Николо Макиавелли: «Золотой осел»

Николо Макиавелли
Золотой осел




«Сочинения»: Фолио; Харьков; 2001

ISBN 966-03-0283-5 Золотой осел Немало горя, муки и печали,Ослом оборотясь, изведал я,О чем и повествую. Но вначале
Читателям открою не тая,Что голос мой — не фебова руладаСтрока — не геликонова струя,
Засим, что гармонического ладаУж нет у стихотворцев, а осламПодобного тем более не надо.
И, написав свою поэму сам,От ругани я не утрачу духа,И похвалам значенья не придам.
Уж если человеческое ухоНе слышит голоса разумных нот,Ослиное-то к ним тем паче глухо.
И пусть осла хозяин палкой бьет,Ослиное упрямство только гаже:Мол, сделаю как раз наоборот.
О том поговорим еще, пока жеСкажу: явил в обличии ослаПремного я и норова и блажи.
Хмельной воды напиться — повелаМеня Сиена; ну, да что земная!И геликонова мне не мила!
Итак, обильем ругани и лаяКому-то я и не потравлю, чать.Но небо, милости ниспосылая,
Да не наложит немоты печать!Я, об ослиной говоря судьбине,Хочу с одной побасенки начать.
Дом во Флоренции был — есть и ныне.А в нем семья жила и отрок рос.Отец и мать заботились о сыне.
Но доводил отца и мать до слезСыночек их, по улице гоняя.И сею дурью занят был всерьез.
Не ведая родные шалопая,Откуда на него и почемуНапасть необъяснимая такая.
И приглашали докторов к немуИ голову ломали грамотеи.Но был и им вопрос не по уму.
От каждой новой лекарской затеиНаш недоросль, недуг не поборов,По улице бежал еще быстрее!
Но, наконец, один из докторовПообещал родителям больного,Что скоро будет их сынок здоров.
Нам мило утешительное слово.И, зная, что недуг неизлечим,Обманщикам мы кланяемся снова.
И снова надувательство простим,И разоримся, но врачам заплатим:Нам нездоровье — на здоровье им.
Ученым словом и ученым платьемЦелителя был убежден отец.Так не поверили б друзьям и братьям.
И все стерпел безропотней овец,И снес кровопусканье малолеток.И признан исцеленным наконец.
Не знаю, силою каких таблетокИль волхвований исцелился сын,Отцу же наш целитель молвил этак:
Пусть-де, четыре месяца одинНе ходит сын. Пусть недреманным окомЗа ним следят, разумных середин
Уча держаться. Если ненарокомШаги ускорит, пусть уговорят,Где лаской убеждая, где упреком.
И пролетели, стало быть, подрядБлагополучнейшие три недели.Тихоню новоявленного брат
Повел гулять по улице Мартелли.Спокойно отрок шествует, но вдругГлаза его куда-то поглядели —
И вырвался наш паинька из рук:Пред улицею Ларга в нем на волеБылой опять заговорил недуг.
И малого, спокойного дотоле,Опять охота странная берет,Не знаю, от того ли, от сего ли.
С цепи сорвался отрок-сумасброд,Плащ бросил оземь, возопил: «А ну-ка,Все прочь с дороги!» — и помчал вперед.
И покорились родичи без звука,Коль врач с отцом бессильны и вдвоем.Не помогли ни деньги, ни наука.
Так мы, хотим иль нет, а признаем:Природу одурачивать — пустое.Все ж настоит хозяйка на своем.
Мерещилось и мне, что уж давно яИзбавился от гнева и огня,Живу спокойно, умника не строя,
Людей не осуждая, не браня.И люди уж не чаяли подвоха —Считали исцеленным и меня.
Но наша с вами такова эпоха,Что даже благодушнейший добряк,И тот бранится — до того все плохо.
И снова желчью мой язык набряк,Увы, как ни креплюсь я! Столько злобыВ душе от незадач и передряг.
А впрочем, хоть ослы и твердолобы —Уж в этом я им должное воздам, —Но и ослов упорство не спасло бы.
