«Невеста и Чудовище»: Эскмо; Москва; 2008
ISBN 978-5-699-2928
Аннотация
У шестнадцатилетней Лилит по кличке Текила и ее бойфренда Байрона – все необычное! И имена, и увлечение – на досуге продвинутые «детишки» занимаются хакерством, – и родители. У Текилы папа был разведчиком. Он погиб, когда дочери исполнилось три года. А вот отец Байрона, тоже шпион, оказался жив и пару лет назад внезапно появился в его жизни… В конце октября удача изменила юным хакерам – их накрыло ФСБ. В тот же судьбоносный день Текила поняла, что беременна. С ФСБ все обошлось: талантливым ребятам ничего не смогли предъявить. Байрон познакомил свою невесту с отцом... В результате Текила поселилась на их даче. Именно там ей стала являться девочка в белом платьице и в красных туфельках. И вот странность, ее видят только Лилит и старый сторож. Текила понимает: девочка-видение явно чего-то от нее хочет, но еще не знает, что ей предстоит вернуться в тот октябрьский день, чтобы изменить свою судьбу и судьбу еще не родившегося ребенка…
Нина Васина
Невеста и Чудовище
Пролог
Если кто-нибудь томится
страстью или искушеньем —
может быстро охладиться,
отдыхая без движенья.
Если кто любить не может,
но изглодан весь тоскою, —
сам себе теперь поможет,
тихо плавая с доскою.
Н. Заболоцкий. «Купальщики»
В Японии есть Книга китов. Раз в год на торжественном ритуале уполномоченный японец раскрывает эту книгу и зачитывает имена китов, убитых японцами. Со второй половины семнадцатого века каждому убитому киту они давали имя и выбивали его на камне, потом завели книгу. Уполномоченный японец, осторожно перелистывая древние страницы, громко и торжественно зачитывает множество имен китов, употребленных человечеством для еды, лекарств, косметики, освещения помещений, корсетных креплений и так далее — японцы старались не оставлять отходов и использовали все, из чего кит состоит.
Отдавая таким образом дань уважения самому крупному млекопитающему на планете, японцы нисколько не винились, в их ритуале больше гордости за существование рядом с исполинами, которых они смогли убить и съесть, чем сожаления.
Неизвестно, знал ли о Книге китов тульский маньяк Овчар, заведя свою тетрадку с именами людей, мясо которых попробовал. При задержании в 1989 году он был ранен и жестоко избит, но, проведя в беспамятстве всего одну ночь в изоляторе, чудесным образом залечился, а санитары доложили, что Овчар повторял женские и мужские имена, пока бред не прекратился и он не очнулся, миновав кризис. Что интересно — после выздоровления Овчар с гордостью заявил следователю, что это души и кровь убиенных им и съеденных помогли ему выжить. Санитары же уверяли, что Овчар — настоящий оборотень, потому и раны его зажили как на собаке. В дальнейшем в специзоляторе Овчар вел себя обособленно, явно сторонясь душегубов, не осознающих могущества своих мертвых жертв.
Узнав о Книге китов, Текила представила себе единение природы (зверя) и человека как обмен душами в момент убийства их друг другом, и перед нею возникла идиллическая картинка бесконечной воды, в которой киты и японцы плывут рядом. Она как раз заперлась в ванной, чтобы…
Текила
Я заперлась в ванной, чтобы остричь волосы. Волосы сопротивлялись — выскальзывали из ножниц, а в дверь стучала мама. Она говорила о магнитных бурях, коротком световом дне, нехватке солнечного света и психиатре. В такой нервной обстановке приличного ежика не получилось. Выравнивать было некогда, я занялась разведением краски в стаканчике для зубных щеток. За дверью стало тихо, краски мне понадобилось всего ничего. Когда я открыла дверь с липкой массой на голове, мама сидела в коридоре на полу и смотрела на меня снизу. Я на всякий случай предупредила, просто озвучив ее вымышленные страхи:
— Перестань орать, не то порежу вены.
Мама встала, побрела за мной в кухню, монотонно разъясняя, что самоубийцы редко красят волосы перед… этим самым. Остричься в разных местах — это да, а вот развести краску, намазаться и выждать потом полчаса…
— Это больше похоже на успокоительное действие, — разъяснила она, внимательно отслеживая процесс приготовления мною трехслойного бутерброда.
Дождавшись, когда я широко распахну рот перед первым укусом, она пошла в ванную и скоро вернулась со своей зубной щеткой, демонстрируя ее черную щетину.
— Ну убей меня чайником, — предложила я с полным ртом.
Мама подошла близко и мазнула зубной щеткой по моей щеке. Я отталкивала ее руку и уворачивалась, стараясь не подавиться и спасти бутерброд от остатков краски на щетинке.
— Почему ты своей щеткой не красилась?! Почему моей?.. — она завелась не на шутку, глаза потемнели, испуг в них испарился от колбасного духа.
Мы потолкались в кухне у подоконника. Потом мама села за стол, взяла сухарик, посмотрела на меня оценивающе и спросила:
— Можно забрать твои волосы? Те, которые на полу.
Я опять чуть не подавилась.
— Зачем это?
— Соберу в холщовый мешочек, сделаю себе маленькую подушечку. Буду их нюхать вечером, когда метро уже закрылось и тебя может изнасиловать какой-нибудь частник. — Она подняла глаза на часы: — Сейчас половина десятого. Куда ты собираешься ночью с такой прической?
Я тоже посмотрела на часы, подумала и разрешила:
— Бери.
