https://wodolei.ru/catalog/stalnye_vanny/germany/
— Около десяти лет назад тореро, утверждавший, что я разрушил его карьеру своими отзывами, вызвал меня сразиться с быком. Я мог бы отделаться от него шуткой. Сперва я так и сделал; а потом засомневался, был мой отказ от вызова проявлением ума или же трусости. Я был на пути к скотоводческой ферме, где хотел найти ответ, когда моя машина слетела с дороги. Наверное, авария случилась из-за того, что я боялся грядущей встречи с быком. Размышляя о том, чтобы встать лицом к лицу со зверем, я открыл для себя, как силён бывает страх. Когда я писал о матадорах, то понимал — они боятся попасть на рога, боятся смерти, но думал, что люди они смелые, поскольку могут подчинить себе страх, изгнать его прочь из разума и свободными делать своё дело. В тот день, из-за аварии, я не смог узнать, способен ли я на такое. Но с тех пор я встретил другие страхи, в самых разных ситуациях. С тех пор я выяснил, что нельзя путать мужество и храбрость с бесстрашием. Настоящая храбрость, истинное мужество — в том, чтоб действовать вопреки страху, зная страх.
Пока Альфонсо Кастильо говорил, он смотрел на портрет Хуана Оливара. Сейчас он повернулся к Маноло.
— Но я не собирался говорить о себе. Я хотел дать тебе совет. Взрослые вечно их дают, профессиональный риск такой. Не позволяй на себя давить. Если ты честен с собой, то сам на себя надавишь. Но только если это будет для тебя по-настоящему важно. Я хорошо знал твоего отца, возможно, лучше всех, кого он называл друзьями. Будь он жив, я уверен, тебя бы здесь сейчас не было. Он бы понял, что ты не слепок с него, и ты бы тоже об этом знал. Не думаю я, что ты хочешь быть матадором. Я не считаю, что ты такой же, как твой отец. Будь собой, и если ещё не знаешь, кто ты, жди, пока не узнаешь. Не позволяй никому принимать решения за тебя.
— Мальчик, с которым вы познакомились, Хуан Гарсия, — вот он бы всё сделал, чтобы стать тореро.
— Я прочел это на его лице.
Кастильо ждал, чтобы Маноло ещё что-то сказал, но теперь в этом не было нужды. Ему показалось, что неожиданно исчезла тяжесть, которую он так долго нёс, пока она придавливала его к земле. И ещё он знал, что люди, пришедшие увидеть его, одетые в охотничьи костюмы, будут сегодня на охоте. Но дичь достанется не им, а ему, Маноло Оливару.
— Спасибо, — благодарно выдохнул Маноло, — спасибо вам, сеньор Кастильо, что помогли мне принять решение.
— Каким бы оно ни было, я чувствую, что оно верное, — ответил Альфонсо Кастильо, сжимая руку Маноло. — Помни, — добавил он, — в конце концов всё происходит между тобой и Богом.
Прежде чем покинуть комнату, Маноло поднял глаза на портрет своего отца и подумал, что, может быть, сегодня он тоже станет мужчиной.
Они шли через мощёный двор к загородке, окружавшей бычью арену. Лёгкий ветерок шевелил листья старых клёнов, окружавших двор и выстроившихся вдоль дороги в город. Странно, думал Маноло, насколько ярче кажется небо, насколько теплее — лучи солнца на спине. Страх, хоть он и был там же, где раньше, больше не сковывал его.
Эмилио Хуарес и Маноло шли бок о бок по песку и вместе проскользнули за бурладеро.
— Славный зверь, — сказал Эмилио Хуарес.
Маноло посмотрел на тройной ряд ярусов, заполненных людьми в охотничьих костюмах. Граф и Альфонсо Кастильо сидели в первом ряду, в центре. Хуана, тоже в первом ряду, со всех сторон окружали шестеро мужчин, и лица их были напряжены в волнующем ожидании. Сбоку, отделённый от других несколькими пустыми местами, сидел старый доктор. Лицо его, в отличие от других, выглядело усталым.
Не было никакого сигнала, просто загремела цепь, и Маноло увидел распахнувшиеся ворота и зияющую черноту за ними. Он выскользнул наружу, крепко держа плащ, и ноги, уже больше не цепенеющие, понесли его к центру арены.
— ! Ehe, toro!
