А Брин более, чем кто-либо из знакомых мне людей, был склонен к соперничеству, будь то в бизнесе или в узком мире береговых гонок, где обретался я. Брин не отличался сентиментальностью в отношении людей, работавших на него. Если они не делали, того, что от них требовалось, они мигом увольнялись, и он не стеснялся оповестить всех и каждого об этом факте. А дальше сказанное катилось само собой.
В кают-компаниях, клубах и других роскошных местах, где встречаются владельцы гоночных яхт, достаточно обмолвиться, что у Эгаттера проблемы — катастрофы — всегда любимая тема разговоров в таких местах, — и я стану фигурой недели, этой недели.
Я сделал попытку поговорить с ним по телефону. Он оказался недоступен, что неудивительно: если мне было сказано, что Брин послал письмо, значит, именно этим и следовало довольствоваться.
Я устал, плохо себя чувствовал и хотел спать. Но было слишком рано. Я решил выйти на свежий воздух. Уже в дверях я услышал телефонный звонок.
— Чарли... — Именно для того, чтобы не слышать этого голоса, я и отправился на прогулку.
— Арчер? Могу быть чем-то полезен?
— Некоторым образом, — ответили мне. Голос звучал ровно, в нем чувствовалось некоторое удовлетворение, но это ничего не значило. — Я слышал об «Эстете». Очень сожалею о Хьюго. — Он сделал паузу. — Как, завтра мы встречаемся? Ведь нам надо поговорить.
— Конечно, — сказал я. — До завтра.
Джек Арчер был управляющим в компании «Пэдмор и Бейлис». Они производили восемьсот лодок в год, и я совсем недавно подписал с ними контракт на проектирование полного набора яхт: семь моделей от небольших гоночных до крейсерских яхт со скуловыми килями.
Предстояла большая работа и не менее славная цена, которую «П. и Б.» согласились заплатить за каждую лодку.
Небольшие гоночные яхты создают репутацию проектировщику, если выигрывают гонки. Но на это не проживешь. Хорошо заработать можно только на крупных яхтах, заказы на них редки, как зубы у курицы. Я немало попотел, стараясь добиться этого контракта, и теперь очень, очень беспокоился по поводу того, что собирался мне сказать Арчер.
— Черт бы все побрал! — выругался я и вышел.
Чифи сидел на обычном месте в «Русалке» со стаканом рома в руке и пинтой горького пива у локтя. Он всегда отдыхал там и отводил душу после возвращения спасательной шлюпки. На берегу Чифи казался меньше ростом, чем за штурвалом «Эдит». Ничем не примечательный с виду человек — лысеющий, с густыми седыми бровями и крепкими загорелыми руками. Только глаза, голубые и проницательные, устремленные вдаль, за пределы продымленных стен «Русалки», к бушующему морю, казались необыкновенными.
— Выпей, парень, — сказал он.
— Я взял пинту горького пива.
— Ну этим огня не зажжешь, — сказал он с упреком.
— Я только что был у Салли, — сказал я.
Чифи кивнул:
— Это не Хьюго стоял у штурвала.
Та же мысль возникала и у меня. Хьюго был прекрасным рулевым, и он знал Пултни вдоль и поперек. Если бы у штурвала нес вахту он, то никогда не дал бы яхте приблизиться к Зубьям в такую ночь, как прошлая. Об этом я много думал и сказал сейчас.
— Если только что-нибудь не пошло наперекосяк на этой твоей лодке, — не сразу откликнулся Чифи. Хорошей лодкой, по мнению Чифи, мог считаться лишь «Королевский ковчег», укрепленный где только можно кусками железнодорожных рельсов.
— Ни одна из этих ваших чертовых гоночных яхт не пригодна для морского плавания. Погляди на Эдварда Бейса...
Я устал слушать, будто мои лодки не пригодны для морских просторов.
— Почему бы тебе не заткнуться? — сказал я.
Чифи посмотрел на меня. Его глаза казались менее острыми, чем обычно, он уже основательно нагрузился. Чифи тоже любил Хьюго.
— Бейс выглядел не слишком весело, когда я видел его вчера у Спирмена. Полагаю, с его «Кристаллом» не все в порядке.
Эд Бейс — еще один старожил Пултни. Он, Хьюго и я сдружились, едва научившись ходить. Пултниевские регаты, до того как здесь появились большие деньги, были не чем иным, как соревнованиями между Бейсом и его командой и мальчишками Эгаттерами. Мы весьма упорно практиковались на шверботе класса 505. А еще курили тайком крепчайший табак в сарае для сетей Чифи, бегали за девчонками, в том числе за Салли. Короче, одна банда.
После смерти отца Эд унаследовал ферму, расположенную недалеко от побережья. Когда-то земля Бейсов простиралась до самого берега, но Миллстоун за гроши приобрел прибрежную часть у двоюродного брата Эда. Кузен выпросил у Эда землю якобы для создания овцеводческой фермы. Эд, простак и добрая душа, уступил, а Миллстоун перекупил у кузена участок и наставил на нем одноэтажные коттеджи.
