Я поддержу его и, если понадобится, добьюсь, что он будет отомщен. Я протяну ему руку помощи. Мое сердце открыто для него.
- Какое совпадение! И дверь тоже открыта, - сказал Юджин.
- Я презираю ваши увертки! - воскликнул учитель. - У вас хватает низости глумиться над моим низким происхождением. Вы презренный человек! Если мы приходили напрасно и все останется по-прежнему, я буду действовать так, как действовал бы, когда б считал вас своим личным врагом, хоть вы и не заслуживаете такой чести.
С этими словами он круто повернулся и вышел, шагая с нарочитой угловатостью, назло Юджину, стоявшему в спокойной, непринужденной позе, и тяжелая дверь захлопнулась за ним, словно заслонка горна, скрывая за собой его раскаленную добела ярость.
- Вот одержимый! - сказал Юджин. - Воображает, будто его матушка известна всем и каждому!
Он окликнул Мортимера Лайтвуда. Тот отошел от окна, куда деликатно удалился во время предыдущего разговора, и стал медленно ходить по комнате.
- Мои нежданные гости, кажется, утомили тебя, - сказал Юджин, закуривая вторую сигару. - Если в качестве контрпретензии (прости мне судейскую терминологию) ты захочешь пригласить к чаю леди Типпинз, я обязуюсь ухаживать за ней.
- Юджин, Юджин, Юджин! - воскликнул Мортимер, продолжая шагать взад и вперед. - Как это тяжело! И подумать только, что я мог проявить такую слепоту!
- При чем тут слепота, милый? - осведомился его невозмутимый друг.
- Ты помнишь свои слова той ночью в харчевне на берегу Темзы? сказал Лайтвуд, останавливаясь. - О чем ты спросил меня тогда? Не кажусь ли я самому себе, при мысли об этой девушке, этакой дрянной комбинацией предателя с карманным воришкой?
- Да, припоминаю, - ответил Юджин.
- Кем же ты считаешь себя теперь, когда думаешь о ней?
Прямого ответа на этот вопрос не последовало. Его друг несколько раз затянулся сигарой, а потом сказал:
- Ты ошибаешься, Мортимер. Более порядочной девушки, чем Лиззи Хэксем, нет во всем Лондоне. Нет более порядочной девушки и среди моих родных и среди твоих.
- Допустим. Что же дальше?
- А вот теперь, - сказал Юджин, с сомнением во взгляде следя за Мортимером, снова зашагавшим по комнате, - теперь ты опять заставляешь меня отгадывать загадку, перед которой я давно спасовал.
- Юджин, ты решил обольстить и бросить эту девушку?
- Разумеется, нет, друг мой!
- Ты решил жениться на ней?
- Разумеется, нет, друг мой!
- Ты решил преследовать ее?
- Друг мой! Никаких таких решений я не принимал. Я вообще не способен что-либо решать. Если бы в голове у меня вдруг возникло какое-либо решение, я изнемог бы от умственных усилий и немедленно махнул бы на него рукой.
- Ах, Юджин, Юджин!
- Мортимер, дорогой мой! Умоляю тебя, оставь этот меланхолически укоризненный тон. Я могу сказать тебе только то, что знаю, и покаяться в своем неведении относительно самого себя. Помнишь ту старинную песенку, которая почему-то считается веселой, а на деле самая мрачная из всех, какие только мне приходилось слышать?
Гоните меланхолию! *
Зачем нам тосковать
И жизнь с ее безумством
Слезами обливать!
Так пойте, пойте весело.
Тра-ля-тра-ля-ля-ля...
"Тра-ля-тра-ля-ля-ля" петь не стоит, мой дорогой Мортимер, тем более что эти звукосочетания довольно бессмысленны. Давай лучше споем про загадку, которая нам не по силам.
- Ты встречаешься с этой девушкой, Юджин? Значит, то, что говорили эти люди, правда?
- Я признаюсь моему почтенному и ученому другу и в том и другом.
- Так чем же это кончится? Что ты делаешь? Куда ты идешь?
- Мой дорогой Мортимер! Можно подумать, что этот учитель занес сюда заразу - ты закидал меня вопросами, как на экзамене! Тебе надо выкурить еще одну сигару для восстановления душевного равновесия. Вот возьми, прошу тебя. Прикури о мою, она еще не потухла. Та-ак! А теперь воздай мне должное и согласись, что я изо всех сил стремлюсь к самосовершенствованию и что недавние события пролили свет на нашу кухонную утварь, которую до сих пор ты видел как в тумане и потому поторопился - да, да, поторопился! осмеять. Сознавая свои недостатки, я окружил себя вещами, моральное воздействие коих способствует зарождению в человеке домовитости. Этому моральному воздействию, а также благотворному влиянию моего закадычного друга можешь спокойно препоручить меня со своими наилучшими пожеланиями.
- Ах, Юджин! - ласково проговорил Лайтвуд, остановившись перед ним, так что теперь их обоих окутывало облачко сигарного дыма. - Почему ты не хочешь ответить на мои вопросы? Чем же это кончится? Что ты делаешь? Куда ты идешь?
