Кто ее разберет, эту Телму. Новое предчувствие, что все закончится наилучшим образом, перечеркнуло предыдущее, которое предполагало, что с Роном что-то случилось. Выходит, Телма может накладывать одно предчувствие на другое, как кирпичи, и действующим всегда останется последнее. Она еще добавила:
– О, я знаю, предстоит ужасная морока, например, с разводом.
– Рон не может получить развод от Эстер. Нет оснований.
– Я хотела сказать, Рон может ей заплатить, чтобы она подала на развод.
– Ну, а если она откажется?
– Ерунда. Эстер любит деньги. Да и зачем ей отказываться?
– Есть такие женщины, – мрачно поиронизировал Тьюри, – которые не в восторге от перспективы разрушить домашний очаг и семью.
– Эстер не настолько сентиментальна, как вы думаете. Я виновата перед ней не больше, чем она перед первой женой Рона. Только мотивы моего поведения более чисты.
– А как сам Рон относится к перспективе снова фигурировать в суде и в печати как развратник?
– Ради Бога, Ральф, не могли бы вы сказать что-нибудь повеселей?
– Да где мне взять веселье? – чистосердечно ответил Тьюри.
– Обстановка не пробуждает во мне чувства юмора. Может, Гарри придумает что-нибудь повеселей? Он все еще меряет шагами веранду. Позвать?
– Нет.
– А как вы скажете ему об этом, Телма?
– Не знаю. Я пыталась подвести его к такому признанию, но... это так трудно.
– Об этом вам с Роном надо было подумать, когда вы скакали вместе в постель.
– Фу, как грубо!
– Сложившееся положение как-то не располагает к особой деликатности.
– Послушайте, Ральф. А что если вы скажете об этом Гарри? – Я подумала, ведь вы с ним такие близкие друзья...
– Нет уж, пожалуйста, меня в это дело не впутывайте.
– Я просто вспомнила, что вы бываете таким тактичным, когда захотите.
– На этот раз не захочу.
– Ну ладно. Но я тоже не скажу ему. Не могу. Я даже не хочу больше видеться с ним.
– Господи, ну что за женщина! Вы просто обязаны сказать ему, объяснить, попросить прощенья.
– Почему я должна просить у него прощенья? Я ни о чем не сожалею. А что до объяснения – как я могу объяснить то, чего сама не понимаю? Я не знала, что у нас с Роном так получится. Если бы знала, может, попросила бы у Гарри таблетку или пилюлю, предохраняющую от любви. – Она горько хохотнула. – У него ведь есть всякие.
– Когда это у вас началось?
– Недели за две до Рождества. Я поехала в город купить подарок Гарри, и в магазине Итона случайно встретила Рона. Мы вместе позавтракали в кафе "Парк Плаза", потом вышли на террасу и стали смотреть на город. Шел снег, и все вокруг было очень красиво. Раньше я не очень-то обращала внимание на Торонто, ведь я выросла на западе, в Ванкувере. Только и всего, мы просто стояли. Никакого флирта, ни пожиманья рук, друг о друге мы даже не говорили, взглядами обменивались лишь изредка. Но, вернувшись домой, я не сказала Гарри об этой встрече. Сама не знаю почему. Промолчала. Да еще солгала, сочинила, будто позавтракала с медицинской сестрой, с которой вместе работала в клинике доктора Меррея в Гамильтоне. На другой день снова поехала на автобусе в Торонто, потому что забыла купить Гарри рождественский подарок. Во всяком случае, так я оправдывалась сама перед собой. Зашла в тот же магазин, в то же самое время, и прохаживалась мимо входа с Йондж-стрит чуть ли не час. У меня было ужасно сильное предчувствие, что Рон придет. Он не пришел, но впоследствии признался мне, что ему очень хотелось пойти, что он думал обо мне все утро, но прийти не смог, так как Эстер давала ленч в клубе и было много приглашенных.
