– Продолжай.
– Человек, которого он увидел, подошел к «203-й» и заглянул внутрь. Потом отошел, и Пакретт решил, что он ушел совсем. Но через несколько секунд тот человек вернулся, посмотрел по сторонам, потом резко распахнул дверцу и нагнулся внутрь машины, хотя и не сел в нее.
Матиа хорошо рассказывает. Спорю, в школе он писал сочинения на «отлично».
– Очень увлекательно. Дальше?
– Тогда Пакретт вмешался. Но он не взял свой револьвер, потому что, как утверждает...
– Знаю, – перебиваю я. – Я отругал его из-за этого. Продолжай.
– Человек не слышал, как Пакретт подошел. Он почти лежал на девице и душил ее. Кажется, Пакретту было очень трудно заставить его разжать пальцы. Тот был как одержимый. Вдруг убийца распрямился и повернулся к Пакретту.
Инспектор уверяет, что он даже испугался выражения его лица.
– Слава богу! – восклицаю я. – Наконец-то хоть кто-то увидел его вблизи. Его описание?
– Сию секунду, господин комиссар. Я записал его отдельно. Полагаю, что...
– Правильно, распространи его по всем службам. Завтра же полицейский художник отправится в больницу к Пакретту и нарисует с его слов портрет-робот. Слушаю тебя.
– Среднего роста...
– Неважное начало.
Он продолжает безликим, как у судебного исполнителя, голосом:
– Жгучий брюнет, темные глаза. Немного нависающие веки. Много золотых зубов. Одет в довольно легкое пальто.
Порывшись в своем кармане, Матиа что-то кладет на мой стол. Это бежевая с сероватыми переливами пуговица.
– Во время борьбы он оторвал у напавшего эту пуговицу. Дежурный врач нашел ее в сжатой руке Пакретта. Бедняга так и не выпустил ее!
– Чудесно, – уверяю я. – Случай действительно удивительный, Матиа. Несколько недель все полицейские Франции и Наварры ищут маньяка, принимают масштабные меры для его поимки. И вдруг, когда мы ставим капкан совсем на другого зверя, этот хищник попадает в него!
– Да, любопытно.
– Как шла драка?
– О, все закончилось быстро. Пакретт отличный стрелок, но в рукопашной ни на что не годится. Преступник нокаутировал его ударом головой в живот, потом схватил за волосы и несколько раз стукнул головой о дверцу, чтобы добить. Потом, несомненно для того, чтобы тревога не поднялась слишком рано, оттащил в кусты, где вы его нашли.
Я не могу удержаться от улыбки. При нашей профессии становишься циничным, особенно после столь богатого на сильные эмоции и подлянки дня.
– Бедный Пакретт! Он сильно пострадал?
– Врач считает, что у него сломан нос, но без рентгена точно сказать не может.
– Ладно, подождем результатов рентгена. Думаю, мы можем отправляться спать. Я снимаю трубку телефона:
– От Берюрье новости есть?
– Никаких, господин комиссар. Он, наверное, уехал на поезде.
– Это возможно, спасибо. Если он даст о себе знать, звоните мне домой.
– Понял.
Я кладу трубку.
– Пойдем выпьем по последнему за день, – предлагаю я Матиа. – Я так долго работал языком, что сейчас просто дохну от жажды.
Глава 9
– Ваше здоровье, – говорит Матиа, поднимая свой стакан.
Он не пьет, потому что его удивляет мой замкнутый вид. Действительно, уже несколько секунд в моем котелке, где обычно варятся мысли, стоит один образ.
– Что-то случилось, господин комиссар?
– Нет, – загадочно отвечаю я, – скорее оторвалось. Он хочет задать новый вопрос, но Сан-Антонио уже осушил свой стакан, поставил его на стойку и вскочил с быстротой англичанина, услышавшего, как начали играть то, что Берюрье окрестил «Пусть же хрипит каравелла». (Самые сообразительные из моих читателей поняли, что он имеет в виду «Боже, храни королеву».)