- Дорогой Мортимер! - сказал Юджин, разгоняя рукой дым, чтобы друг ясно видел его лицо, его открытый взгляд. - Верь мне, я ответил бы на них ни минуты не медля, если бы только мог. Но для этого мне надо снова попробовать разгадать одну мучительную загадку, на которую я давно махнул рукой. Вот она: Юджин Рэйберн. - Он похлопал себя по лбу и по груди. "Думай, голову ломай! Кто я, кто я, отгадай!" Нет! Разве отгадаешь? И пытаться нечего!
ГЛАВА VII, в которой двое заключают дружеский договор
Расписание занятий, установленное мистером Боффи-ном и его чтецом, мистером Сайласом Веггом, претерпело изменения в связи с изменившимся образом жизни мистера Боффина, и Римская империя стала приходить теперь в упадок больше по утрам, в великолепном аристократическом особняке, а не в вечерние часы и не в "Приюте Боффина", как было заведено раньше. Впрочем, иногда, ища хотя бы ненадолго передышки от стеснительных условностей моды, мистер Боффин с наступлением темноты сам появлялся в "Приюте" и, усевшись на тот же деревянный ларь, внимал рассказу о быстро клонившихся к закату судьбах безвольных, растленных властителей мира, которые уже находились при последнем издыхании. Если бы Вегг получал меньшую мзду от своего патрона или больше подходил бы для должности чтеца, он, вероятно, считал бы посещения мистера Боффина приятными и лестными для себя. Но, будучи шарлатаном, получающим за свое шарлатанство хорошее жалованье, мистер Сайлас Вегг весь кипел от таких посещений. Это только подтверждало общее правило, что плохой слуга, у кого бы он ни находился в услужении, всегда ополчается против своего хозяина. Даже те правители, те вельможные и достопочтенные особы, которые занимают высокие посты по праву рождения и выглядят сущими ослами, даже они, все до единого, - недоверием ли, ничем не оправданным, тупой ли надменностью, - выказывают враждебность к своему хозяину. То, что верно по отношению к слуге и к господину в государственных масштабах, с полным правом можно распространить и на всех слуг и господ, какие только есть на белом свете.
Когда мистер Сайлас Вегг, наконец, получил свободный доступ в "наш дом", как он привык называть особняк, у стен которого просидел много лет под открытым небом, и когда он, наконец, убедился, насколько там все до мелочей не соответствует его прежним представлениям (чего, в сущности, и следовало ожидать), этот дальновидный и хитрый субъект, набивая себе цену и подготавливая почву для вымогательства, стал то и дело предаваться меланхолическим воспоминаниям о прошлом, словно и сам он и особняк одновременно потерпели крушение в жизни.
- Ведь это, сэр, был когда-то наш дом! - говорил Сайлас своему патрону, в грустном раздумье покачивая головой. - Ведь это, сэр, тот самый дом, откуда у меня на глазах выходили и куда входили такие знатные особы, как мисс Элизабет, маленький мистер Джордж, тетушка Джейн и дядюшка Паркер! (Все имена, разумеется, плод его досужей фантазии.) И, подумать только, чем все это кончилось! Ах, боже мой, боже мой!
Причитания мистера Вегга были исполнены такого глубокого чувства, что добрейший мистер Боффин жалел его от всего сердца и уже начинал опасаться, не причинил ли он своему чтецу непоправимого вреда покупкой этого дома.
Две-три дипломатические беседы, которые мистер Вегг, положив на это немало труда, выдал за результат счастливого стечения обстоятельств, якобы приведших его в Клеркенуэл, дали ему возможность окончательно договориться с мистером Венусом.
- Принесите меня в "Приют" в субботу вечерком, - сказал Сайлас, когда сделка была закончена. - И если вы не прочь выпить со мной по-дружески старого ямайского рому, я на угощение не поскуплюсь.
- Ведь вам известно, сэр, что я невеселый собутыльник, - ответил мистер Венус, - но ладно, так и быть.
Так оно и было. Подошла суббота, а в субботний вечер к калитке "Приюта" подошел и мистер Венус. Мистер Вегг выходит на его звонок, отпирает калитку и, увидев под мышкой у мистера Венуса какую-то дубинку в оберточной бумаге, сухо произносит:
- Гм! Я думал, вы приедете в кэбе.
- Нет, мистер Вегг, - отвечает Венус. - Мне не по чину разъезжать со свертками в кэбах.
- Ну, конечно, конечно, - недовольно бурчит Вегг, но все же не решается добавить вслух: "Да по чину ли тебе и пешком-то ходить с такими свертками!"
- Вот ваше приобретение, мистер Вегг, - говорит Венус, с учтивым поклоном передавая ему сверток, - и должен сказать, что мне очень приятно вернуть эту вещь туда, откуда она... э-э - произошла.
- Благодарствую, - отвечает Вегг. - Но теперь, когда наша сделка совершена, не могу не отметить по-дружески, что, если бы я предварительно посоветовался с каким-нибудь законником, вам, пожалуй, не удалось бы удержать у себя этот предмет. Правда, интересный казус с точки зрения закона?