Зверь пулей вылетел из темноты, сияя на солнце чёрной кожей, и копыта его гремели гораздо громче, чем стучало сердце Маноло. Он проделал веронику и знал, что сделал её правильно, еще до того, как зазвенело «оле!» Он был очень близко, и плащ медленно и чисто прошёл как раз перед бычьей головой. «Рога-то у него есть?» — подумал он в ту секунду, когда бык разворачивался и нацеливался вновь. В следующее мгновение он их увидел, увидел, как они, длинные, гладкие и серые, почти прикоснулись к пурпуру плаща, и не знал, кричат люди одобрительно или нет. Но на третьей веронике он вновь услышал их, пока стоял, опустив руки, а бычий профиль находился прямо перед его глазами, и очень близко. Ещё трижды, каждый раз ощущая красоту того, что он делал, Маноло дал быку слегка задеть себя, вслушиваясь в бычье дыхание, вырывающееся из широких ноздрей, чувствуя, как копыта колеблют землю под ними обоими. А потом, с ласковой нежностью, он дал плащу взмыть и спланировать вниз позади него в полуверонике, от которой зверь застыл за его спиной.
Люди были на ногах, хлопали и кричали, в то время как он смотрел на них. Их лица расплывались, и он не понимал, есть ли слезы у него в глазах. Он отошёл от отдыхающего быка, решив сделать несколько фасонных выпадов, которые всегда так хорошо удавались ему. Он проделал пять чикуэлин, а потом шесть реболер, и народ кричал от восторга. Теперь и он кричал, любя легкость, с которой повиновалось ему тело, любя зверя, так легко подчинявшегося соблазну движений плаща. А когда он закончил, и бык замер на песке после новой точной и безукоризненной полувероники, он гордо прошёл к бурладеро за своей мулетой под аплодисменты и крик, держа голову очень высоко, а спину — очень прямо.
— Великолепно! — сказал Эмилио Хуарес. — Ты был великолепен.
Он вручил Маноло деревянную шпагу и мулету. У Маноло задрожали руки, когда он сунул шпагу под красную ткань.. Это ему не понравилось, и он надеялся, что Эмилио ничего не заметил.
— Покажи им великую фаэну, — сказал Эмилио, хлопая его по спине.
«Проделаю несколько прямых приёмов, со шпагой и без, — подумал Маноло, — и ничего другого, а их я сделаю хорошо». Но, когда он выбегал, ему казалось, что его колени подгибаются. Он вспоминал свои трудности с мулетой. Очень уж сложные выпады. Никогда у него не получалось как надо. Ни разу за все те ночи. Значит, теперь он узнает. И так всё и будет, как он решил, когда был там внутри с Кастильо. Если всё получится, он станет матадором; не потому, что все этого хотели, но потому, что хочет сам. Но если он поймёт, поймёт, пока будет сражаться с быком, что не этого он хочет, тогда он скажет всем. Он не даст принудить себя к тому, чего не желает. Никто не сможет сказать, что он не пытался. И сам он будет знать, что храбр.
«!Ehe, toro!» Он хотел прокричать это, но получился шёпот. «!Ehe, toro!» — повторил он, теперь уже погромче, но это не было похоже на первый радостный возглас, на возглас плаща.
Когда бык двинулся, Маноло попробовал сменить руки; лучше не пытаться левой, а работать правой. Он подумал, что расстояние нужно бы побольше; но зверь уже почти столкнулся с ним. Он отскочил, не сделав выпада, и с удивлением увидел, что мулета больше не в его руке, а на рогах у быка. Выбежал Эмилио Хуарес, снял её с рогов и что-то крикнул Маноло.
«Бесполезно, — подумал Маноло, собрав всю силу воли, чтобы заставить усталые ноги передвигаться в сторону Эмилио. — Теперь начнётся обман». Он это видел. Он доказал себе, что может быть тореро, но недостаточно хорошим для фаэны; да он и не хотел, чтоб было иначе. Когда бык пронёсся мимо него, он не тронулся с места, но выпад получился дёрганый, слишком краткий. Бык очень быстро развернулся, а Маноло ещё не был готов. Всё, что он сейчас смог, было нелепое движение руки, заставившее бычью шею тяжело повернуться к земле.
