Но фигурка получилась похожей на всех животных разом (мне бы не хотелось говорить, «не очень получилась»), поэтому сказать, кто это — кролик, кот, лошадь или тигр, было довольно сложно. Можно было сказать только, что это животное рыжеватое и все изогнувшееся. При желании в нём можно было разглядеть даже дракона огненного цвета или рыжего бычка.
Но в любом случае, с этой фигуркой торт смотрелся только красивее. И вкусным он был обалденно! Я даже пожалел, что не знал о торте заранее. Тогда бы я не так налегал на все другое и оставил побольше места в животе.
Когда мы отвалились от торта, Ванька вернулся к прежней теме:
— А теперь пошли запускать фейерверки! Какой же Новый Год без них?
— Может, завтра? — с улыбкой предложил отец. — Посмотри, у Фантика уже глаза слипаются. Не забывай, день у неё был тяжёлый, она ведь несколько часов провела в машине…
Ванька поглядел было с ненавистью на Фантика, которая и тут подгадила своё усталостью, но Фантик живо откликнулась:
— Нет-нет, что вы! Без фейерверков нельзя! И нисколечки я не устала!.. — добавила она, с трудом разлепляя закрывающиеся глаза.
— Ну, смотрите, — сказал отец. — Не засните только прямо в снегу!
Но какое там спать! Мы чувствовали себя вполне бодрыми и готовыми ещё хоть всю ночь веселиться! Словом, мы быстро оделись и вышли на улицу, взяв с собой пакет с пиротехникой, которую прислал Степанов.
Ракеты и хлопушки оказались самыми разными. Одни просто взрывались с громким шумом и яркой вспышкой, когда их поджигали, другие начинали свистеть и носиться, подскакивая и петляя в воздухе, третьи выпускали высоко в небо от трёх до десяти разноцветных огней, вспыхивавших не сразу, а когда они улетали выше макушек деревьев. Вот летит и летит маленький золотой огонёк, от скорости кажущийся золотой ниточкой, летит, потрескивая — и вдруг в нём что-то срабатывает и он с громким «бабахом» превращается в зелёный, синий, красный или лиловый искрящийся шар, и этот шар с медленным шипением начинает по широкой дуге опускаться на землю…
Мы пускали фейерверки и кричали «ура!» Все, кроме Топы — который отчаянно лаял и возмущался этим безобразием. Он вообще не любил излишнего сверкания и грохота, и словно говорил нам: «Вы, что, спятили? Добро бы на охоте из ружей палили — это дело полезное, а обстреливать небеса — на такое только люди способны, с их закидонами!» Ну, а мы веселились вовсю. Я говорю, мы готовы были всю ночь «бабахать» ими, но в пакете оставалась почти половина от того, что было, когда отец сказал:
— А теперь хватит, всем спать! По-моему, Фантик сейчас просто упадёт, да и вы еле на ногах держитесь. Остальное пустим завтра или на Рождество!
— Я не… — начала Фантик, но её мама её перебила.
— Не пыжься! У нас впереди ещё несколько дней, все успеете. Пошли, я тебя уложу.
— Но нам-то можно погулять ещё немного? — взмолился я. — Честное слово, у нас сна ни в одном глазу!
— Ещё немного можно, — согласился отец. — Но учтите, все самое интересное уже кончилось. Я сейчас пойду в домик министра, чтобы начать его протапливать, сделаю там все — и сам отправлюсь на боковую. Мне завтра рано вставать — надо ехать вытаскивать из снега милицейскую машину. Думаю, Алексей Николаевич, да и наш новый молодой начальник тоже, будут не позже девяти-десяти утра.
— Так это здорово! — заявили мы с Ванькой. Растапливать и отогревать пустующие домики перед приездом гостей всегда очень интересно. — Мы с тобой!
— Пожалуйста. Но после этого я все равно загоню вас в кровать.
Тётя Катя увела Фантика, которая из последних сил пожелала нам спокойной ночи и счастливого Нового года, а мы вместе с отцом и дядей Серёжей отправились к дальнему домику, возле которого стоял деревянный сруб русской бани.
— Вот такие срубы ты хочешь ставить? — спросил отец, кивая на баньку. Он достал ключи и начал отпирать дверь.
— Именно такие, — сказал дядя Серёжа. — Может, побольше, может, поменьше. В зависимости от кошелька заказчика. Я хочу, чтобы были разные варианты… Да, новый молодой начальник, — задумчиво добавил он, возвращаясь мыслями к одному из последних замечаний отца. — Горячий и неопытный, как водится, так? И, похоже, абсолютно несведущий в «правилах местного этикета»… Сразу дать понять крупнейшему местному бандюге, что не примет от него никакой помощи и не пойдёт ни на какие переговоры — это, знаешь… Абсолютно не считаться с реалиями российской провинции. Как бы он себе шею не сломал, на своём максимализме.