- Напрасно вы так думаете, мистер Вегг. Я купил вас в открытую, мы с вами обо всем договорились.
- В нашей стране, сэр, не разрешается покупать человеческую плоть и кровь - во всяком случае, заживо, - заявляет Вегг, покачивая головой. - А как насчет костей?
- С точки зрения закона?
- С точки зрения закона.
- Я не настолько сведущ в законах, чтобы высказываться по этому поводу, мистер Вегг, - говорит Венус, густо краснея и несколько повышая голос, - но по сути дела выскажусь, а суть дела такова, что я послал бы вас... сказать куда?
- Да нет, не стоит, - миролюбиво отвечает мистер Вегг.
- ...прежде чем вручать вам этот сверток, не получив причитающейся мне за него суммы. Не знаю, как там обстоит по части законов, но в сути дела я разбираюсь, и тут вы меня с толку не собьете.
Так как мистер Венус находится в раздраженном состоянии (несомненно, из-за несчастной любви) и так как выводить его из себя не в интересах мистера Вегга, последний замечает успокоительным тоном:
- Да я упомянул об этом маленьком юридическом казусе просто так, применительно к нашей пенни... пенни-тенциарной системе.
- Тогда, мистер Вегг, пусть эта система обойдется вам не в пенни, а в шиллинг, - возражает ему мистер Венус, - потому что, сказать по совести, мне ваши маленькие юридические казусы ценой в пенни не нравятся.
Войдя с холода в комнату, где тепло и светло от камина и газового рожка, мистер Венус сменяет гнев на милость и, одобрительно отозвавшись о жилище мистера Вегга, вспоминает, как он (Венус) говорил, что ему (Веггу) здорово повезло с его новой должностью.
- Я не жалуюсь, - отвечает Вегг. - Впрочем, мистер Венус, не забывайте поговорку про бочку меда и ложку дегтя. Вот вам горячая вода, рому подливайте сами и садитесь поближе к камину. Трубочкой любите побаловаться?
- Нет, не любитель, - отвечает тот, - но разок-другой затянусь, с вами за компанию.
И вот мистер Венус подливает себе рому, и Вегг подливает себе рому; мистер Венус закуривает и пускает клубы дыма, и Вегг закуривает и тоже пускает клубы дыма.
- Значит, мистер Вегг, даже в вашей бочке меда не обошлось без ложки дегтя, как вы сами изволили заметить?
- Тайны! - отвечает Вегг. - Не нравится мне все это, мистер Венус. Не нравится мне, что прежних обитателей дома, в котором мы с вами сидим, может, отправили на тот свет глухой ночью, а я даже не знаю, чьих это рук дело.
- Вы кого-то подозреваете, мистер Вегг?
- Нет, - отвечает этот джентльмен. - Мне известно, кто тут выгадал, но подозревать я никого не подозреваю.
С этими словами мистер Вегг подносит трубку ко рту, устремляет взгляд на огонь и самым решительным образом придает лицу выражение милосердия, словно ему удалось ухватить эту главную нашу добродетель за юбку и удержать около себя силой в ту минуту, когда она, к своему прискорбию, почла долгом бежать от него.
- Кроме того, - продолжает Вегг, - могу сообщить вам собственные наблюдения касательно некоторых лиц и некоторых обстоятельств. Только наблюдения, и больше ничего, мистер Венус. Вот, скажем, на одного человека, не станем его здесь называть, сваливается с неба огромное наследство. А на меня сваливается с неба жалованье и еженедельный рацион угля. Кто из нас личность более достойная? Не тот, кого мы не станем здесь называть. Вот какое я произвел наблюдение, - только наблюдение, без всяких посягательств. У меня мое жалованье и еженедельный рацион угля. У него - наследство. Вот так у нас получилось.
- Мне бы ваше хладнокровие, мистер Вегг!
- Слушайте дальше, - продолжает ораторствовать Сайлас и, войдя в раж, взмахивает трубкой и деревянной ногой, причем последняя так и норовит опрокинуть его самым недостойным образом навзничь, вместе со стулом. - Вот вам еще одно наблюдение, без всяких посягательств с моей стороны. На того, кого мы здесь не называем, будут наседать со всех сторон. Собственно, на него уже наседают. Тот, кого мы не станем здесь называть, имеет под рукой меня - человека, который, натурально, рассчитывает на повышение в должности, и, как вы, может быть, скажете, заслуживает повышения...
(Мистер Венус бормочет что-то в утвердительном смысле.)
- ...тот, кого мы не станем здесь называть, пренебрегает мною, несмотря на все эти обстоятельства, и предпочитает мне какого-то наседающего незнакомца. Который из нас двоих личность более достойная? Который из нас двоих, угождая тому, кого мы не станем здесь называть, читал про римлян, и военных и штатских, до хрипоты в горле, будто его пичкали одними опилками с тех пор, как отняли от груди? Уж, разумеется, не наседающий незнакомец! И тем не менее он там как у себя дома, устроился в отдельной комнате, занял прочное положение и загребает чуть ли не тысячу фунтов в год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34