Спасибо! Это у меня будет талисман на удачу, — сказала Ивонна.
— Эм, а ты читала книжки Дженны Уильямс? — спросила Дженни, снова подбрасывая фею.
— Еще бы, это моя самая-самая любимая писательница!
— Читала «Когда пробьет двенадцать»? Эти феи точно такие, каких мастерила Лили в этой книжке.
— Знаю, потому я их и люблю. — Я судорожно соображала, что бы еще сказать. — А какая книжка Дженны Уильямс тебе больше всего нравится, Дженни?
Мы с ней долго и увлеченно беседовали о книгах. Ивонна вздыхала, ходила вокруг нас колесом и обзывала нас нудными, скучными книжными червями. Но это она просто дразнилась, на самом деле она не хотела нас обидеть. Ивонна то и дело влезала в наш разговор, спрашивала меня про папу и как, мол, это — быть дочерью знаменитости? Ну, то есть падчерицей.
Вообще-то папа никакая не знаменитость. У него было всего несколько маленьких ролей на телевидении, да пару раз он снимался в рекламе. Ему пока не очень везет. Но все равно мне было приятно им похвастаться.
Я гадала, как девочки поведут себя на следующий день. На перемене я даже боялась выходить во двор, сердце так и колотилось. Мне ужасно хотелось подружиться с ними, но было страшно — еще подумают, что я навязываюсь. А вышло все очень хорошо! Просто замечательно! Дженни принесла свою любимую книгу Дженны Уильямс — «Друзья навек». Я ее не читала, потому что она еще не выходила в мягкой обложке.
— Я подумала, что ты захочешь ее почитать, Эмили, — сказала Дженни. — Приходи сидеть на стене со мной и с Ивонной.
После этого мы стали лучшими подругами. Я знала, что Ивонна все-таки у Дженни самая-самая лучшая подруга, ну а я была лучшей подругой после нее, это тоже было отлично.
Когда мы встретились в первый учебный день после зимних каникул, девочки вроде мне обрадовались. Дженни рассказала, как праздновали Рождество у них дома и как ее кузен Марк, которому уже двадцать лет, поцеловал ее под омелой, а все родственники стояли вокруг и улюлюкали, и Дженни чуть не умерла от смущения. Ивонна сказала, что праздновала Рождество два раза — двадцать пятого числа у себя дома, с мамой, отчимом и сестрами, у них была индейка, и подарки, и они смотрели DVD, а двадцать шестого — у своего родного папы, вместе с его подружкой и их новорожденным малышом, и у них была индейка, и подарки, и они смотрели DVD. Причем на DVD были те же самые фильмы.
Потом обе они уставились на меня.
Я сказала:
— Сначала у нас было лучшее Рождество на свете. Папа подарил мне колечко с изумрудом, с настоящим изумрудом, честное слово.
— Ах, у тебя такой замечательный папа, самый классный папа на свете, — сказала Ивонна. — Давай, Эм, показывай свое колечко!
— Мне его, конечно же, не разрешают брать в школу, но, может, вы как-нибудь придете ко мне, я вам его покажу. А еще он подарил Вите чудесную куклу в виде оленя — знаете, такую, которая надевается на руку, а Максику подарил громадный набор фломастеров, а маме — серебряные босоножки, а бабушке — модные джинсы.
— Он подарил твоей бабушке джинсы? — захихикала Дженни. — Не представляю мою бабушку в джинсах! Правда, у тебя бабушка стройная.
— Знаю. Это просто нечестно. И мама тоже стройная, а я все только толстею и толстею, — пожаловалась я и ущипнула себя за толстый живот.
— Нет, — соврала добрая Дженни, — ты совсем не толстая, просто такая.. уютная.
Я поежилась. В эту минуту мне было очень неуютно. Они мои подруги. Я должна им сказать.