– Подожди меня здесь, сынок, я кое-что забыл.
Я перебегаю через улицу и как сумасшедший влетаю в здание, где в предвариловке парится старина Альфредо.
Блатной, привычный к тюрягам, растянулся на тощем матрасе на нарах.
Закрыв глаза, он пытается заснуть, несмотря на свет и интеллектуальную беседу двух охранников о рыбалке.
Я смотрю на Альфредо. Накрытый пальто, он похож на ребенка. Некоторые дети, когда спят, выглядят жалкими и брошенными. Вот и крутой во сне расслабляется. Годы преступлений стираются, и он становится таким, каким был вначале, когда еще не знал, какая мерзость жизнь, но смутно предчувствовал это.
Ну да нечего смягчаться. Он стал тем, кем стал.
– Альфредо! – зову я.
Он открывает глаза, узнает меня, и его лицо уже ничем не напоминает ребенка.
– Чего вам еще от меня надо?
– Встань.
Он не торопится, не понимая, что мне от него надо, однако подчиняется. Я смотрю на него через зарешеченное окошко двери. На его пальто не хватает одной пуговицы. Верхней, которая не застегивается. Вот что мучило мой котелок: я вдруг вспомнил, что у Альфредо на пальто не хватало одной пуговицы. Быстрый взгляд на остальные сообщает мне, что в руке Пакретта была зажата пуговица именно с пальто Альфредо.
– Хотите меня сфотографировать? – скрипит крутой.
– Твое фото мне нужно разве что затем, чтобы повесить над толчком, – усмехаюсь я. – Но для этого мне было достаточно попросить из архива твое дело.
После этого я разворачиваюсь и ухожу.
Те из вас, кто поумнее остальных, могут спросить, почему я не возобновляю работу с Альфредо после такого важного открытия.
Отвечаю. Я устал, а в таком состоянии хорошо работать невозможно. Это будет пункт номер один. А в качестве второго добавлю, что я понимаю все меньше и меньше. Если анализировать факты, то мне придется прийти к выводу, что на Пакретта напал Альфредо. Но априори это кажется мне невозможным. Альфредо не знал, что у него угнали тачку, а главное, не мог ее так быстро найти.
Однако я по опыту знаю, что в моей работе надо остерегаться того, что невозможно априори. Некоторые вещи, кажущиеся вначале неосуществимыми, после получения дополнительной информации оказываются совершенно нормальными.
Вот вам одна возможная версия. Предположим, что в тот момент, когда толстяк Берю угонял тачку Альфредо, появился один из корешей сутенера. Он узнал машину приятеля. В блатном мире не зовут на помощь полицию, когда вас пытаются обокрасть: все проходит тихо и с достоинством. Этот самый друг начинает следить за «вором» и видит, что Берю оставляет машину в Лесу. Друг галопом возвращается предупредить Альфредо. Тот мчится за своей лайбой и – вот те на! – находит в ней свою спящую мочалку. Он говорит себе, что это убийство спишут на маньяка. Вы следите за объяснениями Мэтра?
Ладно, поехали дальше. Тут Пакретт сует свой пропитанный лекарствами нос. Перед Альфредо он слабак. Тот его обрабатывает уже известным вам образом и возвращается в бар. Что и требовалось доказать.
Я вам только что продемонстрировал, что все возможно. Маленькие аплодисменты для артиста, медам и месье... Спасибо!
Еще один стаканчик с Матиа, и баиньки.
Я приезжаю домой очень поздно, но вижу свет в окне Фелиси. Едва я вхожу, как дверь ее комнаты открывается и она появляется на пороге в своем старом бумазейном халате.
– Это ты, малыш?
– Да, ма.
Ее встревоженные глаза измеряют степень моей усталости.
– Ты поел?
– Да.
– Если хочешь еще, осталось тушеное мясо. Я его разогрею в две минуты.
– Не откажусь.
