Аннотация
По отношению к произведению Мурасаки-сикибу термин «дневник» следует понимать с некоторой долей условности, поскольку сочинение Мурасаки – это не столько ежедневные записи, сколько род воспоминаний о том, что волновало ее. Эти воспоминания организованы в основном в соответствии с реальным ходом времени. Но в «Дневнике» есть и пассажи, не поддающиеся временной атрибуции, – рассуждения о людях, окружающих Мурасаки, воспоминания детства. В целом «Дневник» охватывает период с 1008 по 1010 г.
«Дневник» Мурасаки-сикибу – замечательный литературный и человеческий документ эпохи. Он служит поразительным свидетельством культуры мысли и чувства, которой обладали японские аристократы, проживавшие в то время в Хэйане (современный Киото). Дневники и письма служили им важнейшим инструментом самопознания, а значит, и познания мира.
Мурасаки Сикибу
Дневник
I. 19-й день 7-й луны 5-го года Канко [1008 г.]
Дыхание осени все ближе, и не высказать словом красоту дворца Цутимикадо. Крона каждого дерева у озера и малая травинка у ручья разнятся цветом под закатным небом, и голоса, безостановочно твердящие сутры, трогают сердце больше обычного. Веет прохладой, голоса перемешиваются с бесконечным журчанием ночь напролет.
Государыня прилегла – прислушивается к болтовне придворных дам; кажется, что-то гнетет ее, но она таит свои заботы. Не хочу лишний раз превозносить ее, но как все-таки она умеет утешить разочарованное сердце – так, что забываешь о несчастьях. Ах, если бы только я искала покровительства и службы у нее во времена более давние...
II. 20-й день 7-й луны
Ночь на исходе, луна окутана облаками, тени деревьев черны, но уже слышны голоса: «Пора закрыть ставни!», «Но служанки еще не пришли!», «Эй, кто-нибудь, закройте ставни!» И тут раздается звон колокола – настает время заутрени. В череде монахов каждый старается переусердствовать другого; голоса резки и прекрасны, слышимы далеко и близко.
Настоятель храма Каннонъин возглавляет шествие из двадцати монахов, направляющихся с молитвой из восточного крыла. Они бормочут заклинания; гулкую поступь на мосту не спутаешь ни с чем. Я настолько увлечена, что мне ясно видится, как настоятели храмов Хоссёдзи и Дзёдодзи – оба в парадных одеждах – расходятся через изящные китайские мостики в свои скрытые листвой деревьев покои, что находятся возле конюшни и библиотеки. Вижу и как монах Сайги [983–1047] преклонил колени перед статуей будды Дайитоку.
Слуги уже здесь. Наступает утро.
III. Утро того же дня
Выглядываю из комнаты и в конце коридора вижу сад: туман еще не рассеялся и на листьях лежит утренняя роса, но Митинага уже на ногах и велит слугам очистить ручей от сора. Сломив цветок патринии из густых зарослей к югу от моста, он просовывает его мне в окно поверх занавески.
– А где же стихи? – спрашивает он.
Он – прекрасен, а я чувствую себя так неловко – лицо мое заспанно. Пользуясь просьбой, скрываюсь в глубине комнаты – ведь тушечница моя там.

И вот –
Увидела цветок патринии,
И знаю я теперь:
Роса способна
Обижать

– О, как быстро! – говорит Митинага с улыбкой и просит тушечницу.

Прозрачная роса
Не может обижать.
Патриния себя окрашивает
Лишь цветом,
Которым пожелает.

IV. Вечер того же дня
Тихим вечером, когда я беседовала с госпожой Сайсё, старший сын Митинага – Ёримити [992–1074] –приподнял край бамбуковой шторы и сел на пороге. Выглядит он намного старше своих лет, и жесты его благородны. «Так трудно иметь дело с женщинами», – заводит он задушевный разговор о любви, и тогда понимаешь, как несправедливы те, кто называет его ребенком, а уж как он красив – краснеешь от смущения. Разговор еще не окончен, но он внезапно уходит, промолвив только: «В полях цветов патринии с избытком», заставляя вспомнить о герое повести, которым так восхищаются.
Как все-таки странно, что такие мелочи вдруг приходят на память, а то, что волновало когда-то, с годами забывается.
V. Последняя декада 7-й луны
В тот день, когда управитель земли Харима устроил пир – в наказание за проигрыш в го,–я отлучилась домой. Позднее мне показывали столик, изготовленный по этому случаю. Он был замечательно красив – ножки в виде цветов, на столешнице изображены берег и море, на котором начертано:

Камушек, найденный
На берегу Сирара,
Что в земле Ки, –
Вырастет он
До великой скалы.