— А потом все пошло наперекосяк, — сказала я. — Они поругались. А потом мой папа…
Вдруг у меня из глаз брызнули слезы. Я закрыла лицо руками, испугавшись, что девочки назовут меня плаксой. Но Дженни меня обняла, а Ивонна обняла меня с другой стороны.
— Не плачь, Эм, — сказала Дженни. — Вот у меня мама с тетей поругались из-за того, кому навещать прабабушку в доме престарелых, а папа с дядей выпили слишком много пива и не хотели идти гулять в День подарков, и мама страшно рассердилась на папу. На Рождество всегда ругаются.
— Да-да, так и есть, Эм. Моя мама узнала, что, когда мы были у папы, он позволил моей сестре выпить бокал вина, и мама та-ак разозлилась… — подхватила Ивонна. — Мама с папой каждый раз ссорятся на Рождество, хоть они и разошлись.
— По-моему, мои тоже разойдутся, — сказала я. — Папа завел себе подружку. Он уехал к ней и не вернулся.
Я заревела вовсю. Дженни обняла меня еще крепче, прижалась щекой к моей щеке. Ивонна сунула мне в руку бумажный носовой платок.
Кто-то из ребят поинтересовался, проходя мимо:
— Что это такое с Жирдяйкой?
— Прекрати обзывать Эм! — рассердилась Дженни.
— Да, не лезь, куда не просят! — поддержала ее Ивонна.
Девочки заслонили меня.
— Не обращай внимания, Эм, — сказала Дженни.
— Вы никому не расскажете? — всхлипнула я.
— Да не расстраивайся ты так! У многих родители разводятся. Главное, что твои мама и папа по-прежнему тебя любят, — выпалила Ивонна, точно стишок, выученный с колыбели. И, помолчав, прибавила: — Но мы никому не расскажем, честное слово.
Они весь день обращались со мной так бережно и ласково, словно я инвалид. Мне позволили выбирать, в какие игры мы будем играть, за завтраком Дженни поделилась со мной бананом, а Ивонна — виноградом, мне уступили первую очередь за компьютером и самую лучшую кисть на рисовании, а когда на занятии по драматическому искусству всем велели разделиться на пары, Дженни и Ивонна упросили, чтобы нам разрешили работать втроем.
Они были такие добрые, что я чуть ли не начала наслаждаться всем происходящим, хотя все это время у меня что-то ныло внутри. На последних уроках мне сделалось еще хуже. Я вдруг начала думать — может, зря я разоткровенничалась с Дженни и Ивонной? От этого все стало казаться еще более реальным. Может, если бы я промолчала, все как-нибудь само собой исправилось бы. Мама вот никому не рассказывает. Виолетта в «Радуге» изо всех сил старалась ее разговорить, я знаю, но мама не сказала ни слова.
А я просто не умею держать язык за зубами. Промолчи я, когда папа шептался по телефону с этой Сарой, и, может быть, вообще ничего бы не случилось.
Я думала о папе, все время о папе. Живот разболелся со страшной силой. Я сгорбилась, обхватив себя руками.
— Что с тобой, Эмили? — спросила наша учительница, миссис Маркс.
— Ничего, миссис Маркс, — промямлила я.
— В таком случае сядь прямо. И не надо делать такое трагическое лицо, дорогая моя. Я знаю, что у тебя трудности с математикой, но незачем делать вид, будто тебя пытают.
Многие засмеялись. Дженни с Ивонной сочувственно смотрели на меня и корчили рожи в адрес миссис Маркс. Дженни настрочила записку и передала ее мне: «Не слушай, что говорит старуха Маркс-и-Энгельс, ты же знаешь, какая она психопатка. Целую, Дж.».
Но боль не уходила. Я все вспоминала, как грустно посмотрел на меня папа, когда я отказалась поцеловать его на прощание. Я старалась помнить, что это он плохо поступил, когда бросил нас. Да еще притащил к этой ужасной Саре, а она ясно нам показала, что ей до нас дела нет. А папе все равно. Если он думает только о ней, почему мы должны стараться сделать ему приятное?
