— Я тут ни при чем.
Я пошел на корму, на свое обычное место, к кормовому подзору, уцепился за бакштаг. Дождь залился мне за шиворот, и я дрожал. Отчасти от холода. А отчасти от доброго, старого ужаса.
Я собирался встретиться с человеком, который убил Леннарта Ребейна, и Мэри Кларк, и Амиаса Теркеля. Но эта встреча мне вовсе не улыбалась.
Я оглядел палубу "Лисицы", нежные изгибы обшивки, старую верную паутину из канатов, проводов и рангоутов. Мне не хотелось оставлять все это.
Пит обернулся. Из капюшона выбивалась борода.
— Проходим, — сказал он.
Мы были в десяти ярдах от кормы "Вильмы". Там, опершись на ее гакаборт, стоял человек. Тот человек, с короткими усами, который ушел из бара в Хельсинки. Человек из сторожки у ворот Варли Фицджеральда. Нос "Лисицы" приподнялся, она вошла в кормовую волну "Вильмы". Мы были от нее с подветренной стороны. Ее грот задрожал — мы перехватили у него ветер. Теперь по левому борту были камни, а по правому — тридцать ярдов.
Кильватеры между корпусами рычали по-львиному. "Лисица" обходила "Вильму" на скорости в один узел. Пит, прищурившись, стоял у штурвала, прикидывая расстояние. Он сказал что-то Дину. Я с такой силой вцепился в бакштаг, что у меня заболела рука. Дин кивнул мне. Кормовой подзор "Лисицы" приблизился к корме "Вильмы" так, что расстояние между двумя судами было не больше фута. Крепление ванта на правом борту "Вильмы" медленно приблизилось ко мне.
Я ступил на борт "Вильмы".
Глава 32
"Лисица" отошла в сторону. Я схватил в каждую руку по ванту, перелез через фальшборт на палубу. "Вильма" — корабль, а не яхта. Ее экипаж сидел на корточках за фальшбортом, прячась от хлещущего дождя. Палуба напоминала широкий деревянный пол танцзала, по ней ручьями текла вода. Я побежал на корму, где стоял рулевой в плаще с капюшоном. Молния вспыхивала, как стробоскоп. Все вокруг двигалось рывками, словно в немом кинофильме. Гром грохотал, как кувалда по литаврам. Никто не пошевелился.
У рулевого была борода. Бородатые люди меня не интересовали. Позади, опершись на решетку сходного трапа, сидел человек с короткими усами. В этой самой позе я увидел его впервые: одетый в снаряжение инструктора, в тяжелые ботинки и в куртку, он сидел, прислонившись к печке, в "Школе лидеров" в Кейдер-Идрис.
Он увидел, что это я. И бросился на меня.
Он был маленький, жилистый и подвижный. Он с силой ударил меня, целя в шею, но попал в плечо. Я нанес ответный удар, размашистый свинг, и промахнулся. Рука онемела. Я чувствовал, как кренится большая шхуна, неуклонно скользящая по фарватеру. Оцепеневший от дождя и грома экипаж смотрел на нас, разинув рты. Он снова бросился на меня. Я разозлился. Я схватил его за ворот и швырнул на рулевого. Рулевой увернулся. Усатый повалился на руль. Спицы вонзились ему в спину. Он хрипло, истошно завопил, отшатнулся, сшиб рулевого, тот покатился под уклон палубы. Штурвал завращался. Паруса затрещали. "Вильма" накренилась, отвернулась от ветра и сменила галс. Вместо бульканья кильватера раздался рев. Краем глаза я увидел сосны на берегу. Я повернулся к поручням, выхватил из решетки кофель-нагель. Усатый снова был на ногах и двигался ко мне медленно, как будто у него все болело.
Я с силой ударил его кофель-нагелем по физиономии.
Мир развалился на кусочки.
Палуба ушла из-под моих ног, вернулась, снова закачалась. Я упал лицом вниз, закричал:
— Ложись!
