После легкого ужина на кухне Мариан мыла тарелки, а Телма их вытирала, когда раздался звонок у входной двери.
– Я никого не жду, – сказала Мариан, – а ты? Телма с безразличным видом покачала головой.
– А ты не думаешь, что приперся этот самый твой муж? Я ему ясно сказала по телефону, что ты встречаться с ним не желаешь. – Она вытерла руки о передник. – Ладно, пойду и выдам ему, что положено, я это умею...
– Нет, Мариан, не надо. Я сама открою. А ты посиди тут, выпей еще чашечку чаю, тебя это подкрепит.
– Да незачем мне подкрепляться, – решительно заявила Мариан. – Это о тебе надо беспокоиться, ты выгладишь, как приведение.
– Хватит у меня сил уладить любое дело. А ты сиди здесь и обо мне не беспокойся.
Мариан никогда не сказала бы об этом открыто, но она испытывала своеобразное удовольствие, когда кто-то решал за нее, что делать. Это разнообразило ее жизнь, ибо она уже двадцать три года работала в страховой компании и только отдавала распоряжения. Под ее началом трудилась дюжина девушек. Мариан знала, что ни одна из них ее не любит, те, что помоложе, за глаза высмеивали ее, прозвали Старой Фижмой, и все питали надежду, что когда-нибудь она упадет и сломает ногу. Мариан знала, что без нее вся контора пойдет прахом, и поэтому старалась не падать и продолжала отдавать распоряжения, не заботясь о том, снискает она расположение своих сотрудниц или нет. Раньше она не обращала на Телму особого внимания, но теперь подумала, как непохожа Телма на ее подчиненных: неглупа, не трусиха, очень мила и женственна.
Мариан налила себе третью чашечку чая и села за кухонный стол, чтобы насладиться этим напитком. Она вовсе не собиралась подслушивать, Боже сохрани, но в маленькой квартирке любой звук слышен отовсюду на удивление отчетливо.
Когда Телма открыла дверь, Гарри не стал дожидаться, пока его пригласят войти. Ворвался в квартиру, как сверхнастырный коммивояжер, закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной, приняв таким образом вызывающую позу и как бы приглашая Телму попробовать выставить его за порог.
Он выглядел так смешно, что Телма готова была рассмеяться, но она знала, что смех ее может перейти в слезы. Эти два вида проявления чувств тесно переплелись в ее душе, и Телма не могла дать волю одному, не задев другого. Поэтому она спокойно сказала:
– Зря ты сюда пришел.
– Я должен был это сделать.
– А я просила тебя подождать. Сейчас я не могу... не чувствую себя подготовленной к тому, чтобы разумно обсуждать с тобой что бы то ни было.
– Что ж, можешь говорить неразумно.
– Не шути, Гарри, мне не до игрушек.
– А мне кажется, ты как раз играешь в игрушки, – сказал он, слегка улыбнувшись, чтобы смягчить резкость суждения. – Загадочные записки, намеки, предугадания. Я самый обыкновенный человек. Не понимаю загадочных записок, никогда в жизни не загадывал наперед и, по-моему, намеки не всегда до меня доходят. Для чего все это, Телма?
Не отвечая на вопрос, она отошла к противоположной стене комнаты, словно опасаясь проявлений любви или гнева с его стороны, и потому предпочитала, чтобы их разделяло как можно большее расстояние. Ей казалось безопаснее и легче разговаривать с Гарри из-за обтянутого зеленым мохером дивана, перед которым лежал розово-коричневый эксминтерский коврик.
На таком расстоянии Гарри пришлось говорить погромче.
– Мы уже не дети, Телма. Мы муж и жена. И многим делились друг с другом. Что бы тебя не беспокоило сейчас, поделись своей заботой со мной.
– Не могу.
– Почему?
– Мне придется поделиться ею с... с кем-то другим.
– С Мариан?
– С Мариан! – Телма начала смеяться и сразу почувствовала, как глаза ее наполнились слезами.