Настало время принять решение. Или он продолжит обманывать их и себя, или поступит как должно, — теперь он знал, как. Он был точно под зрительскими местами. Он поднял глаза на графа, потом на Кастильо, и с Кастильо он заговорил:
— Я не буду сражаться с этим быком. — Сильный и громкий голос казался Маноло чужим. — Я не такой, как отец. Я не хочу становиться тореро.
— Маноло! — воскликнул граф. — С плащом ты был великолепен! Может быть, тебе надо слегка потрудиться над мулетой, но это легко исправимо. Продолжай, мальчик. Ты будешь очень хорош.
— Нет, — сейчас Маноло был совершенно уверен. — Если бы я всё же стал матадором, то был бы как Великолепный, но тот, по крайней мере, любит корриду, а я нет. Я не буду продолжать, потому что не хочу вас обманывать. Вы пришли посмотреть, как рождается тореро. Здесь сидит мальчик, который может стать таким же замечательным, каким был мой отец. И его тоже зовут Хуан.
Он не попросил разрешения графа, а просто шагнул в сторону Хуана.
— Бык твой.
— Маноло… — запротестовал граф. Потом он взглянул на Кастильо и снова на Маноло, и холодно сказал:
— Хорошо, пусть мальчик сражается.
Слезы катились по щекам Хуана, когда он спрыгнул на арену. Его лицо виделось Маноло совсем расплывчатым, потому что в его глазах тоже стояли слезы.
Повернувшись, он взглянул на шестерых мужчин, ожидая ясно увидеть на их лицах гнев и разочарование. Но даже если в первое мгновение они и чувствовали себя именно так, то сейчас всё переменилось. Потому что на арене был Хуан, и мужчины смотрели, затаив дыхание, как он окружил быка великолепной серией натуралес. Они, как и все, были на ногах. В ограждении разносились крики «оле!»
Маноло медленно прошёл к пустым местам. Старый доктор знаком велел ему сесть.
— Теперь, — резко сказал доктор, — у тебя будет время приходить после школы ко мне в клинику. Мне пригодилась бы помощь.
— Да, я бы хотел….
— Ты не смог меня обмануть, — сказал доктор, и его сморщенное лицо впервые осветилось улыбкой. — Я знал, что ты не тореро. Но я подумал, увидев тебя всего лишь раз, что доктор из тебя мог бы выйти прекрасный. Ты ведь тоже так думаешь, правда? И знаешь, что я хочу тебе помочь.
— Да, сеньор, — впервые за долгое-долгое время Маноло тоже улыбнулся.
— Не думай, что станешь врачом без мытья полов и вынесения горшков. Сперва ты это и будешь делать. Для учёбы нужно время. И тяжкий труд.
— Я знаю.
Потом они с доктором молча смотрели, как четырнадцатилетний Хуан Гарсия и бык Касталон Второй творили историю корриды. Когда Маноло смотрел на них, ему было грустно, но ревности он не чувствовал. Грустно, потому что очень красивым оказалось то, что совершалось на жёлтом песке, а он не был частью этой красоты. Но ревновать незачем — ведь он твердо знал, что будет делать в жизни. Жизнь его отца, коррида, навсегда останется его частью, как и прежде, но по-иному, чем задумывал кто бы то ни было.
Словарик
АЛЬГВАСИЛ (alguacil) — верховой распорядитель корриды. Он выезжает на арену впереди матадора и его помощников, открывает корриду и передаёт матадору распоряжения председателя. Альгвасилы всегда одеты в костюмы времён короля Филиппа Второго (XVI век).
АЛЬТЕРНАТИВА (alternative) — торжественная церемония, в процессе которой новильеро становится матадором.
БАНДЕРИЛЬЯ (banderilla) — деревянная палка со стальным остриём, больше полуметра в длину, украшенная цветной бумагой. Когда с арены уходят пикадоры, перед тем, как матадор начнет работать с мулетой, их втыкают в холку быка. Бандерилий всего шесть, вонзают их парами; это делает или сам матадор, или один из его бандерильеров.
БАНДЕРИЛЬЕРО (banderillero) — член команды матадора, в чьи обязанности входит втыкание бандерилий. На настоящей корриде каждому матадору помогают трое бандерильеров.
БУРЛАДЕРО (burladero) — деревянный щит для защиты тореро у ограждения арены.
ВЕРОНИКА (veronica) — наиболее классический приём с плащом. Именно он показывает искусство тореро. Плащ держат обеими руками и поводят им перед быком.