Раздался душераздирающий треск. "Вильма" замедлила ход, остановилась. Краем глаза я увидел, что высокие, как колокольни, стеньги согнулись, словно удочки, переломились и посыпались на палубу страшным дождем из дерева и железа. Мель, подумал я. Остались без мачт. Наверху болталась парусина. Внизу слышались вопли.
Палуба пришла в движение. Она скользила, качаясь и кренясь. Узкий проход между островами оказался за кормой. Корабль стронулся с места. Теперь он снова плыл к глубине. Но недолго.
Ребята из экипажа носились по палубе. Я крикнул:
— Спасательные жилеты! Шлюпки!
Они были хорошо вышколены. Теперь на палубе появились помощники капитана, они разделили ребят на вахты, пересчитали. У рулевого было широкое загорелое лицо, с бороды ручьями текла вода. Он силился что-то сказать, но не мог произнести ни слова.
— Позаботьтесь об экипаже, — приказал я.
"Вильма" двигалась тяжело, с трудом. Ее нос опустился. Она подскакивала и падала на маленьких волнах. Подскакивая, она поднималась все меньше, а падая, погружалась все глубже.
— Все на месте?
— Все на месте, — сказал бородатый.
— Она утонет. — Человек, напавший на меня, лежал на палубе, из царапины на голове шла кровь и стекала в шпигаты.
— Заберите его.
Бородатый колебался.
— Идите, — велел я. Снизу слышалось устрашающее бульканье.
Бушприт погружался в воду. — "Лисица" возьмет вас на борт. Я иду вслед за капитаном.
Он спросил:
— Вы Билл Тиррелл?
— Да, — ответил я.
Казалось, это слегка успокоило его, и он побежал распоряжаться. Они начали сбрасывать спасательные шлюпки. Стояла странная тишина. Гроза кончилась.
Так вот почему капитана нет на борту!
Я повернул задвижку двери сходного трапа на корме. Мимо меня пронеслась струя воздуха, сжатого бегущей на судно водой. Я соскользнул по ступеням в кают-компанию.
Это была большая каюта, обшитая панелями, ее освещали иллюминаторы. Я слышал, как с моего макинтоша падали дождевые капли и ударялись о натертые тиковые доски пола. Посреди каюты стоял большой стол, за который при торжественном случае могло усесться восемь человек. Сейчас в его дальнем конце сидел только один человек.
Отто Кэмпбелл.
В руке у него был микрофон рации. Он сказал:
— Благодарю вас, радио Ханко. Отбой. — И, не оборачиваясь, повесил микрофон позади себя. Потом он обратился ко мне: — Добрый день, Билл.
Я не ответил. И не двинулся с места. На нем была красная с черным тартановая рубашка с закатанными рукавами. Микрофон он положил на место левой рукой. В правой у него была двустволка, нацеленная мне прямо в живот.
— Садись, — сказал он. — На крайний стул.
Я сел. Стол был наклонен к нему. У "Вильмы" была течь спереди, большая ли, я не знал. Через переборку у него за спиной было слышно, как клокочет вода, скрипят снасти — звуки умирающего корабля.
— А я как раз о тебе говорил, — сказал он. — И о твоей шлюхе. Она на первом же корабле отправится в Эстонию.
— За портами следят.
— Только не за грузовыми депо, — возразил он. — И не за старой "Звездой Науво". Конечно, для тебя это имеет чисто академический интерес.
— Твой корабль тонет, — сказал я.
— Ага, — согласился он. — И ты вместе с ним. Тебя же никогда не учили выживать, правда?
— Твоими методами — нет.
— Нужно быть солдатом. Это единственный метод.
Он погладил пальцами свой длинный подбородок, глаза у него блестели, казалось, они смотрели на что-то, видимое только ему. Их взгляд был мечтательным. Я знал, о чем он размечтался. Я провел языком по пересохшим губам.