Гарри стал смотреть в сторону, чтобы дать ей время совладать с собой.
– Ну ладно, не с Мариан. С кем же?
– Я просила тебя не приходить сюда, не вынуждать меня на разговор, пока я к нему не готова, пока не узнаю наверняка.
– Что не узнаешь?
– Что случилось с Роном. Я не могу... не могу говорить с тобой, пока не буду знать, где Рон.
– Значит, твоя забота связана с Роном?
Лицо Телмы сморщилось, как зажатый в кулак лист бумаги.
– О, Господи, я же просила тебя, просила не... почему ты пришел? Почему не оставил меня в покое? Почему Ральф не сказал тебе?
– О чем? – спросил Гарри, но Телма лишь продолжала стонать: "Господи Боже, Господи Боже!" и, закрыв лицо руками, покачивалась взад-вперед.
Он ждал, спокойно наблюдая за ней, и тут впервые заметил, как Телма пополнела в талии, и мозг его пронзила мысль: "Вот оно! Незачем и спрашивать. Сам вижу".
Вспомнились слова Ральфа, подозрения Эстер и прозрачные намеки Дороти – все это материализовалось в пока что еще небольшом округлении живота Телмы.
– Ждешь ребенка, – сказал наконец Гарри. – От Рона?
– Да.
– И на каком ты месяце?
– На четвертом.
– Рон знает?
– Я ему сказала вчера вечером.
Гарри подпер плечом косяк двери и посмотрел на розы, украшавшие коврик Мариан, они показались ему капризными личиками младенцев.
– А что намерен делать Рон?
– Что положено, конечно.
– И ты думаешь, ему легко будет сделать то, что положено, после того как он столько раз делал то, что не положено?
– Не стоит иронизировать по этому поводу. Это ни к чему не приведет. Я все обдумала. Будет нелегко, но Рону и мне нужно добиться развода, а потом мы поженимся.
– К тому времени у тебя уже будет ублюдок.
Это слово подействовало на Телму, как удар хлыста, она качнулась и упала бы, если бы не стояла, втиснувшись между стеной.
– Телма!
Гарри пошел через комнату, чтобы поддержать ее, но она протестующе выставила вперед руку.
– Не надо. Я... я уже в порядке.
– Позволь мне...
– Нет. – Телма две-три секунды подержалась за спинку дивана, потом выпрямилась с исполненным достоинства видом.
– Не произноси этого слова при мне. Не смей так говорить о моем сыне.
А Гарри, глядя на нее, подумал: "Она все предусмотрела – два развода, новый брак, даже пол ребенка".
– Ты еще услышишь немало слов, которые тебе не понравятся, Телма. Уж лучше подумай о них сейчас, чтоб они не застали тебя врасплох.
– Мне плевать, что обо мне будут говорить.
– Едва ли. Приготовься встретить реальность такой, какая она есть.
– Я готова. Вот моя реальность. – И она приложила руку к животу. – Для меня реальность – мой ребенок. Я хотела ребенка, с тех пор как себя помню, а теперь он растет во мне.
– Реальность – не один-единственный факт. Это сочетание тысяч, миллионов...
– Ты отказывал мне в ребенке, Гарри, отговаривался тем, что я будто бы слишком стара, чтобы в первый раз рожать, и ты боишься, как бы со мной чего не случилось, и в результате потерял меня. Да, ты меня потерял.
Он беспомощно покачал головой, не в силах что-нибудь произнести.
– И это твоя вина, Гарри. Поэтому я даже не прошу у тебя прощения и не считаю себя виноватой. Я хотела ребенка больше всего на свете, видела, что годы идут, я старею, и никакого мне нет утешения. Я не ощущала в себе жизни, чувствовала себя мертвой и бесполезной. Не говори мне о реальности, Гарри. Что бы ни случилось, я об этом не жалею. И никогда не пожалею. Буду жить ради сына.