ГАНАДЕРИЯ (ganaderia) — ферма, где разводят боевых быков.
ГАОНЕРА (gaonera) — выпад с плащом, названный в честь мексиканского тореро Гаоны, который впервые использовал его. Это один из способов отвлечь быка от лошади или упавшего человека. Подманивая быка, тореро держит плащ за спиной.
КАЛЬЕХОН (callejyn) — проход между заграждением арены и трибунами. Во время корриды здесь имеют право находиться только члены квадрильи, владельцы быков и журналисты, особенно фотографы.
КАНТЕ ХОНДО (cante jondo) — букв. «глубокое, глубинное пение» — старинный андалузский стиль народной песни, предтеча фламенко.
КВЕРЕНСИЯ (querencia) — часть арены, которую бык выбирает своей территорией и принимается защищать. Часто это то место, где бык впервые пролил кровь. Бык время от времени возвращается к своей кверенсии на протяжении сражения, а иногда просто отказывается её покидать.
КОРРИДА (corrida de toros) — букв. «бег быков» — торжественное сражение с быками, подчинённое строгим правилам. В настоящей корриде участвуют быки не моложе четырёх лет. Коррида делится на три части, или терции: работа с плащом, с бандерильями и с мулетой.
КОСТЮМ СВЕТА (traje de luces) — роскошно расшитый костюм, в котором сражается матадор.
КВАДРИЛЬЯ (cuadrilla) — общее название для всех, кто помогает матадору: бандерильеров, пикадоров и оруженосца.
МАНЗАНИЛЬЯ (manzanilla) — легкое сухое андалузское вино, традиционно связанное с корридой.
МАРИПОСА (mariposa) — по-испански «бабочка». Приём, при котором плащ держат над плечами, как крылья, подманивая быка то одним, то другим его краем. Используется, как и гаонера, чтобы отвлечь быка от упавшего тореро или от лошади.
МАТАДОР (matador) — главный тореро, прошедший альтернативу, который находится на арене на протяжении всего сражения и в конце его убивает быка.
МОНОСАБИОС (monosabios) — букв. «мудрые обезьяны» — служители бычьей арены.
МУЛЕТА (muleta) — кусок красной фланели на деревянной палке, который используется в третьей, завершающей части корриды — фаэне.
НАТУРАЛЬ (natural) — основной приём работы с мулетой. Его проделывают левой рукой, держа шпагу за спиной. Он очень опасен, потому что бык находится гораздо ближе к тореро, чем при других приёмах.
НОВИЛЬЯДА (novillada) — бой молодых, трёхлетних быков (novillos). В них обычно участвуют молодые и начинающие тореро.
ОЛЕ! — возглас одобрения.
ПАСОДОБЛЬ (paso-doble) — особая танцевальная мелодия, которую исполняют на корридах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Пока Альфонсо Кастильо говорил, он смотрел на портрет Хуана Оливара. Сейчас он повернулся к Маноло.
— Но я не собирался говорить о себе. Я хотел дать тебе совет. Взрослые вечно их дают, профессиональный риск такой. Не позволяй на себя давить. Если ты честен с собой, то сам на себя надавишь. Но только если это будет для тебя по-настоящему важно. Я хорошо знал твоего отца, возможно, лучше всех, кого он называл друзьями. Будь он жив, я уверен, тебя бы здесь сейчас не было. Он бы понял, что ты не слепок с него, и ты бы тоже об этом знал. Не думаю я, что ты хочешь быть матадором. Я не считаю, что ты такой же, как твой отец. Будь собой, и если ещё не знаешь, кто ты, жди, пока не узнаешь. Не позволяй никому принимать решения за тебя.
— Мальчик, с которым вы познакомились, Хуан Гарсия, — вот он бы всё сделал, чтобы стать тореро.
— Я прочел это на его лице.
Кастильо ждал, чтобы Маноло ещё что-то сказал, но теперь в этом не было нужды. Ему показалось, что неожиданно исчезла тяжесть, которую он так долго нёс, пока она придавливала его к земле. И ещё он знал, что люди, пришедшие увидеть его, одетые в охотничьи костюмы, будут сегодня на охоте. Но дичь достанется не им, а ему, Маноло Оливару.
— Спасибо, — благодарно выдохнул Маноло, — спасибо вам, сеньор Кастильо, что помогли мне принять решение.