— Значит, ты странствующий рыцарь, — сказал я. — Восстанавливаешь справедливость. Расчищаешь путь королю Глейзбруку из Камелота и рыцарям Круглого Стола. Спасаешь гаснущее пламя цивилизации. Отражаешь силы зла, покрывая грязных старых министров и уничтожая закоренелых преступниц вроде Мэри Кларк.
— Умник паршивый, — сказал он. — Мне всегда говорили: остерегайся этого Тиррелла, он умный.
— Уж поумнее тебя, — ответил я.
— Да ну? — Его глаза сузились. Разозлился, подумал я. Это хорошо. — Почему же?
— Такое случается со странствующими рыцарями. Когда ты берешься за дело, ты чист как стеклышко. Лелеешь честолюбивые замыслы. И прежде чем успеваешь сообразить что к чему, ты уже весь в грязи, а замыслы проваливаются.
— Ну-ка, объясни, — потребовал он. Зол как черт, подумал я. Если он до сих пор не убил тебя, может быть, и пронесет.
— Ты полагаешься на Невилла Глейзбрука. И обнаруживаешь, что он любит путаться с наемными мальчиками в грязных притонах. Настоящий странствующий рыцарь этого бы так не оставил. А ты оставляешь, потому что Невилл влиятелен и то и дело тебе помогает. И когда Леннарт Ребейн отправляется ко мне с некими фотографиями, ты его убиваешь. Не знаю, что ты наговорил об этом Невиллу, но уж наверняка дал ему понять, что он тоже замешан. Так что он все знал о тебе, но не мог никому сказать. Два сапога — пара. Повязаны педерастией и убийством. Солдатские доблести, так, что ли, Отто?
Его лицо было смертельно бледным. Глаза сверкали, как лакированные камешки. Стол кренился все круче. С палубы послышался голос:
— Капитан!
— Все хорошо, — спокойно отозвался Отто. — У меня еще дела. Сбрасывайте спасательные шлюпки. Скажите "Лисице", чтобы стояла рядом.
— Значит, пока все распевали песни, ты тихо и мило утопил Лен-нарта, — продолжал я. — Потому что Невилл Глейзбрук видел, как в том притоне они с Дином поймали фотографа и отняли пленку. А потом ты постарался всех убедить, будто это я его утопил. Ты распустил слухи, и ты же советовал мне не высовываться, пока они не улягутся. Но я высунулся. И ты привлек к делу "Противовес". Объявилась Надя. Твои дружки-призраки рассказали тебе о ней, и ты напустил на нее "Противовес", как только она сошла на берег. — Лицо у Отто было лишено всякого выражения, как дуло ружья. — Ну что, все правильно? — Я не стал дожидаться ответа. Времени нет. — И бедняга Дикки. Он-то какое имеет отношение к "Противовесу"?
— Член-учредитель, — ответил он. — Как и я.
— Но он — воплощенное благородство, — сказал я. — Лицо организации. Послеобеденные речи и свобода личности. Он не из тех, кто накачивает наркотиками беззащитную девушку и поджигает ее. Очень рыцарственно, Отто. — Я говорил злым голосом. Мне хотелось раздразнить его, чтобы он начал спорить, оправдываться. Не потому что меня интересовало, что он скажет, просто нужно было выиграть время.
Но ничего не вышло.
Он сказал:
— Ты знаешь, что живым отсюда не выйдешь?
Позади него была дверь. Она вела в коридор, куда выходили двери кают, и была заперта. Из-под нее сочилась вода. Кто-то закричал с трапа:
— Мы покидаем судно!
— Спасибо, — сказал он, как будто ему предложили чашку чая. — Я задал тебе вопрос.
— Да, конечно.
— Умник чертов, — снова проговорил он. — Всегда был таким. — Его рот уродливо кривился.