Это типично для Эда, он, если исключить гонки, был не способен на какие-либо хитрости. Имея порядочно земли, Эд задолжал банку. Его сорокафутовый шлюп «Кристалл» не мог выручить: быстроходная лодка, но корпус сделан из сплава двух металлов, которые плохо сочетались друг с другом. Охотников купить не сыскалось. Ходили слухи, что такое судно даже содержать слишком дорого.
— Ты с ним говорил?
— Он просил, чтобы ты заглянул, — сказал Чифи. — Ладно, я ухожу. Ты должен проверить все-таки этот свой чертов руль. Я слышал много пакостей.
— Ничего невозможно проверить, пока не вытащим «Эстета». Но я собираюсь навестить Генри Чарлтона в «Стоук-Мандевиле» на всякий случай, если он что-нибудь вспомнит.
Я прикончил пиво и потащился по крутой мостовой с мыслью: надо позвонить Хьюго и поговорить о «Кристалле», вдруг сумеем чем-то помочь. Затем я вспомнил, что Хьюго нет.
Глава 4
Дома я устало застелил постель, вымыл посуду. Затем налил виски, поставил пластинку Джона Колтрейна на проигрыватель и заходил по комнате как в сумрачном забытьи, бессмысленно поправляя картины на стене, переставляя с места на место безделушки. Я остановился перед небольшой зеркальной коробочкой, где хранилась бронзовая медаль, завоеванная мною на Олимпийских играх в Монреале. Глядя на нее, я старался вспомнить прилив сил, испытанный там, свою уверенность, что теперь в жизни у меня все всегда будет в порядке. В зеркале я увидел худое лицо, светлые волосы, торчащие спутанными прядями над узкими скулами, впалые щеки и глубоко провалившиеся глаза, под которыми набрякли мешки. Это было лицо не олимпийского чемпиона, а человека, ставшего причиной смерти своего брата, некой личности, чья профессиональная пригодность теперь находилась под сомнением.
— Да! — сказал я. Отражение в зеркале нисколько не походило на Чарли Эгаттера, каким его знали читатели «Яхтсмена» или зрители программ Би-би-си, посвященных парусному спорту. Тот Эгаттер — и так было на самом деле — выглядел загорелым подтянутым оптимистом. А серые пессимисты, подобные тому, сегодняшнему, в зеркале, не могут рассчитывать на успешную карьеру.
— Да! — сказал я снова. Я выключил стереопроигрыватель, вылил остатки виски в раковину и принял душ. Затем вывел «БМВ» из гаража и поехал прочь от побережья, оставляя за собой ржавую пыль.
До дороги А303 двенадцать миль, а там недалеко окраины Лондона.
По пути я позвонил в госпиталь. Мне сказали, что Генри в сознании и способен разговаривать. Пока я пробивался на «БМВ» сквозь поток машин, я старался не думать о том, что он может сказать. Я знал, что Генри меня не любит, и, признаться, он мне тоже не слишком нравился. Он всегда стремился создать впечатление, будто мир построен исключительно для его нужд, а окружающие существуют только для того, чтобы выполнять его распоряжения или оказываться побежденными в конкуренции с ним. Я не встречал другого такого человека, который бы так отчаянно нуждался в победах, как Генри. Он был то груб, то покровительственен по отношению к Чифи, а к Хьюго относился так, будто тот был его изобретением.
Ровно в два часа я прибыл в госпиталь «Стоук-Мандевиль». С тревогой шел я за бойкой сестрой по солнечным коридорам, покрытым зеленым линолеумом.
— Думаю, он будет рад увидеть вас, — сказала она. — Но даю вам на свидание не больше пяти минут.
Генри лежал в отдельной палате. Лицо выглядело крупным и красным на фоне подушки и гипсовой повязки, покрывавшей верх туловища. Мои глаза скользнули по возвышающейся под одеялом нижней части тела. Обычно в теле чувствуется какое-то напряжение. У Генри оно отсутствовало. Только глаза двигались, затуманенные и налитые кровью.
— Генри, я пришел, чтобы сказать, как я сожалею...
— Благодарю, — произнес он невнятно.
— Что произошло?
— Я стукнулся головой. Не мог пошевелиться. — Он явно был одурманен лекарствами. Видимо, в госпитале ему не рассказали всего.
— Гонки, — сказал я. — Можешь ты говорить об этом?
— Кто победил? — спросил Генри.
— Бистон.
— Проклятье! — сказал он. На миг его глаза прояснились. — А что ты тут делаешь?
— Я хотел бы узнать, как... что случилось, — начал я медленно. Не имело смысла притворяться перед Генри, будто мы испытываем симпатию друг к другу.
— Что же, я скажу тебе. Зубья были с подветренной стороны. Шли хорошо, держали на створ причального маяка. — Он нахмурился. — Управление отказало. Штурвал не слушался, никак. Дальше не помню. А как Хьюго?
Вошла сестра.
— Ну, мистер Чарлтон, давайте подготовимся к визиту доктора?
— Как Хьюго? — переспросил Генри.
— Не беспокойтесь о нем, — сказала сестра.