— Каким бы оно ни было, я чувствую, что оно верное, — ответил Альфонсо Кастильо, сжимая руку Маноло. — Помни, — добавил он, — в конце концов всё происходит между тобой и Богом.
Прежде чем покинуть комнату, Маноло поднял глаза на портрет своего отца и подумал, что, может быть, сегодня он тоже станет мужчиной.
Они шли через мощёный двор к загородке, окружавшей бычью арену. Лёгкий ветерок шевелил листья старых клёнов, окружавших двор и выстроившихся вдоль дороги в город. Странно, думал Маноло, насколько ярче кажется небо, насколько теплее — лучи солнца на спине. Страх, хоть он и был там же, где раньше, больше не сковывал его.
Эмилио Хуарес и Маноло шли бок о бок по песку и вместе проскользнули за бурладеро.
— Славный зверь, — сказал Эмилио Хуарес.
Маноло посмотрел на тройной ряд ярусов, заполненных людьми в охотничьих костюмах. Граф и Альфонсо Кастильо сидели в первом ряду, в центре. Хуана, тоже в первом ряду, со всех сторон окружали шестеро мужчин, и лица их были напряжены в волнующем ожидании. Сбоку, отделённый от других несколькими пустыми местами, сидел старый доктор. Лицо его, в отличие от других, выглядело усталым.
Не было никакого сигнала, просто загремела цепь, и Маноло увидел распахнувшиеся ворота и зияющую черноту за ними. Он выскользнул наружу, крепко держа плащ, и ноги, уже больше не цепенеющие, понесли его к центру арены.
— ! Ehe, toro!
Зверь пулей вылетел из темноты, сияя на солнце чёрной кожей, и копыта его гремели гораздо громче, чем стучало сердце Маноло. Он проделал веронику и знал, что сделал её правильно, еще до того, как зазвенело «оле!» Он был очень близко, и плащ медленно и чисто прошёл как раз перед бычьей головой. «Рога-то у него есть?» — подумал он в ту секунду, когда бык разворачивался и нацеливался вновь. В следующее мгновение он их увидел, увидел, как они, длинные, гладкие и серые, почти прикоснулись к пурпуру плаща, и не знал, кричат люди одобрительно или нет. Но на третьей веронике он вновь услышал их, пока стоял, опустив руки, а бычий профиль находился прямо перед его глазами, и очень близко. Ещё трижды, каждый раз ощущая красоту того, что он делал, Маноло дал быку слегка задеть себя, вслушиваясь в бычье дыхание, вырывающееся из широких ноздрей, чувствуя, как копыта колеблют землю под ними обоими. А потом, с ласковой нежностью, он дал плащу взмыть и спланировать вниз позади него в полуверонике, от которой зверь застыл за его спиной.
Люди были на ногах, хлопали и кричали, в то время как он смотрел на них. Их лица расплывались, и он не понимал, есть ли слезы у него в глазах. Он отошёл от отдыхающего быка, решив сделать несколько фасонных выпадов, которые всегда так хорошо удавались ему. Он проделал пять чикуэлин, а потом шесть реболер, и народ кричал от восторга. Теперь и он кричал, любя легкость, с которой повиновалось ему тело, любя зверя, так легко подчинявшегося соблазну движений плаща. А когда он закончил, и бык замер на песке после новой точной и безукоризненной полувероники, он гордо прошёл к бурладеро за своей мулетой под аплодисменты и крик, держа голову очень высоко, а спину — очень прямо.
— Великолепно! — сказал Эмилио Хуарес. — Ты был великолепен.
Он вручил Маноло деревянную шпагу и мулету. У Маноло задрожали руки, когда он сунул шпагу под красную ткань.. Это ему не понравилось, и он надеялся, что Эмилио ничего не заметил.
— Покажи им великую фаэну, — сказал Эмилио, хлопая его по спине.
«Проделаю несколько прямых приёмов, со шпагой и без, — подумал Маноло, — и ничего другого, а их я сделаю хорошо». Но, когда он выбегал, ему казалось, что его колени подгибаются. Он вспоминал свои трудности с мулетой. Очень уж сложные выпады. Никогда у него не получалось как надо. Ни разу за все те ночи. Значит, теперь он узнает. И так всё и будет, как он решил, когда был там внутри с Кастильо. Если всё получится, он станет матадором; не потому, что все этого хотели, но потому, что хочет сам. Но если он поймёт, поймёт, пока будет сражаться с быком, что не этого он хочет, тогда он скажет всем. Он не даст принудить себя к тому, чего не желает. Никто не сможет сказать, что он не пытался. И сам он будет знать, что храбр.