— И ты тоже. Клад для разведки. Ты знал, что мой драгоценный братец покатит на меня баллон, как только дело запахнет керосином. И ты устроил так, чтобы я думал, будто никто, кроме Дикки, не знал, что я еду в Рамсгейт. Но он сказал тебе, а ты послал за мной своих ребят. Даже если бы они меня не прикончили, я бы в первую очередь заподозрил Дикки. Беда в том, что твоему парню очень уж понравилась его работа. — Меня передернуло при воспоминании о человеке без одного клыка. — Несчастные случаи должны быть смертельными, — сказал я. — Он был человеком без будущего. Как и ты. — Во рту у меня пересохло. Кроме нас, на "Вильме" никого не было. Если бы кто-то и был, у Отто хватило бы ума выстрелить и рискнуть.
Дула двустволки смотрели мне прямо в глаза. Я ждал: сейчас из них вырвется красно-желтое пламя, и это будет последнее, что я увижу. Но этого не случилось.
— И еще, — продолжал я. Интересно, заметил ли он, как дрожит мой голос? — Насчет моего отца. Если бы ты знал об этом раньше, ты избавил бы себя от множества хлопот.
Теперь вода из-под двери заливала пол, образуя озерко около переборки позади Отто. Я продолжал говорить:
— Ты провел несколько дневных сеансов с нашей Рут. И в постели она рассказала тебе обо мне и о моем отце. Ты расспросил Невилла, и он рассказал тебе, как они вместе работали в Балтии. Тут-то ты и задумал блестящий несчастный случай: шпионский сынок пропадает без вести в Эстонии. Думаю, ты был уже знаком с полковником Грузкиным. Старые враги. Так? — Это действительно было так. — Но теперь идет война людей-призраков против всех остальных. Вы с ним на одной стороне. Но полковник Грузкин тяжеловат на подъем. Что же произошло в цыплячьих мозгах Отто Кэмпбелла, когда он узнал, что мы снова объявились?
Уголки его рта опустились. Лицо было жестким как металл. Он сказал:
— Жаль, что я не сбросил тебя со скалы, когда мог. — Его левая рука потянулась к ружью. Вот и все, подумал я. Говорить больше не о чем. Только время тратить.
Тут я услышал шипение. Странное шипение, смешанное с бульканьем. Дверь позади него была из лакированного дерева. Отражения в лаке изменили форму. Они стали искаженными, как в рыбьем глазу, как будто панели были изогнуты.
Этого-то я и ждал.
Он держал ружье обеими руками.
Я посмотрел мимо него и сказал:
— Ты влип.
— Хрен собачий, — ответил он.
Я отшвырнул свой стул. Он выстрелил. Я почувствовал сильный удар в мышцу левого плеча и покатился по полу. Второй ствол опустился, целясь в меня. Позади него я видел дверь. Дверь распахнулась. Водяной кулак вломился в каюту. Я услышал, как он завопил. Потом меня закрутило, как крысу в стиральной машине.
Я оказался заткнутым в узкий проход. Под руками были грубые доски, мимо хлестала вода. Такое ощущение, будто я оказался внутри пожарной кишки. Какой-то твердый предмет, плавающий в воде, врезался мне в висок. В ушах зазвенело. Я открыл рот, чтобы закричать. Он тут же наполнился водой. Дурень чертов, подумал я, ты так долго шел сюда, ты знал ответы на все вопросы и промахнулся. А теперь тебе каюк.
Мои пальцы, вцепившиеся в доску, ослабли. Меня подхватил поток воды. Мои легкие хотели вдохнуть. Но мозг этого не хотел, потому что знал: это будет конец. Меня пронесло по какому-то длинному темному коридору.
И вынесло к свету.
Это был не коридор, а трап. Я оказался на палубе "Вильмы", на воздухе.
Секунды три я лежал там и дышал.
Вдохнув кислорода, я начал что-то соображать. На палубе было противно, скользко. Я с трудом встал.
"Вильма" тонула. Ее сломанные мачты начали очень медленно крениться к правому борту. Палуба была покрыта паутиной канатов. Крен был тяжелый, окончательный. Гибельный крен. Я начал карабкаться вверх, пробираясь сквозь груду обломков на левом борту.
Голова у меня была свинцовая, плечо саднило.
Отто, думал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39