Ее речь прозвучала так, словно она выучила ее давным-давно и не раз репетировала перед зеркалом, готовясь к тому моменту, который теперь наступил.
– Значит, ты все рассчитала заранее? – спросил Гарри.
– Нет, это не так.
– Грубо говоря, ты подцепила его на крючок?
Телма посмотрела на него с известной долей презрения во взгляде:
– Думай что хочешь. Теперь уже ничего не изменить.
– Но почему? Почему Рон? Почему мой лучший друг? Ведь у него жена и дети. Во имя всего святого, неужели ты не могла остановиться и подумать? Или, по крайней мере, поговорить со мной и рассказать, что с тобой творится?
– Я пробовала начать разговор. Ты никогда меня не слушал. Слышал только то, что хотел услышать. У тебя все было в розовом свете, полная идиллия: дом, жена, которая присматривала за ним, вовремя подавала тебе еду, гладила рубашки...
– Мне достаточно было одной тебя, – сказал Гарри. – Мне ничего и никого не надо было, потому что я любил тебя. И до сих пор люблю. О, мой Бог, Телма! Неужели нельзя забыть этот кошмар и вернуться к прежней жизни?
– Я не хочу возвращаться к прежней жизни. Даже если бы смогла. У меня могут быть большие неприятности, но я, по крайней мере, чувствую, что живу, у меня есть будущее, которое я разделю с сыном. И с Роном. – Голос ее чуточку дрогнул, когда Телма произнесла это имя, в нем исчезла уверенность, с которой она говорила о ребенке. – Да, конечно, и с Роном.
– Конечно.
– О, я знаю, о чем ты думаешь – о моем глупом предчувствии, будто его нет в живых. Но это неправда. Просто миссис Мэлверсон задурила мне голову, толкуя о спиритических посланиях. Все это чепуха. Я знаю, что он не умер. Я знаю, где он.
– Где же?
– Нет, не в таком узком смысле. Я знаю только, что он где-то прячется, потому что испугался. Возможно, испугался Эстер. Конечно, она учинит неизвестно что, но ему надо просто-напросто выдержать все ее наскоки. Я думаю, она поднимет страшную бучу, она на это способна.
– А скажи, кто в ее положении был бы не способен на это?
– Но Эстер в особенности, она такая решительная. Что ж, я тоже решительная. Пусть себе заваривает кашу. В любом случае мы с Роном здесь не останемся. Когда все закончится, уедем в Штаты, может быть, в Калифорнию. Я там никогда не бывала, но говорят, дети, выросшие в Калифорнии, крупнее и здоровее, чем где бы то ни было.
Тон ее изменился и указывал на то, что Телма перешла к очередной мечте, скорый поезд пересек границу и мчался по Штатам в Калифорнию. Ничто не преграждало ему путь, – а если преграда возникала, она тут же уничтожалась. Гарри знал это по опыту. В прошлом не раз стоял на рельсах.
– ...а еще потому, что все время играют на воздухе, даже зимой. И пищу принимают на воздухе. Готовят ее на больших жаровнях или идут на берег моря и разводят костер.
Гарри вышел на рельсы перед поездом с бесстрашием человека, которому терять нечего.
– Остановись, Телма. Хватит.
– Почему?
– Не начинай жить в будущем году, когда тебе еще предстоит прожить сегодняшний вечер, завтрашний день и будущую неделю.
– Проживу. Не беспокойся за меня, Гарри. Сердись, обзывай меня любыми словами, но только не беспокойся за меня.
– Я не могу позволить себе рассердиться. Я тогда мог бы сделать тебе больно.
Из кухни вдруг донесся громкий треск, словно разбилась тарелка.
– Мариан, – сказала Телма, – Бог ты мой, я про нее совсем забыла.
И Мариан, словно дождавшись нужной реплики, ворвалась в комнату через качающуюся дверь, наклонив голову, будто нападающий на противника баран.