Нет, пусть лягаются и тут и там,Когда кругом так мерзостно и жутко!А то не угодили б небесам.
Приблизьтесь к этому строптивцу, ну-тка!Казалось бы: не грустен, не сердит,А вот, поди же, презабавна шутка,
Которую готовит вам бандит:Вы с ласкою к нему, а сей скотинаДля мерзости к вам зад оборотит.
Пока в домах приличных воединоРугают невоспитанность осла, —Ослом изображенная картина
Рисуется неспешно, спрохвала.
Но торопись! Все расскажи, страницаПока не закусил он удила.А зложелатель — да посторонится!
И вот уже, как водится в апреле,Лучи живительные небо льет.Они больную землю обогрели,
Прогнав метели, заморозки, лед.И вот, блюдя охотничий обычай,Уж и Диана меж лесных тенет
Со спутницами мчится за добычей.И, продолжительней день ото дня,Восходит солнце над главою бычьей.
И ослики гуляют, гомоня.От них по всей округе суматоха.Их долго не смолкает болтовня.
Известно: говорящих слышат плохо.И потому-то громче трубачаИ радостней иного пустобреха
Осел порой вопит и сгорячаКружиться по двору иль по овину,О чем-то полюбившемся крича.
Так, день земной пройдя наполовину,Я очутился в сумрачном бору,О коем вам поведать не премину.
Как очутился, сам не разберу.Но знал: отсюда всяк оставь надеждуУбраться поздорову-подобру.
Во тьме кромешной, продираясь междуцепляющихся сучьев и коряг,Дрожал от страха я и рвал одежду.
И ужасал меня любой пустяк.Но рог охотничий неумолимоВдруг прозвучал — и разум мой иссяк.
И, зеленея в очертаньях дыма,Что твой мертвец, Курносая сама,Помнилось мне, с косой проходит мимо.
Была, ей-Богу, столь кромешна тьмаИ грозны ветви, корневища, ели,Что миг еще — и я б сошел с ума.
Я на ногах держался еле-еле. АИ вновь помнилось: проблески лучей,Как факелы, в чащобе заблестели.
И сей далекий свет, не знаю чей,Не исчезал, но в яркой позолотеКазался все сильней и горячей.
Я притаился в темноте напротивИ напряженно, как во глубь зерцал,Смотрел, сомненьем душу озаботив.
Чудному шелесту, как он ни мал,Под ветками безлиственного древаЯ, затаив дыхание, внимал.
Не помню, правда, справа то ли слева,Но вот, являя обликом покой,Вплыла прекрасная собою дева.
Держала огнь Она одной рукой,Который-то и виделся далече,И рог охотничий — рукой другой.
А за красавицей — животных вече:Подпрыгивали суслики у ног,И ладились пернатые на плечи,
И волк, и лев, и серна, и сурокУчаствовали в сем чудном спектакле.И я хотел пуститься наутек.
И уж не знаю, право, так ли, сяк ли,Но дал бы я отсюда стрекача,Да с перепугу силы и иссякли.
Я не нашел в обратный мир ключа,И к людям уводящую дорогуНе осветила ни одна свеча.
Не ведал я, как быть, но, слава Богу,Уже не ждал неведомого злаИ успокаивался понемногу.
Хотел идти к ней — но, тиха, светла,Сама ко мне приблизилась красоткаИ мне: «Добро пожаловать!» — рекла.
Непринужденно глянула и кротко.Должно быть, приняла она меняЗа брата или друга-одногодка.
И дружеская девы болтовняСознанье помраченное целила.И я согрелся, словно у огня.
А дева молвила: «Какая силаТебя, скажи-ка, привела тура,Где поселиться никому не мило?»
А я залился краской — вот беда!Как будто и забыл я — кто я, где я.И вновь опомнился не без труда.
Хотел ответить, о былом жалея,Что суета убогих дум и делВконец запутала меня, злодея.
Но не ответил. То бледнел, как мел,То от стыда краснел до слез я сноваИ все молчал, как будто онемел.