«!Ehe, toro!» Он хотел прокричать это, но получился шёпот. «!Ehe, toro!» — повторил он, теперь уже погромче, но это не было похоже на первый радостный возглас, на возглас плаща.
Когда бык двинулся, Маноло попробовал сменить руки; лучше не пытаться левой, а работать правой. Он подумал, что расстояние нужно бы побольше; но зверь уже почти столкнулся с ним. Он отскочил, не сделав выпада, и с удивлением увидел, что мулета больше не в его руке, а на рогах у быка. Выбежал Эмилио Хуарес, снял её с рогов и что-то крикнул Маноло.
«Бесполезно, — подумал Маноло, собрав всю силу воли, чтобы заставить усталые ноги передвигаться в сторону Эмилио. — Теперь начнётся обман». Он это видел. Он доказал себе, что может быть тореро, но недостаточно хорошим для фаэны; да он и не хотел, чтоб было иначе. Когда бык пронёсся мимо него, он не тронулся с места, но выпад получился дёрганый, слишком краткий. Бык очень быстро развернулся, а Маноло ещё не был готов. Всё, что он сейчас смог, было нелепое движение руки, заставившее бычью шею тяжело повернуться к земле.
Настало время принять решение. Или он продолжит обманывать их и себя, или поступит как должно, — теперь он знал, как. Он был точно под зрительскими местами. Он поднял глаза на графа, потом на Кастильо, и с Кастильо он заговорил:
— Я не буду сражаться с этим быком. — Сильный и громкий голос казался Маноло чужим. — Я не такой, как отец. Я не хочу становиться тореро.
— Маноло! — воскликнул граф. — С плащом ты был великолепен! Может быть, тебе надо слегка потрудиться над мулетой, но это легко исправимо. Продолжай, мальчик. Ты будешь очень хорош.
— Нет, — сейчас Маноло был совершенно уверен. — Если бы я всё же стал матадором, то был бы как Великолепный, но тот, по крайней мере, любит корриду, а я нет. Я не буду продолжать, потому что не хочу вас обманывать. Вы пришли посмотреть, как рождается тореро. Здесь сидит мальчик, который может стать таким же замечательным, каким был мой отец. И его тоже зовут Хуан.
Он не попросил разрешения графа, а просто шагнул в сторону Хуана.
— Бык твой.
— Маноло… — запротестовал граф. Потом он взглянул на Кастильо и снова на Маноло, и холодно сказал:
— Хорошо, пусть мальчик сражается.
Слезы катились по щекам Хуана, когда он спрыгнул на арену. Его лицо виделось Маноло совсем расплывчатым, потому что в его глазах тоже стояли слезы.
Повернувшись, он взглянул на шестерых мужчин, ожидая ясно увидеть на их лицах гнев и разочарование. Но даже если в первое мгновение они и чувствовали себя именно так, то сейчас всё переменилось. Потому что на арене был Хуан, и мужчины смотрели, затаив дыхание, как он окружил быка великолепной серией натуралес. Они, как и все, были на ногах. В ограждении разносились крики «оле!»
Маноло медленно прошёл к пустым местам. Старый доктор знаком велел ему сесть.
— Теперь, — резко сказал доктор, — у тебя будет время приходить после школы ко мне в клинику. Мне пригодилась бы помощь.
— Да, я бы хотел….
— Ты не смог меня обмануть, — сказал доктор, и его сморщенное лицо впервые осветилось улыбкой. — Я знал, что ты не тореро. Но я подумал, увидев тебя всего лишь раз, что доктор из тебя мог бы выйти прекрасный. Ты ведь тоже так думаешь, правда? И знаешь, что я хочу тебе помочь.
— Да, сеньор, — впервые за долгое-долгое время Маноло тоже улыбнулся.
— Не думай, что станешь врачом без мытья полов и вынесения горшков. Сперва ты это и будешь делать. Для учёбы нужно время. И тяжкий труд.
— Я знаю.