И веера у женщин в тот день тоже были очень красивы.
VI. После 20-го дня 8-й луны
После того как миновал 20-й день 8-й луны, во дворец стали собираться и высшие придворные, и люди рангом пониже – все те, чье присутствие почиталось необходимым. Ночами они располагались на мосту или же на веранде в восточном крыле, беспорядочно музицируя до рассвета. Молодые придворные, не слишком искусные в игре на кото и флейте, соревновались в умении возглашать сутры или же распевали новые песенки, что вполне соответствовало обстоятельствам.
Однажды вечером управляющий дворцом – Таданобу, Левый советник в чине тюдзе – Цунэфуса, начальник охраны Норисада и управитель земли Мино в чине сесе – Наримаса – собирались помузицировать вместе. Но до настоящего представления не дошло, ибо Митинага счел эту мысль неподходящей.
Те из дам, кто покинул службу у государыни еще несколько лет назад ради того, чтобы жить дома, жалели о том и прибывали во дворец. В этой суете мы совсем лишились покоя.
VII. 26-го дня 8-й луны
26-го дня приготовление благовоний было закончено и государыня стала раздавать их придворным дамам. Собрались все те, кто участвовал в подготовке, а их оказалось немало.
Возвращаясь от государыни, я заглянула к госпоже Сайсё и обнаружила что она заснула. Голова ее покоилась на ящике с письменными принадлежностями а лицом она уткнулась в многослойные одежды цвета «хаги» и «лиловый сад». А поверх всего – малиновая накидка из необычайно гладкого шелка. Словом, она была прекрасна.
Мне подумалось, что Сайсё похожа на запечатленную картиной принцессу и я потянула за рукав, закрывавший ее лицо.
– Вы как будто пришли из сказки! – сказала я.
Она открыла глаза.
– Что с вами? Нельзя же будить так безжалостно! – отвечала она, слегка приподнявшись.
Румянец, заливший ее щеки, был восхитителен. Случается ведь и так – человек красивый покажется порой еще прекраснее.
VIII. 9-й день 9-й луны
В этот день Хёбу принесла мне ткань, пахнущую цветами хризантемы. «Ее превосходительство супруга Митинага послала ее вам – отпугнуть старость, чтобы она никогда не настигла вас!»
Я совсем уже собиралась отослать подарок обратно и даже сочинила стихотворение:

Чтобы вернуть
Младые годы, коснулась
Рукавом цветов в росе.
Но уступаю вечность
Владычице цветов.