На Гарри она не обратила никакого внимания, будто его здесь не было. А сразу же заорала на Телму:
– Ах ты, сука! Паршивая маленькая сучка! Забирай свои манатки и выметайся отсюда!
Телма побледнела, но не потеряла присутствия духа, словно мечта о Калифорнии сгладила острые углы сиюминутного бытия.
– Ты всегда подслушиваешь, о чем говорят твои гости, Мариан?
– Подслушивать – это одно, а наставлять рога мужу – совсем другое. А свою наглость оставь при себе, слышишь?
– Слышу. Ты орешь, как тетка Мэй.
– Не смей упоминать ее имени. Мы – порядочная семья, а ты покрыла нас позором. Чтоб и духу твоего здесь не было! По мне, так твое место на панели.
– Возможно, я туда и отправлюсь. А если дело пойдет ходко, лишних клиентов стану уступать тебе. Такая практика будет тебе на пользу.
– Ах ты, грязная дешевая...
– Молчать! – скомандовал Гарри. – Обе заткнитесь! Телма, иди собери свои вещи. А вы, Мариан, сядьте.
Телма поспешила в спальню, но Мариан осталась стоять, уперев кулаки в свои огромные бедра.
– Мне не может приказывать ни один мужчина. И не подумаю садиться.
– Хорошо, передо мной вы можете стоять хоть на голове. Но не кричите, как базарная торговка. У ваших соседей есть уши.
– Она оскорбила меня, вы сами слышали, она меня оскорбила.
– Вы первая оскорбили ее.
– Она это заслужила, сама напросилась. А вы, после всего, что она вам причинила, вы еще держите ее сторону?
– Она моя жена.
– Жена. Прекрасное слово, но всего лишь слово. Она вами воспользовалась, обманула, выставила на посмешище. И меня хотела провести. Думала купить меня сладкой улыбочкой: "Сядь, Мариан, и выпей еще чашечку чаю, тебе это пойдет на пользу". Будто заботилась обо мне. Тихонечко так сказала. Все ложь. В тихом омуте черти водятся. Случалось, и меня такие тихони проводили. Да видно, урок не пошел впрок.
Она умолкла, ее лицо и шея покрылись красными пятнами. В миг прозрения Гарри понял, что Мариан не так сердита, как разочарована. Она надеялась, что Телма поживет у нее какое-то время, скрасит ее одиночество и внесет в ее жизнь какое-то волнение. Так сказать, перельет чуточку жизненных сил; но это переливание прекратилось, практически не успев начаться: Мариан не примет кровь распутницы, уж лучше умереть.
– Девчонки в нашей конторе, – сказала Мариан, – возможно, глупы и бывают ехидными, но ни одна из них не опустилась так низко, как эта женщина. Ни одна не попадала в подобный переплет.
Неожиданно для себя Гарри сказал не особенно убежденным тоном:
– Телма не плохая. Она совершила ошибку.
– Когда человек совершает ошибку, он о ней потом сожалеет. А не гордится ею, как она. Не хвастается предстоящей поездкой в Калифорнию. Мне тоже хочется в Калифорнию, я мечтала о ней долгие годы, но уж я-то предпочла бы более приличный способ попасть туда.
– Уверен, так бы вы и поступили, – сказал Гарри, но в голосе его звучала сухая ирония: "Уверен, вы были бы вынуждены избрать приличный способ".
– А что за человек этот самый Рон?
– Боюсь, это не ваше дело.
– Такие новости разлетаются быстро. Все равно узнаю.
– Я в этом тоже уверен.
Не только Мариан узнает. Когда в газетах напишут об исчезновении Рона, весь город и вся страна узнают, и Телме придется привыкать к словечкам покрепче, чем "ублюдок" или "сука". Гарри вяло подумал о том, осмелится ли кто-нибудь напечатать слово "рогоносец".
Телма вышла из спальни в пальто цвета морской волны и шляпке, которую купила к Пасхе, в руке несла кожаный чемодан, подаренный на свадьбу Ральфом и Нэнси Тьюри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27