Думаю, ночные трапезы – самые лучшие моменты моей жизни. Я ем на кухне. Хороший стаканчик бордоского в это время лучше любого снотворного.
Фелиси, допивая кофе, с любовью смотрит, как я ем. Как и все матери, она обожает знать, что я хорошо питаюсь. Разве могучий аппетит не признак здоровья?
– Как тебе мясо, Антуан?
– Потрясающее.
– Чем больше его разогревать, тем лучше оно становится.
– Это верно. Корочка просто восхитительна.
– Мясник оставляет мне куски специально. Пауза.
– Хочешь немного горчицы?
– Не надо, и так вкусно.
– Есть рисовый пирог, который ты любишь. Отрезать кусочек?
– Если хочешь. Но я растолстею.
Она довольно фыркает. Если бы у меня отросло пузцо, Фелиси была бы счастлива. Как и все в ее деревне, она считает, что чем ты больше весишь, тем здоровее.
– Как твои поиски маньяка, продвигаются?
– Пока не знаю. Произошло столько невероятных вещей...
Она умирает от любопытства, но вопросов не задает. Я доедаю мясо и сжато пересказываю ей события дня. Она забывает допить свой кофе.
– Какой ужас! Что ты об этом думаешь?
– Пока почти ничего. Вода слишком мутная, чтобы можно было увидеть рыб. Надо дать ей отстояться
– Ты думаешь, что Альфредо?..
– Сейчас я ничего не могу сказать.
Я проглатываю кусок рисового пирога, что ее радует, и прошу еще один, что приводит ее в полный восторг, потом, чмокнув ее в щеку, отправляюсь спать.
Уф! Нет ничего лучше кровати, когда тебя заколебали твои современники и их делишки.
– Антуан!
Я выбираюсь из густого тумана. У моей кровати стоит мама, свежая и пахнущая мылом.
– Прости, что бужу тебя, малыш. Тебе звонит месье Берюрье. Кажется, дело срочное.
Я вскакиваю с кровати и несусь на первый этаж.
Месье Берюрье!
Мама единственный человек в мире, который называет Толстяка «месье».
Я хватаю трубку, разинув рот в зевке с туннель метро.
– Слушаю..
Мне отвечает громкий чих. Потом начинает гудеть голос Берю:
– Подошел все-таки? Ты там преспокойно дрыхнешь, а я, между прочим, всю ночь ехал.
– Ты где?
– В Мутье.
Я ошеломлен.
– А за каким хреном тебя занесло в Мутье, Толстяк?
– И он еще спрашивает! Слежу за твоим типом, Бержероном. Ты ведь мне приказал это, так?
– Рассказывай!
– Вчера вечером он вышел из дому. За ним приехало радиофицированное такси. Я сразу просек, что он отправляется в путешествие. Когда тип, имеющий машину, вызывает такси, значит, он едет на вокзал.
– Браво, месье Шерлок Холмс! Продолжай!
– Он поехал на Лионский вокзал.
– Один?
– Разумеется. Взял из камеры хранения два чемодана и пару лыж, а потом сел в поезд на Бур-Сен-Морис. Было самое время: скорый отправлялся через восемь минут. Я тоже купил билет, потом позвонил в контору, но заметил, что времени на объяснения совсем не осталось. Я ехал в жестком вагоне второго класса с кюре и четой итальянцев с тремя детьми. Представляешь, что у меня было за путешествие?
– Дальше?
– Все это время твой гнида Бержерон нежился в первом классе. Сегодня в шесть утра мы вышли в Мутье, где холод, как в Сибири!
– Бедненький!
– Давай издевайся надо мной, это меня согревает!
– Так что происходит?
– Бержерон спросил, есть ли такси до Куршевеля. Поскольку их еще нет, он взял билет на автобус, который должен туда отправиться через двадцать минут. Что мне делать?
– Следуй за ним и не теряй из виду!
– А где я там остановлюсь?
– Не останавливайся, Толстяк, иди вперед!