Я знала почему. Потому что мы его любим.
— Я люблю тебя, папа, — прошептала я. — Вернись к нам. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, вернись. Я все сделаю, если только ты вернешься. Я никогда больше не буду тебе грубить. Мне все равно, пусть ты плохо поступил. Мне обязательно нужно все время видеть тебя. Ты нам всем так нужен… Обещаю, я буду хорошо себя вести, никогда больше ни на что не буду жаловаться. Пожалуйста, только вернись!
Живот болел все сильнее и сильнее. Я испугалась, что меня вырвет прямо на уроке, а то и еще что похуже. Я ерзала на стуле и молилась, чтобы скорее прозвенел звонок. Когда он наконец зазвонил, я сорвалась с места, не теряя времени на то, чтобы попрощаться с Дженни и Ивонной.
Слава богу, я успела добежать до туалета и даже одной из первых вышла на школьный двор.
Не знаю, почему я посмотрела в сторону ворот. Я ведь не собиралась сразу идти домой. Я хотела зайти в соседний корпус на продленку для младших школьников. Я ходила туда, а не на нашу продленку для средних классов, чтобы присматривать за Витой и Максиком. Мы там оставались после уроков, а в половине шестого за нами приходила бабушка или мама после работы.
Мне нравилось возиться с малышами, не только с собственными братом и сестрой. Все малявки меня любили, потому что я рассказывала им сказки, играла с ними. Мы набивались всей толпой в домик Венди, и я лепила для них смешных зверюшек из пластилина на целый Ноев ковчег. Я хотела сделать олененка, чтобы Вита развеселилась. Может, и для Максика тоже сделаю. Я мысленно прикидывала, как вылепить рожки, как вдруг увидела человека, стоявшего у ворот. Волосы у него были заплетены в косичку.

7
— Папа! — закричала я. — Папа!
Он обернулся и помахал рукой. Это действительно был он. Я его не придумала. Это был он!
Я полетела через двор, выскочила в ворота и со всего маху врезалась в папу. Он пошатнулся, и мы оба чуть не упали. Мы раскачивались, держась друг за друга, и хохотали. Я вцепилась в папину джинсовую куртку, чтобы еще раз убедиться: он настоящий, он мне не мерещится.
Я сказала:
— Ой, папа! Я так мечтала, так мечтала, чтобы ты вернулся!
— И вот он я, принцесса Эсмеральда. Боже, как я по тебе скучал!
Он снова обнял меня. Я увидела, что Дженни с Ивонной стоят посреди школьного двора и обалдело таращатся на нас с папой, но на этот раз мне не было до них никакого дела.
— Я хотел сперва забрать Виту и Максика, но они не вышли вместе с другими детьми. Где они?
— Они, наверное, на продленке, папа.
— А, конечно. Ну, пойдем за ними, да? Я отведу вас, малышню, куда-нибудь поесть. Найдем для вас самое шикарное местечко.
Я-то хотела поесть дома, но, понятное дело, об этом и заикаться не приходилось.
— Куда мы пойдем, пап?
— Не спеши, принцесса, тебя ждет волшебный сюрприз. Но я обещаю вашему высочеству, что там будут чипсы, и сладкая вата, и мороженое, и пончики, и шоколадки — все, что ты любишь и что тебе обычно запрещают.
— Ты дразнишься, пап?
— Я серьезен, как на похоронах, солнышко мое. Твое желание для меня закон.
Я гордо обхватила его руку. Никогда его не отпущу! Мне не хотелось делить его с Витой и Максиком. Я хотела, чтобы он был только мой, хотя бы на пять минут, но я знала, что это нечестно, и потому повела его в малышовую продленку. Максик, едва увидел папу, кинулся к нему через всю классную комнату, роняя карандаши и кубики. Вита сперва замялась, но потом подбежала тоже, вся ярко-розовая.
— Папа! Папа!
— Привет, мои родные.