А дева засмеялась: «Право слово,Не умирай от страха. Глянь: стою,Не замышляя ничего дурного.
Но в сем необитаемом краюМои слова, сам убедишься, вещи.Услышишь ты историю свою.
Здесь видится отчетливей и резче.Итак, рассказу моему внемли.Прелюбопытные услышишь вещи.
Когда владыкой неба и землиЮпитер не был, с острова родногоЦирцею силы рока унесли.
Но меж людей не находила крова,За злое волшебство свое молвойОславленная, и скиталась снова.
Но тут не сыщешь ни души живой.Волшебница утешилась и вродеВ сем буреломе обрела покой.
И поселилась мирно на природе,Дабы подале от мирских суетО человеческом злословить роде.
Не ведает об этом царстве свет.Сюда дорога для людей закрыта,А кто вошел — назад дороги нет.
И в доме, от зенита до зенита,Пастушки-девы, в их числе и я,Цирцею охраняют, будто свита.
И вот еще комиссия моя:По зарослям, расселинам, дорогамВожу зверей, питая и поя.
Но это попеченье — о немногом.И я гуляю средь пещер и скал —Всенепременно с факелом и рогом,
Чтоб заплутавший кролик иль шакал,О местонахожденье нашем судя,По рогу иль огню, тропу сыскал.
И наперед тебе отвечу, будеЗахочешь знать, что за зверье вокруг:Днесь — звери, ну а прежде были — люди,
Такие ж в точности, как ты, мой друг.А не поверишь — погляди, как стадоК тебе спешит угодливее слуг.
Оно приходу человека радо,На задних лапках перед ним служа.Твоей тоски, как лакомства, им надо.
Пришли они, как ты, и госпожаИх палочкой волшебной превратилаТого — в медведя, а сего — в ежа.
Кто смотрит весело, а кто уныло.И всякого в подобного зверькаоборотить — волшебницына сила!
Ну, говорить достаточно пока.Не то умрешь в придачу к прочим бедам.,Пригнись-ка и иди исподтишка.
По счастию, Цирцее ты неведом.Со стадом, чтобы проскочить тайком,Ступай безропотно за мною следом.
Согнулся, опустился я, как ком,И, от натуги потный и багровый,В компании с теленком и быком
Пошел на четвереньках за коровой.
Оборотивши спину в темный купол,Как зверь, я поспешал и неспростаTо нос я, то макушку щупал.
По-прежнему ли маковка чиста?И не растет ли у меня на телеЩетина или кисточка хвоста?
И то сказать: признайтесь, неужелиСтроптивую осанку поборов,На четвереньках этак не пыхтели?
Так, целый час натуги и трудов —И мы остановились. Меж валамиЛежал наполненный водою ров.
Его внезапно осветило пламя.Но, факельный огонь хотя не гас,Казалось, тьма сплошная перед нами.
Чу! Долетел с той стороны до нас,Стоявших в ожиданье на дороге,Как ветерок, прошелестевший глас.
Еще маячил факел, и в итогеЯ, поглядевши пристально вперед,Узрел великолепные чертоги.
Под портиком виднелся пышный вход,Но жердочка, положенная хило,Нас вынуждала к переходу вброд.
Пустились вброд и серна, и кобыла.И только дева легкая однаПо шаткому мостку переходила.
На берег выполз я, хлебнув сполна.А рядом то ли стало, то ли стаяЗа мною резво выбралась со дна.
И наша проводница дорогаяПрепроводила, молчаливых, насИ погасила свет, меня скрывая
От пристальных волшебницыных глаз,И в темноте не понял я, откудаСвистящий глас донесся в первый раз.
Не понимая, хорошо ли, худоЯ на дворе просторном без деревОстановился в ожиданье чуда.
Уж от усталости оцепенев,Безропотные, потянулись звериКуда-то поодаль, на спячку в хлев.
А дева подвела к укромном двериМеня и в горницу ввела свою,Явив гостеприимство в полной мере.