Потом они с доктором молча смотрели, как четырнадцатилетний Хуан Гарсия и бык Касталон Второй творили историю корриды. Когда Маноло смотрел на них, ему было грустно, но ревности он не чувствовал. Грустно, потому что очень красивым оказалось то, что совершалось на жёлтом песке, а он не был частью этой красоты. Но ревновать незачем — ведь он твердо знал, что будет делать в жизни. Жизнь его отца, коррида, навсегда останется его частью, как и прежде, но по-иному, чем задумывал кто бы то ни было.
Словарик
АЛЬГВАСИЛ (alguacil) — верховой распорядитель корриды. Он выезжает на арену впереди матадора и его помощников, открывает корриду и передаёт матадору распоряжения председателя. Альгвасилы всегда одеты в костюмы времён короля Филиппа Второго (XVI век).
АЛЬТЕРНАТИВА (alternative) — торжественная церемония, в процессе которой новильеро становится матадором.
БАНДЕРИЛЬЯ (banderilla) — деревянная палка со стальным остриём, больше полуметра в длину, украшенная цветной бумагой. Когда с арены уходят пикадоры, перед тем, как матадор начнет работать с мулетой, их втыкают в холку быка. Бандерилий всего шесть, вонзают их парами; это делает или сам матадор, или один из его бандерильеров.
БАНДЕРИЛЬЕРО (banderillero) — член команды матадора, в чьи обязанности входит втыкание бандерилий. На настоящей корриде каждому матадору помогают трое бандерильеров.
БУРЛАДЕРО (burladero) — деревянный щит для защиты тореро у ограждения арены.
ВЕРОНИКА (veronica) — наиболее классический приём с плащом. Именно он показывает искусство тореро. Плащ держат обеими руками и поводят им перед быком.
ГАНАДЕРИЯ (ganaderia) — ферма, где разводят боевых быков.
ГАОНЕРА (gaonera) — выпад с плащом, названный в честь мексиканского тореро Гаоны, который впервые использовал его. Это один из способов отвлечь быка от лошади или упавшего человека. Подманивая быка, тореро держит плащ за спиной.
КАЛЬЕХОН (callejyn) — проход между заграждением арены и трибунами. Во время корриды здесь имеют право находиться только члены квадрильи, владельцы быков и журналисты, особенно фотографы.
КАНТЕ ХОНДО (cante jondo) — букв. «глубокое, глубинное пение» — старинный андалузский стиль народной песни, предтеча фламенко.
КВЕРЕНСИЯ (querencia) — часть арены, которую бык выбирает своей территорией и принимается защищать. Часто это то место, где бык впервые пролил кровь. Бык время от времени возвращается к своей кверенсии на протяжении сражения, а иногда просто отказывается её покидать.
КОРРИДА (corrida de toros) — букв. «бег быков» — торжественное сражение с быками, подчинённое строгим правилам. В настоящей корриде участвуют быки не моложе четырёх лет. Коррида делится на три части, или терции: работа с плащом, с бандерильями и с мулетой.
КОСТЮМ СВЕТА (traje de luces) — роскошно расшитый костюм, в котором сражается матадор.
КВАДРИЛЬЯ (cuadrilla) — общее название для всех, кто помогает матадору: бандерильеров, пикадоров и оруженосца.
МАНЗАНИЛЬЯ (manzanilla) — легкое сухое андалузское вино, традиционно связанное с корридой.
МАРИПОСА (mariposa) — по-испански «бабочка». Приём, при котором плащ держат над плечами, как крылья, подманивая быка то одним, то другим его краем. Используется, как и гаонера, чтобы отвлечь быка от упавшего тореро или от лошади.
МАТАДОР (matador) — главный тореро, прошедший альтернативу, который находится на арене на протяжении всего сражения и в конце его убивает быка.
МОНОСАБИОС (monosabios) — букв. «мудрые обезьяны» — служители бычьей арены.
МУЛЕТА (muleta) — кусок красной фланели на деревянной палке, который используется в третьей, завершающей части корриды — фаэне.
НАТУРАЛЬ (natural) — основной приём работы с мулетой. Его проделывают левой рукой, держа шпагу за спиной. Он очень опасен, потому что бык находится гораздо ближе к тореро, чем при других приёмах.
НОВИЛЬЯДА (novillada) — бой молодых, трёхлетних быков (novillos). В них обычно участвуют молодые и начинающие тореро.
ОЛЕ! — возглас одобрения.
ПАСОДОБЛЬ (paso-doble) — особая танцевальная мелодия, которую исполняют на корридах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12