"Двое слабоумных, – с презрением подумал Тьюри, – от скуки вообразили себя героями драмы и оказались в таком положении, из которого и ему, и ей выбраться не под силу". А вслух спросил:
– Гарри ничего не заподозрил?
– Нет.
– К вашему сведению: Эстер заподозрила и сейчас подозревает.
– Я тоже так думаю. Уж очень холодно она со мной разговаривала, когда я позвонила ей на той неделе и пригласила на сеанс к моей подруге. А я просто хотела оказать ей любезность.
– Почему?
– Ради Рона. Я не хочу, чтобы он был отлучен от детей Эстер, как это случилось с ребенком от первой жены. Это несправедливо.
– Судьи думают иначе.
– В нашей стране – да. О, у нас тут глупые провинциальные нравы. Я хотела бы жить в Штатах с Роном и моим ребенком.
Входная дверь открылась, и в вестибюль гостиницы вошел Гарри; он шел нетвердой походкой, широко расставляя ноги, точно сошедший на берег матрос, и на твердой земле оберегающий себя от килевой и бортовой качки. Хотя ночной воздух еще не остыл, губы у Гарри посинели, а взгляд был остекленелый, словно невыплаканные слезы остались в глазах и превратились в лед.
– ...в каком-нибудь месте где нет такой ужасной долгой зимы, – продолжала Телма. – О, как я ненавижу здешние зимы! Я до того дошла, что не могу даже радоваться весне, потому что знаю, как она коротка и как скоро придет осень, печальная пора, когда все вокруг умирает.
– Мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз, – оборвал ее Тьюри. – А теперь скажите, Рон заехал к вам на "кадиллаке"?
– Кажется, да.
– Верх был поднят или опущен?
– По-моему, опущен. Да, конечно, опущен. Я теперь вспоминаю, что когда у окна махала ему на прощанье, подумала, как бы он не простудился от завихрения встречного воздуха у него на затылке. Ведь он жаловался, что неважно себя чувствует.
– Еще бы!
– Да нет. Он жаловался на нездоровье, до того как я ему сказала про ребенка. Я вижу, Ральф, вы сегодня в прескверном настроении.
– Отчего бы это?
– В конце-то концов, вы не на собственных похоронах.
Гарри медленно, но неуклонно шел прямо к телефонной кабине и, подойдя, распахнул ее дверцу, хоть Тьюри и старался одной рукой удержать ее.
– Дай мне поговорить с ней.
Тьюри сказал в трубку:
– Телма, подошел Гарри. Он хочет поговорить с вами.
– А я не хочу с ним говорить. Мне нечего ему сказать.
– Но...
– Скажите ему правду или сочините что-нибудь, мне все равно. Я сейчас повешу трубку, Ральф. А если мой телефон снова зазвонит, я не отвечу.
– Подождите, Телма.
В трубке щелкнуло, это был безусловно конец разговора.
– Она повесила трубку, – сказал Тьюри.
– Почему?
– Не расположена к беседе, как я понимаю. Не беспокойся об этом, старина. Женщины становятся очень капризными при...
– Я хочу перезвонить ей.
– Она сказала, что не снимет трубку.
– Я лучше тебя знаю Телму, – вяло улыбнулся Гарри. – Она не выдержит, если телефон зазвонит.
И они снова поменялись местами, Гарри набрал номер миссис Гарри Брим в Вестоне.
Телефонистка дала телефону прозвонить раз двенадцать, потом обратилась к Гарри:
– Очень жаль, сэр, но ваш номер не отвечает. Может быть, попробовать ещё раз минут через двадцать?
– Нет, спасибо. – Гарри вышел из кабины, вытирая лоб рукавом рыболовной куртки. – Ничего не понимаю, черт побери. В чем дело? В чем я-то провинился?
– Ни в чем. Поедем обратно в охотничий домик и выпьем.
– О чем ты так долго говорил с Телмой?