Тут мне, однако, сказали, что ее превосходительство уже вернулась к себе, и я оставила подарок у себя.
IX. Вечер того же дня
В этот вечер я прислуживала государыне. Лунная ночь была прекрасна. Косёсё и Дайнагон сидели на веранде, и подолы их нарядов высовывались из-под бамбуковой шторы. Вынесли курильню, чтобы государыня могла опробовать благовония, приготовленные накануне.
Мы говорили о том, как красив сад, как долго не трогает багрянцем листья дикого винограда, но государыня казалась еще более печальной. Настало время вечерней службы. Государыня никак не могла успокоиться, и мы переместились к монахам.
Кто-то позвал меня, я вернулась к себе. Хотела только прилечь ненадолго, но тут меня сморило. Пробудилась же среди ночи от шума и криков.
X. 10-й день 9-й луны
Еще не наступил рассвет 10-го дня, как покои государыни уже преобразились, а сама она перебралась на помост, закрытый белыми занавесками. Сам Митинага, его сыновья, придворные четвертого и пятого рангов громко переговаривались, развешивая их, внося матрасы и подушки. Было очень шумно.
Весь день государыня не могла найти себе места – то вставала, то снова ложилась. Громко читались бесконечные заклинания, призванные оборонить от злых духов. Вдобавок к монахам, что находились при государыне последние месяцы, во дворец призвали всех отшельников из окрестных горных храмов, и я представляла себе, как Будды всех трех миров слетаются на их зов. Пригласили и всех заклинателей, каких только можно было сыскать в этом мире, и, наверное, ни один из сонма богов не остался глух к их молитвам. Всю ночь шумели гонцы, отправлявшиеся с приношениями в храмы, где читались сутры.
С восточной стороны помоста собрались местные придворные дамы. С западной же находились заклинательницы, каждая из которых была отгорожена ширмой и занавеской при входе. Подле каждой из них сидел отшельник, возносивший молитву. К югу расположились рядком главные настоятели и настоятели храмов.
Они призывали Фудо Мёо. Их охрипшие от молитвы голоса сливались в торжественный гул. В узком пространстве к северу, отсеченном от помоста раздвижной перегородкой, сгрудились люди, коих я потом насчитала более сорока. От тесноты они не могли шелохнуться и не помнили себя от возбуждения. Для тех же, кто прибыл из дому позже, места и вовсе не нашлось. Не разобрать было, где чей подол или рукав. Дамы пожилые между делом всхлипывали украдкой.
XI. 11-й день 9-й луны
Вечером 11-го дня две раздвижные перегородки к северу от помоста убрали и государыня переместилась во внутреннюю галерею. Поскольку бамбуковые шторы повесить было нельзя, пришлось отгораживаться многочисленными занавесками. Архиепископ Сёсан, епископы Дзёдзё и Сайсин возносили молитвы. Епископ Ингэн, добавив необходимые благопожелания к молитве, составленной накануне Митинага, торжественно возглашал ее – так, что слова западали в душу, проникали в сердце. А когда сам Митинага присоединился к нему, то голоса зазвучали так мощно, что все уверовали: роды окончатся благополучно. Тем не менее все были взволнованы, и никто не мог унять слез. И хоть говорили друг другу, что слезы – предзнаменование дурное, сдержаться не было сил.
Беспокоясь о том, что такое скопление людей может принести государыне только вред, Митинага распорядился, чтобы придворные дамы находились к югу и востоку, и только тем, кто был действительно необходим, разрешил остаться подле государыни.
Итак, во внутренней галерее находились: государыня, госпожа Сайсё и Кура-но Мёбу. За занавески пригласили также настоятеля храма Ниннадзи и посланника государя в храме Миидэра. Митинага отдавал повеления так громко, что голосов священников почти не было слышно. Перед входом к государыне ожидали: госпожа Дайнагон, госпожа Косёсё, Мия-но Найси, Бэн-но Найси, госпожа Накацукаса, Таю-но Мёбу и Осикибу, приближенная Митинага. Все они прослужили уже много лет, и потому легко понять их смятение – ведь даже я, человек новый, чувствовала глубочайшее волнение.
Накацукаса, Сёнагон и Косикибу – кормилицы второй, третьей и младшей дочерей Митинага – протиснулись поближе к входу позади нас. Набилось столько людей, что стало невозможно пройти по узкому проходу за двумя помостами. Сидели так плотно, что лицо соседа разглядеть уже было нельзя.
Мы потеряли всякое достоинство, позволив наблюдать наши заплаканные лица поверх занавесок не только сыновьям Митинага, советнику Канэтака в чине тюдзё и носившему четвертый ранг Масамити в чине сёсё, но и людям не столь близким – левому советнику Цунэфуса в чине тюдзё и управляющему делами дворца Таданобу.
Зерна риса летели на наши головы словно хлопья снега, на измятую одежду было страшно смотреть. По прошествии времени, однако, это кажется забавным.
XII. В тот же день
Когда государыне остригли волосы и она приняла монашеское посвящение, всех охватило страшное беспокойство и отчаяние, но роды завершились благополучно. Еще не отошел послед, а монахи и миряне, сгрудившиеся в обширном пространстве от залы до южной галереи с балюстрадой, пали ниц и еще раз объединили голоса в молитве.
Женщины в восточной галерее смешались с высшими придворными; госпожа Котюдзё оказалась лицом к лицу с главным левым делопроизводителем Ерисада, и их взаимное недоумение стало потом предметом насмешек.
Котюдзё выглядит всегда так свежо. Вот и сегодняшним утром она с тщанием привела лицо в порядок, но сейчас оно опухло от плача, там и сям слезы оставили следы на слое пудры, и она совсем перестала быть похожей сама на себя. Лицо госпожи Сайсё тоже преобразилось неподобающим образом. Да и я была, видно, не лучше. Как хорошо, что в таких случаях никто никого как следует запомнить не может.
Какие истошные вопли издавали духи, когда отходил послед! К прорицательнице Гэн-но Куродо был приставлен учитель Закона Будды Синъё, к Хёэ-но Куродо – некто по имени Мёсо, к Укон-но Куродо – учитель винаи из храма Ходзёдзи, а возле Мия-но Найси священнодействовал учитель Тисан. Дух бросив его на пол, и Тисан находился в таком ужасном состоянии, что для чтения молитв ему в помощь призвали учителя Нэнгаку. И не то чтобы Тисан был слаб, но уж очень силен был дух. К госпоже Сайсё пригласили Эйко, и от чтения молитв всю ночь напролет он осип. Но никто не мог помочь ей отогнать духов, и голоса не стихали.
XIII. 12-й день 9-й луны
К полудню небо прояснилось, и настроение стало утреннее, солнечное. Роды закончились благополучно, и радости не было предела, а уж когда узнали, что родился мальчик, мы пришли в неописуемый восторг. Дамы лили слезы весь вчерашний день, проплакали они и сегодняшнее туманное утро. Теперь же они разбрелись отдыхать по своим покоям. Остались женщины постарше, более способные прислуживать государыне.
Митинага с супругой отправились в другую часть дворца, раздавая подарки и тем монахам, которые молились и читали сутры последние месяцы, и тем, кого пригласили только вчера и сегодня. Одаривали также лекарей и гадателей, искусных в своем деле.
Во дворце начинались приготовления к обряду первого купания.
В женские покои вносились огромные мешки и свертки с одеяниями. Накидки были расшиты чересчур ярко, подолы – отделаны перламутром чрезмерно. Одеяния складывались в укромном месте. Дамы красились, слышались голоса:
1 2 3 4 5 6 7 8