— Как говорится, «вы будете-таки очень смеяться», но я считаю, что он прав! — возразил отец, отперев дверь и распахивая её перед нами. — Надо уметь с самого начала себя поставить. Нельзя соваться в воду, не зная броду, и нельзя связывать себя даже самыми косвенными обязательствами перед людьми, расплата с которыми может потребовать от тебя поступиться слишком многим…
— Все это так, но не наломал бы дров! — заметил дядя Серёжа. — Сам знаешь, эти молодые идеалисты, которые слишком ревностно стараются исполнять свой долг, но при этом ещё не очень разбираются в людях…
— Он разбирается! — усмехнулся отец. — По нему видно. А что до того, что где-то может ошибиться… От ошибок никто не застрахован, но ошибки ошибкам рознь. Нет-нет, хоть я и отношусь ко Степанову с определённой симпатией… которую даже этот ковёр не смог уничтожить, — с усмешкой добавил он, — но я считаю, что Михаил Дмитриевич прав. Ему нельзя допускать даже намёка на междусобойчик со Степановым и подобными…
Мы уже были в доме. Отец нашарил выключатель и включил свет. Как всегда бывает в помещении, где долго никто не жил, свет показался каким-то холодным, хотя светильник в прихожей был точно таким же, как у нас, и вся прихожая была точно такой же — но у нас она казалась по вечерам на удивление золотистой и тёплой, а здесь почему-то все представало синевато-серым. Не знаю, почему на обычную электрическую лампочку так влияет, живут в доме люди или нет…
Отец держал все пустующие домики на «экономном» отопительном режиме, чтобы они совсем не промёрзли и чтобы в любой момент можно было накачать воду в бак и как следует раскочегарить паровой котёл, не боясь, что где-то что-то рванёт. С тех пор, как у нас появился новый телевизор с режимом «стэнд-бай», мы и этот режим минимального отопления пустующих домиков стали называть режимом «стэнд-бай».
Отец на всякий случай включил насос и подкачал немного воды в бак — чтобы не было неприятностей, когда он растопит паровой котёл на полную мощь. Потом он подкинул дров в еле тлеющее пламя топки котла, а когда дрова разгорелись, добавил два совка угля. Закрыв дверцу топки, он прошёлся по комнатам, всюду включая свет и проверяя, все ли в порядке. Мы следовали за ним.
— После твоего дома здесь кажется зябко и сыро, — сказал дядя Серёжа.
— Эти дома хорошо построены, — ответил отец. — Через несколько часов дом прогреется и сырость уйдёт, — он приложил руку к чугунной батарее. — Тепло уже пошло, правда, еле заметно, — заглянув на кухню, он включил холодильник. — Утром надо будет загрузить его всем необходимым, — прокомментировал он.
Мы с Ванькой тем временем сновали по комнатам, осматривая всю их обстановку и содержимое. В гостевых домах все внутри было несколько иначе, чем в нашем. У нас всё было просто и удобно, без больших изысков. А в гостевых домах и ванные были отделаны очень красивым кафелем, и английские камины были сложены в гостиных, с красивыми мраморными полками и с витыми каминными решётками, и дерево в прихожих было проморено особым образом, чтобы получался переливчатый тёмно-золотистый оттенок «под старину», и многое другое было сделано так, чтобы отдыхать было приятно. Бывало, мы сами сиживали у этих каминов — обогреть ими дом было нельзя, но так здорово было глядеть на живое пламя!
Отец и тягу в камине проверил. Поджёг газету — и весь дым и пламя понеслись в трубу. Слегка поправив зеркало, висевшее над камином, он повернулся к нам.
— На сегодня, пожалуй, все. Когда министр приедет, здесь будет тепло и чисто, и все оборудование в рабочем состоянии.
— Знатный домик, — одобрил дядя Серёжа. — Это когда его так отделывали?
— Давно, ещё в семидесятых, — ответил отец. — Когда деньги на охотничьи базы в заповеднике отпускали мешками, потому что к нам приезжали отдыхать даже из ЦК, и ещё зарубежных гостей привозили… Историй в то время было!.. — он усмехнулся. — Но, как видишь, если поддерживать всё в порядке и постоянно следить, то кажется, будто сделано только вчера. Все, братцы, по койкам! Завтра будете гулять и веселиться.
— Смотри! — потянул меня Ванька. — Вот бы всё-таки нам такой столик, а?
В «гостевых» домах его приводили в особый восторг низкие сервировочные и журнальные столики с крышками из подтемненного толстого стекла, вставленные в рамы из резного дуба. Он всё время просил, чтобы отец один из таких столиков отец забрал для нас — пусть будет в нашей гостиной хотя бы тогда, когда нет гостей. Отец резонно возражал, что с двумя сорванцами в доме стеклянная крышка может не прожить и двух дней. И особенно Ваньке нравились «двухэтажные» столики на колёсиках — как тот, на который он сейчас указывал. Он раза два катнул столик туда и сюда и поплёлся из дома со вздохом разочарования.
Мы покинули гостевой дом, который отец, на всякий случай, тщательно запер.
Был уже третий час ночи, когда мы с Ванькой заползли в свои постели. Ванька последний раз осмотрел свои подарки, примерил меховую шапку, забрался под одеяло и сообщил мне, что можно выключать свет. Я выключил ночник над моим изголовьем — и комната погрузилась в темноту.