Мы повисли на папе, а он обнял нас всех сразу.
— Вот это прием! — сказала мисс Пайпер — она у нас ведет продленку.
— Любовь по расчету — я обещал повести их сегодня в кафе, — сказал папа. — Ну что, пошли, дети.
Мы побежали за папой, ни на секунду не задумываясь.
— Карета подана! — объявил он, подводя нас к сверкающему серебристому автомобилю.
Мы только рты раскрыли. Раньше у нас была машина — древняя развалюха, которая в прошлом году отдала Богу душу.
— У тебя новая машина, папа? — спросила я дрожащим голосом.
— А то! — Папа щелкнул ключиком в замке. Посмотрел на нас и засмеялся. — Только на сегодняшний день. Я взял ее напрокат, чтобы мы могли как следует погулять.
Я не совсем поняла, кого папа имел в виду, говоря «мы». В машине никто нас не ждал, но я подумала: вдруг мы сейчас поедем к Саре и захватим ее с собой.
— Поедем только мы? — спросила я дипломатично.
— Только мы, принцесса.
На одно волшебное мгновение я вообразила, Сара уже в прошлом. Но тут папа сказал:
— У Сары сегодня прослушивание. Очень жаль, ей так хотелось поехать с нами. Она хочет получше с вами познакомиться.
Мы с жалостью посмотрели на папу. Вита покосилась на меня и выразительно закатила глаза. Мы все прекрасно знали, что Сара совершенно не жаждет с нами познакомиться. Кого папа надеется обмануть?
Роскошная сверкающая машина мягко тронулась с места. Я спросила:
— А у тебя назначено где-нибудь прослушивание, пап?
Мне позволили сесть впереди, как взрослой, вместо того чтобы тесниться на заднем сиденье втроем с Витой и Максиком.
— О, у меня кое-что наклевывается, Эм, — неопределенно ответил папа.
— Я просто подумала, может, у тебя новая роль, или реклама, или еще что-нибудь, раз ты не появляешься в Розовом дворце, — объяснила я, очень стараясь говорить небрежным тоном.
— Да смысла особого нет там появляться. Сразу после Рождества в торговле затишье. Я даже подумываю совсем развязаться с этой лавкой.
Я ахнула:
— Ты не можешь закрыть «Волшебную страну»!
— Ну, может быть, не так категорично. Я еще подумаю. А пока, я уверен, ваша мама согласится за ней присмотреть.
— Папа, во дворце все по тебе скучают. Виолетта, Мэнни, Стиви, Анжелика… И мама.
— Я тоже по ним скучаю, — сказал папа, глядя прямо перед собой. И тихонько добавил: — Особенно по маме.
— Так почему ты не вернешься домой, пап? — Вита подалась вперед и просунула между нами свою мордашку.
Папа не ответил.
— Пап! — крикнула Вита прямо ему в ухо.
— Тише, моя радость! Сядь как следует и пристегни ремень. Не отвлекайте меня, я все-таки за рулем, — сказал папа.
— А куда мы едем, папа? — спросила я.
— А ты угадай, Эм, ты же у меня умница. Где можно купить мороженое, чипсы и сладкую вату? Мы едем на море!
Я так и уставилась на папу. Был сырой темный январский день. Идея казалась несколько нереалистичной. Но папа стал говорить о катании на лодке, и на осликах, и о песочных замках, и я почти поверила, что он на самом деле везет нас на волшебный пляж, где тепло, и светит солнце, и все такое золотое, и мы будем вместе играть на песке долго-долго, много бесконечных счастливых часов. Вита тоже поверила и начала строить планы насчет купить новое ведерко и лопатку и сумочку, чтобы складывать туда красивые морские раковины. Максик вдруг как-то притих. Я встревожилась: может, его опять тошнит?
— Ты нормально себя чувствуешь, Максик? — спросила я, вывернув шею.
Максик судорожно дернул головой.
— Пап, останови машину. По-моему, Максика тошнит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25