Она к огню придвинула скамьюИ усадила, обо мне радеяИ увидав, что я едва стою.
И отогрелся в неге и тепле я,И с силами собрался уж почти,Желая объясниться поскорее.
И начал я: «Мадонна, не сочтиМеня, с презреньем отвернувши очи,За дурня, за невежу во плоти.
Пойми, я день оставил ради ночиИ очутился в сумрачном краю.Подобная беда всего жесточе.
О да, ты сохранила жизнь мою.Премного я обязан нашей встрече.И это благодарно признаю.
Но ужас очутиться столь далечеУ неизвестных и опасных вратЛишил меня, мадонна, дара речи.
И вот теперь я огорчен и рад.Тем огорчен, что испытал вначале,Зато тобой обрадован стократ.
Я был во власти страха и печалиИ, как слепой, смотрел в ночную мглу.Слова и крики в горле застревали.
Но наконец-то говорить могу.За ласку, кров, радушие — за это,Мадонна, я перед тобой в долгу.
Но песенка моя, быть может, спета.Куда теперь дорога мне, скажи?В пределы мрака иль, быть может, света?»
«Столь бед, гонений, клеветы и лжи,Сколь видел ты, от века не видалиНи древние, ни новые мужи.
Судьбою ты заброшен в эти дали.Она одна виновница тому,Что ты увидел и увидишь дале.
И стало быть ты понял что во тьмуК Цирцее ты закинут волей рока.Твой рок — противник счастью твоему.
С тобою поступает он жестоко.Но да уйдут сомнения твои.Да будет мысль ясна и зорко око.
Все жалобы и стоны затаи.От звездного не отвращайся лика.То всходят, то заходят звезд рои.
То так, то сяк. Сменяет клику клика.То день, то ночь, то холода, то зной.Все движется от мала до велика.
То миром занятые, то войной,Народы двери раскрывают настежь,А после вал возводят крепостной.
Но избежать того не в вашей власти ж.Вот почему ты страждешь и теперьИ муками себе рассудок застишь.
Вот почему твоя судьба, как зверь,Пока лютует. Не перечь ей даром.И обольщениям пустым не верь.
Она лютует в ослепленье яром.Покамест не ушла ее пора.Но будет все ж конец слезам и карам.
Настанет час, и сменятся ветра.Ночь кончится, и день начнется снова.И завтра будет лучше, чем вчера.
И для тебя оно на все готово.И посмеешься ты тогда до слезНад злоключеньями пережитого.
И ты его представишь как курьез,И, руки в боки перед другом стоя,Расскажешь о несчастьях невсерьез.
Но, прежде чем разыгрывать герояИ упиваться жизнью, надлежитПринять тебе обличие иное.
Среди людей нечеловечий видХраня, от них тебе увидеть надоНемало унижений и обид.
А потому я ныне в это стадоТебя приму и у лесных дорогПасти тебя премного буду рада.
Для человека повелитель — рок,И для героя, и для шалопая.Бывает он то милостив, то строг.
И вот он к нам тебя привел, желаяТебе уроки днесь преподнести,Курс хрюканья, и блеянья, и лая.
А потому отныне не грусти,Но до конца будь мужественным, ибоЗа все, что ныне терпишь на пути,
Судьбе однажды скажешь ты спасибо».
Покамест мне рассказывала донна,Сидел я, притулившись у огня,Обескураженно и огорченно.
Потом ответил: «Небо не кляня,Смиряюсь я с судьбиною убогойИ принимаю все, что ждет меня.
Но все ж, надежда, хоть чуток растрогайИ сладкими виденьями насыть.Пошел бы к благу я любой дорогой.
И да прядут богини Парки нитьМоей судьбы, как и пряли дотоле.Как пожелают, так тому и быть.
И вдруг прошли мучения и боли:Ко мне прижалась дева и в устаПоцеловала раз, и два, и боле…
«Сие, — она сказала, — неспроста.Но в будущем опишутся поэтомТвои хождения и маета.
Однако ж полно говорить об этом.
1 2 3