Я уже засыпал — и, по-моему, даже сны начинал видеть — когда Ванька меня вдруг окликнул:
— Борь, ты спишь?
— Сплю… — отозвался я. — И ты спи!
— Не могу, — ответил он. — Я думаю.
— О чём? — спросил я.
— Вот об этих шапках, которые нам подарили… Их ведь делают из живых животных?
— Ага, берут какого-нибудь соболя и живьём кладут под швейную машинку! — иронически ответил я.
— Да нет, я не о том, — ответил он. — Я о том, что это были их живые животные, а потом они их на шапки пустили, ведь так получается?
— А что тебя смущает? — огрызнулся я. — Кабаны и лоси, которых мы едим, тоже не сами сдохли. И дикие гуси, кстати, и рыба.
— Это другое, — серьёзно возразил Ванька. — В том-то и дело, что они дикие, а рыба вообще ни то ни сё. А ведь эти животные… они пушистые!
— Не были бы пушистыми, не годились бы на шубы и шапки! — ехидно заметил я.
— Как будто ты не понимаешь, о чём я говорю! — рассердился Ванька. — Когда животное пушистое, и тем более при доме выросло, и ты его кормил — то это совсем другое дело получается! Всё равно, что из Топы шапку сделать!
— Ну, это ты загнул! — сказал я. Признаться, начиная беспокоиться. Если эта идея засядет у него в голове и он начнёт излагать её Фантику — считай, все каникулы будут испорчены!
— Вовсе я не загнул! — ответил Ванька. — Это ж получается… самое настоящее живодёрство! Вот завтра я все ей скажу, чтобы не зазнавалась!
Всё стало ясно. Ванька, так и не успокоившись, лежал и придумывал, как бы побольнее уколоть Фантика, чтоб ей неповадно было… Я совсем разволновался — так разволновался, что сон начал улетать куда-то далеко-далеко.
— Послушай! — я присел в кровати и включил ночник. — Мало того, что ты не даёшь мне спать, ты ещё из-за глупой обиды собираешься испортить всем настроение! Завтра ты смертельно обидишь Фантика, она в слезах побежит жаловаться родителям, что их всех обозвали «живодёрами», наши родители будут готовы от стыда сквозь землю провалиться — и кстати, влетит по первое число не только тебе, но и мне, а я вовсе не собираюсь отдуваться за то, что тебе взбрело в голову наговорить Фантику гадостей!
— Это будут не гадости, а правда! — заявил мой упрямый братец.
Я знал, что он не прав, но вот как ему хоть что-то втолковать?
— Ты пойми, — сказал я, — во-первых, с гостями так не разговаривают, а во-вторых, про подарки вообще дурно не говорят! Знаешь пословицу, что «дарёному коню в зубы не смотрят»? Так вот, приспичило тебе жалеть ондатр и норок — не носи свою шапку, но к другим при этом не приставай!
— И не буду носить! — сказал Ванька. — А если меня спросят…
— Если тебя спросят, ты скажешь, что тебе жалко новую шапку, что ты не хочешь её сразу испортить, и поэтому решил её поберечь! — твёрдо проговорил я. — И, пожалуйста, если тебя так волнует этот вопрос, поговори сначала с отцом!..
— А если он скажет, что можно сказать Фантику всё, о чём я думаю? — осведомился Ванька.
— Тогда говори ей всё, что душе угодно! — ответил я. То, что отец никогда ему такого не скажет, было совершенно очевидно — но если б я так и заявил Ваньке, он ведь мог бы и уклониться от разговора с отцом… А я исчерпал все доводы, которые могли бы его образумить и предотвратить катастрофу.
— Вот тогда и скажу! — буркнул мой братец.
— Решено, — сказал я. — Теперь можно гасить свет?
— Можно, — разрешил он. — Я и в темноте могу думать.
— Может, хватит? — спросил я, выключая свет. — А то ты такого надумаешь…
— А?.. — откликнулся Ванька, недорасслышав.
— Думай, говорю, сколько угодно, только меня больше не буди. А ещё лучше — спи. А то завтра не встанешь.
— Так куда спешить? — отозвался он.
— Как куда? Степановский снегокат опробовать. Или тебе не хочется?
— Хочется, конечно! — возмутился Ванька. — Только посмейте уйти его пробовать без меня!
— И уйдём, если тебя нельзя будет даже пушками разбудить! — не без лёгкого злорадства сказал я. Любит подковыривать других — пусть сам испытает, каково это!..
— Я сам проснусь, — сказал Ванька. И замолк. Видно, перспектива проспать первую пробу снегоката ему всё-таки не очень улыбалась — и он решил заснуть, а все свои взрывоопасные мысли додумать завтра.
ПИСЬМО СЕДЬМОЕ. КАК МЫ ВСТРЕТИЛИ МИНИСТРА
Утром я проснулся от лёгкого постукивания в дверь.
За окном стояли синеватые сумерки — но уже вполне прозрачные. Не скажешь, что день наступил, но и ночью не назовёшь. Около девяти утра, прикинул я.
Я встал и на цыпочках, босиком подошёл к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24