— Вот что! — Внезапно Генри заговорил четко и громко. — Это все чертов руль Чарли Эгаттера. Он сломался. Я напрягся.
— Чарли... чертов... Эгаттер... — повторил он голосом, полным презрения и гнева. По щекам у него покатились слезы.
— Теперь вам лучше уйти, — сказала сестра.
Я отвернулся, видя, как она передвигает ширмы, и слыша ее жизнерадостную болтовню. Жизнь продолжается, тараторила девица, доктор Амин такой милый, Берни из соседней палаты уже катается в коляске, разве это не здорово?
Я почему-то сказал:
— Извините, — но никто не услышал.
Я повернулся и покинул госпиталь.
* * *
Домой я ехал словно робот. Хьюго был управляющим одного из самых технически совершенных в мире плазов для парусников. Недавно он купил новую компьютеризованную машину для кройки и сделал для «Эстета» новый грот. Он и Генри отправились испробовать его в Булонь-Брейсер — первой гонке сезона. Она проводилась для команд из двух человек в качестве пробной перед соревнованиями на длинные дистанции, и владельцы яхт проверяли на ней новое оборудование и рулевых. Яхты направлялись по Ла-Маншу до мыса Гри-Не и назад. Стартовали во время утреннего прилива и возвращались через два дня. На сей раз они отправились по Ла-Маншу при пятибалльном западном ветре, который вскоре перешел в юго-западный, усилившись до шести, а затем и до восьми баллов. Это радовало, ибо означало, что лодкам не придется, на обратном пути, когда команда уже устанет, идти, тяжело лавируя, против ветра.
Главной проблемой при юго-западном ветре были Зубья. Подход к Пултни приятен и легок. Все, что вам нужно делать, если вы знаете, где находитесь, — это держаться восьми с половиной миль от берега, пока не откроется вход в гавань, а ночью — пока вы не окажетесь строго к югу от маяка. Это даст вам возможность проскочить вдоль южного края Зубьев, которые стеной идут параллельно берегу. Затем вы идете прямо на маяк. Гонки выигрывают хорошие навигаторы, которые срезают путь даже в такую ночь, какой была прошлая. Вообще-то, это довольно безопасно, при условии, что ваша рулевая передача выдержит, но у вас вряд ли мелькнет мысль о рулевой передаче, так как она и создана для того, чтобы выдерживать. Если же она подкачает во время юго-западного ветра, конечно, вы окажетесь в скверной ситуации, когда вас будет сносить в подветренную сторону — на северо-восток, к скалам.
Я содрогнулся, представив себе это. Дождь, завывает ветер с Бискайского залива. Сильно зарифленный грот и штормовой стаксель, яхта кренится к белеющим в морской пене рифам в нескольких сотнях ярдов к северу. Генри прикован к штурвалу, соображая, как проскользнуть мимо рифов, держась как можно круче к ветру. И вдруг штурвал в его руках становится непослушным, яхта разворачивается носом к ветру, все кругом хлопает и ревет, а ветер гонит лодку назад, прямо в пасть к скалам...
Это было невозможно. Но именно так и случилось. Я подумал о спасательном плоте, о том, что произошло с ним, И теперь дал волю слезам.
Домой я попал к девяти. Солнце висело над Беггэрмен-Клифф, за ним по заливу тянулась полоса оранжевых пятен. Далеко в море от Зубьев поднимались струйки тумана, солнце золотило их.
Ноги казались невероятно тяжелыми, когда я поднимался по изогнутой лестнице. Я умылся, упал на постель и заснул.
Глава 5
Телефон. Во рту ощущение, что его ополоснули клеем. Я с трудом разлепил глаза и губы.
— Чарли. — Ровный жизнерадостный голос, это Арчер. — Звоню на всякий случай, подтвердить, что все в порядке.
— В порядке? — спросил я, плохо соображая.
— С сегодняшней встречей.
— Ох! — Я легко мог представить его, розового, вычищенного, всегда стремящегося поступать как полагается. Арчер — весьма правильный человек. — Конечно, — сказал я.
— Десять часов подойдет?
— Разумеется.
Я спустил ноги с кровати и сидел, глядя на них. Чертов Арчер! Но надо делать вид, что все нормально.
Со ступеньками нелегко было договориться, а электрошнур не хотел вставляться в чайник. Две полные ложки растворимого кофе в небольшом количестве воды несколько улучшили мое состояние. Мир начал оживать. Я надел брезентовые штаны, фуфайку с пропиткой, рабочие ботинки и пошел в контору. Почты приволокли почти в три раза больше обычного. Может быть, обращались те, кто хотел заказать постройку яхт. А может, и не они.
Одно письмо я сразу вскрыл, поскольку ожидал его и хотел поскорее с ним покончить. Конверт украшал вензель сэра Алека Брина. Неожиданностей не оказалось. Говорилось: он понимает, что во время океанских гонок бывают несчастные случаи, но — уверен, я соглашусь — до выяснения причин гибели «Эстета» работа над проектом не может продолжаться. Есть ли у меня какие-нибудь возражения?
Возражения у меня были.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28