– Очень остроумно. Я не забронировал место в гостинице, а из багажа у меня только вчерашний номер «Франс суар». Я в легком пальто и в городских ботинках. Ты можешь себе представить: я на горнолыжной станции в таком виде?
Я оцениваю ситуацию, потом, с присущей мне решительностью, закрываю вопрос.
– Слушай, Приятель, когда приедешь в Куршевель, иди в «Отель де Грандз Альп». Хозяева – мои друзья. Я позвоню им и попрошу встретить тебя ликующими криками и приготовить комнату. Так что ты сможешь принять хорошую ванну и отдохнуть с дороги.
– Что за хреновину ты порешь! – протестует Берюрье. – У меня денег кот наплакал. Едва хватило на билет, да и то пришлось доставать из заначки в носке,
– Не хотел бы я быть на месте парня, дававшего тебе сдачу!
– Если ты не пришлешь мне фонды, то я буду вынужден возвращаться домой через консульство Франции в Савое.
– Получишь ты свои фонды. Срочный перевод будет отправлен, как только откроются почты. Держи меня в курсе дела.
– Ладно, я закругляюсь. Мне надо закончить завтрак: моя кружка горячего вина может остыть.
И он кладет трубку.
– Что-нибудь серьезное? – беспокоится Фелиси.
– Нет. Берю в Мутье. Компаньон Буальвана поехал в Куршевель кататься на лыжах.
– Ты считаешь, это правильный след?
– Я ничего не считаю, ма, просто принимаю обычные предосторожности...
После этого я иду принять ванну.
Через час я выхожу на тропу войны. Прикинутый, как милорд, побритый и надушенный, я начинаю день с хорошим настроением. Дело Берюрье решено: его уже ждут в «Грандз Альп», а средства будут ему высланы через час. Я решаю зайти в больницу, проведать Пакретта.
Пожиратель пилюль похож на мумию Рамзеса II, только не такой свежий. Единственное, что можно увидеть между бинтами, это его кожу красивого зеленого цвета. Он смотрит, как я подхожу, и его взгляд увлажняется.
– Ах, комиссар, какая неудача! Медсестра, провожавшая меня, шепчет:
– Не слишком утомляйте его разговором, он еще очень слаб.
– Пакретг, – говорю я, – кажется, малый, напавший на вас вчера, был невысоким.
– Да.
– Он был средиземноморского типа? Он колеблется.
– Вы знаете, в темноте... И потом, все произошло так быстро...
– Вы говорили Матиа о золотых зубах.
Эта деталь меня смущает, потому что у Альфредо нет фикс. Его клыки натуральные и блестят, как у хищников (спасибо зубной пасте «Кольгат»!).
– Да, – бормочет Пакретт. – Я видел, как они блестели у него во рту.
Да, это мог быть и старина Фредо. Повторяю вам: его клыки блестят так, что, когда он смеется, появляется такое ощущение, что солнце отражается от витрины магазина.
– Матиа мне также сказал, что у него были нависающие веки?
– Да, когда он меня колотил, его глаза были как бы полузакрыты.
– Вы узнаете этого типа по фотографии?
– Думаю, да.
– Тогда я вам покажу одну. Я позвонил Пино и попросил его привезти снимок сюда.
– Вы вышли на след? – спрашивает Дохляк.
– Может быть.
Новое появление медсестры, маленькой блондиночки с солидными буферами спереди и пышным амортизатором сзади. Она докладывает о приходе преподобного Пино. Я прошу его пригласить, и Пинюш заходит в палату.
Он больше, чем когда бы то ни было, похож на раскрытый зонтик. У него все висит сверху донизу: сопля из носа, усы, окурок, поля шляпы, слишком широкое пальто и шерстяной шарф.
– Ну что, больно? – спрашивает он Пакретта, вяло пожимая его хлипкую руку.
– Да, и довольно сильно, – уверяет Пакретт и сообщает нам: – Я собираюсь подать прошение о досрочной отставке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12