблю. Кай".
Захватив обе записки, Мартин Бек пошел к Кольбергу.
– Очевидно, любовные записочки.
Кольберг прочел.
– Похоже на то. Может, она с этим Каем и махнула куда-нибудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20