– О жизни, – ответил Тьюри. И это была святая правда.
– О жизни? В три часа утра по междугородному телефону?
– Телме захотелось поговорить. Ты же знаешь женщин, иногда им надо облегчить душу, выговорившись перед кем-то посторонним. Телма была в возбужденном состоянии.
– Она всегда может рассчитывать на то, что я ее пойму.
– Надеюсь, это так, – мягко сказал Тьюри. – Дай Бог, чтоб так оно и было.
– Меня просто убивает эта неопределенность. Почему бы ей не поговорить со мной? Почему она без конца повторяет имя Рона?
– Она хорошо относится к Рону и беспокоится о нем. Разве мы все не испытываем такого же беспокойства?
– Мой Бог, конечно! Рон – мой лучший друг. Я как-то спас его, когда он тонул, еще в школьные времена, я рассказывал тебе об этом?
– Да, – ответил Тьюри не потому, что так оно и было, а потому, что устал от иронии судьбы и не мог проглотить еще один ее фокус, в глотке у него пересохло и саднило. – Поехали, Гарри, судя по твоему виду, тебе обязательно нужно выпить.
– А может, мне лучше переночевать в этом городке, снять номер, поспать часок-другой, а потом все же попробовать дозвониться до Телмы?
– Оставь ты ее в покое на какое-то время. Дай ей прийти в себя.
– Возможно, ты и прав. Надеюсь, она вспомнит про оранжевые таблетки, которые я ей оставил. Они прекрасно снимают Напряжение. Говорят, с их помощью папа римский избавился от икоты, которая мешала ему произносить речи.
Тут Тьюри почувствовал солидарность с Телмой и осудил Гарри. Его так и подмывало сказать, что недомогание Телмы не имеет ничего общего с икотой, и ей не помогут ни оранжевые, ни синие, ни розовые таблетки.
– Здесь нам больше делать нечего, – только и сказал он. – Вот разве что сообщить в полицию, что Рон исчез.
– А может, он уже объявился. Вполне вероятно, что, когда мы возвратимся в охотничий домик, он уже будет там. Ты со мной не согласен?
– Вполне возможно.
"Но не очень-то вероятно, – добавил Тьюри про себя. – Будь я в шкуре Рона, мне меньше всего на свете хотелось бы заявиться в охотничий домик и повстречаться с Гарри. Рон мог остановиться на ночь в гостинице. Мог уехать в свой коттедж в Кингсвилле. А может, катает по дорогам вкруговую, как он не раз делал, удирая от ссоры с Эстер. Рон терпеть не может сцен, от любой размолвки он страдает, можно сказать, физически. Как-то раз мы с Биллом Уинслоу заспорили о политике, и Рон просто-напросто исчез, а потом Эстер нашла его за живой изгородью из самшита, его рвало".
Гарри посмотрел на часы, и одного этого взгляда было достаточно для того, чтобы он широко зевнул, так что на глазах его выступили слезы.
– Бог ты мой, уже четыре часа!
– Вот я и говорю.
– Через час-другой ребята начнут вставать и рваться туда или сюда. Ты не думаешь, что нам надо поскорей вернуться?
– Я давно, с тобой согласен.
– Ей-богу, Ральф, ты что-то знаешь, верно? Я теперь чувствую себя гораздо лучше. Намного, намного лучше. Не могу точно определить, что ты сказал или сделал, но ты заставил меня по-иному взглянуть на многие вещи.
Тьюри выдавил из себя подобие улыбки.
– Ну и прекрасно.
– Да, достопочтенный сэр, вы заставили меня взглянуть на дело под другим углом. Ну что мы так беспокоимся о двух совершенно взрослых людях – Роне и Телме? В конце-то концов, ни один из них не наделает глупостей.
– В твоих словах есть определенный смысл.
– Поехали обратно в охотничий домик и обмоем это дело.
– Обмоем – что?
– Не знаю. Я только что чувствовал себя препаршиво, а теперь мне кажется, что все прекрасно, за это и надо выпить.
Пройдя вперед, Гарри открыл дверь. Он улыбался и шел легкой, пружинящей походкой.
– Господи, какая ночь! – воскликнул Гарри. – Ты только принюхайся.
Тьюри ничего не оставалось, как принюхаться. Ночь пахла ветром и водой, обманом и предательством.
Глава 4
В обратный путь они тронулись довольно спокойно. После кратковременного приступа словоохотливости Гарри забрался на заднее сиденье, скрючился и уснул.
Тьюри вел машину медленно, ему не давала покоя проблема, как сказать правду Гарри, не убивая его насмерть. Ему будет больно, тут уж никуда не денешься, речь шла лишь о том, как бы смягчить удар, избежать слишком резкого потрясения.
До этой ночи Тьюри всегда считал Телму легкомысленной и недалекой. Но теперь он понял, как ловко она сделала его хранителем ее тайны. Это все равно что быть смотрителем критической массы урана; если он не освободится хоть от какой-то части ее, она в любой момент может взорваться и распылить его на атомы. Стало быть, задача заключалась в том, чтобы разряжать эту бомбу понемногу, памятуя о ее страшной взрывной силе.
"Скажите ему правду или сочините что-нибудь", – произнесла Телма, но было ясно, что она хочет, чтобы он сказал правду, и вовсе не потому, что он способен сделать это мягко и тактично, она просто-напросто хотела снять это бремя с себя. Телма не собиралась больше возиться с Гарри, она не страдала, оттого что причинит ему боль, не собиралась просить у него прощенья или давать какие бы то ни было объяснения и вообще не хотела больше его сидеть. Последнее обстоятельство представлялось Тьюри самым неправдоподобным. Три года все они считали супругов Брим идеальной парой. Те не спорили и не одергивали друг друга на людях, не перекидывались язвительными замечаниями в компании и никогда не рассказывали друзьям о Недостатках друг друга. Тьюри всегда слегка завидовал им, так как сам он него жена Нэнси частенько вступали в жаркие споры, которые обычно заканчивались обращением к чисто физиологическим терминам: "У тебя циклическая депрессия, какая была у твоего дядюшки Чарлза, этого несчастного параноика – нечего и удивляться, что дети проходят какую-то маниакальную фазу". Супруги Тьюри бросали друг в друга не пепельницы, а эдиповы комплексы, генетическую предопределенность и неврозы навязчивых состояний.
Гарри на заднем сиденье начал храпеть, негромко и чуть ли не застенчиво, словно опасался, как бы его не заставили повернуться на бок и стихнуть. Его храп почему-то выводил Тьюри из себя. Ему казалось, что это скулит во сне больной щенок.
– Гарри! – резко окликнул он друга.
– Ой, – откликнулся Гарри, как будто его толкнули локтем в живот. – А? Что? Что такое?
– Проснись.
– Видно, я задремал. Извини.
– Перестань ты извиняться всю дорогу. На нервы действует.
– А что на них не действует? – спросил Гарри, смиренно вздохнув. – Не прими это как упрек, старина. Мне не до того. Ты испытываешь стресс, только и всего. Научись расслабляться. Помнишь, я говорил тебе об оранжевых таблетках, которыми папа римский излечился от икоты?
– Да трудно забыть.
– У меня случайно оказалось с собой несколько штук. Прими-ка одну из них, а я какое-то время поведу машину.
Тьюри так же мало доверял водительским способностям Гарри, как и его таблеткам.
– Нет, спасибо, лучше я останусь в стрессе.
Гарри перелез на переднее сиденье и по привычке, ставшей дли него почти обязанностью, опять завел речь о Телме, о ее многих уникальных достоинствах. Гарри открыто не говорил, что все остальные женщины – просто куски мяса, но молчаливо предполагал это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27