И пошла в ванную промывать волосы.
В раковину потекла темная вода с моей головы, я косилась на пол, на желтые пряди. Потом представила хруст волос в холщовом мешочке и толстого потного частника — почему-то рыжего, лет сорока — и содрогнулась от покрывших меня мурашек.
А в зеркале над раковиной возник ужастик с темными остатками волос и черной полосой на щеке. Еле отмыла эту полосу.
* * *
Байрон ждал меня у подъезда в отцовской «Тойоте». Я как следует замаскировалась — черные очки, черные губы в стиле эмо, кепка с козырьком, драные джинсы и шикарная кожаная куртка Мерилин с цепочками и заклепками.
— Сними кепку, — заподозрил неладное Байрон.
Я сняла. Я всегда его слушаюсь, это совершенно неразрешимая загадка моего организма.
— Текила, ты остригла волосы? — подозрительно тихим и спокойным голосом спросил он.
— Остригла. Для конспирации, — стараюсь не смотреть на него, но боковым зрением замечаю многозначительный кивок. И вдруг он выдает:
— Где они? Где твои волосы, я хочу их забрать.
Я растерянно заметалась глазами по салону.
— Это не получится. Их взяла мама. Она сделает из них подушку. Маленькую… — уточняю я неуверенно, все еще опасаясь смотреть на Байрона.
— Подушку?.. — прошептал он с ужасом.
— Да. Это защита такая от предполагаемых насильников в автомобилях.
Он опять кивнул.
— А твои остриженные ногти мама не собирает? Чтобы сжечь их в полнолуние на болоте.
— У меня нет ногтей. Я их грызу.
— А на ногах? — не может успокоиться Байрон.
— Поехали уже, — попросила я жалобно.
И мы подкатили к «Чугунке» через полчаса полной тишины. Я осмотрела территорию вокруг. Кучка байкеров у мотоциклов, несколько дорогих иномарок, старый «Москвич».
— На чем ездит наш дядечка, как думаешь? — спросила я.
— Он живет в этом же здании, по делам ездит на такси или нанимает машину с шофером. Прописан в другом месте, у жены — «Ниссан», у дочки «Рено», у собаки прислуга для выгула. Я потаскался за ним полтора дня. Примерным семьянином его не назовешь, потому как ночевал он над «Чугункой», практически на рабочем месте — он совладелец клуба. Два часа назад сел в самолет на Варшаву. Готова?
«Чугунка» светилась и гремела музыкой. У входа два охранника отсортировывали случайных людей.
Я вышла из машины. Запрятала кепку в карман. Сняла очки, взъерошила черное непотребство на голове, прилепила над верхней губой металлическую каплю. Байрон посмотрел на меня снизу и одобрил кивком.
— Я отгоню машину, как договорились. Войду в клуб через десять минут после тебя. Поднимусь в бар. Если что, сигналю на мобильник. Зачем ты остригла волосы?
— Столько камер я нигде больше не замечала. Я должна быть как все.
— Текила… — он замялся. — Деньги, конечно, большие, но если ничего не получится…
— Получится.
— Заказчики так засекретились, что ясно — им до нас нет никакого дела. Они уверены — через нас на них никогда не выйти. Если не получится, уходи гордо — на тебе ничего нет, кроме мобильника.
Я вошла в клуб, нацепила кепку, выпила в баре сок, посмотрела на беснующийся народ, на диджея Кита и пошла в туалет. Все это — с низко опущенной головой. В туалете одна девушка блевала, а другая с черными подтеками под глазами сидела на полу у стены в полной отключке. Я залезла на подоконник, открыла вверху узкую форточку. Пришлось повозиться с механизмом, чтобы створка опустилась. Пролезала я на улицу ногами вперед. Стоя на наружном откосе, посмотрела вниз: не выше второго этажа, но если грохнуться, будет больно. Держась за открытую створку одной рукой, другой дотянулась до нижней ступеньки пожарной лестницы сбоку, всего-то и делов.
По лестнице поднялась до пятого этажа. Вот он — критический момент. Закрыли или нет форточку в таком же туалете на пятом этаже? Повезло. Приоткрыта. Нащупываю ручку изнутри и открываю. Пролезая в узкое пространство, я восхитилась строением своего черепа — он сплюснут у висков. Что при моем маленьком весе дает неоспоримые преимущества перед другими форточниками. Что для нас, форточников, главное, — уговариваю я себя, обдирая голову, — главное, чтобы башка пролезла… вот так… и все дела.
Осматриваю унитаз, биде и душевую кабинку. Совмещенный санузел, так сказать. Раздражающе чисто. Бритвенный прибор на полочке у зеркала. Сухое мыло в мыльнице. Прислушиваюсь у двери, открываю ее и тихонько выхожу в коридор небольшой квартиры. Кухня и спальня в одной комнате, прихожая отсутствует — несколько вешалок на стене коридора. Слабая подсветка под потолком в трех местах. Осматриваю шкафы. Пара костюмов, несколько рубашек, две коробки с обувью. На почти пустых полках обнаружилась упаковка презервативов, пачка жевательной резинки. Да уж. Уважающим себя форточникам тут, собственно, и делать нечего. Это логово явно не предназначено для постоянного проживания. В холодильнике — набор бутылок со спиртным. На стене — две головы. Кабана и оленя. Осматриваю стол, компьютер. Выдвигаю ящики рабочего стола. Аккуратно сложенная бумага, пустые папки. Ни одной фотографии, ни одной женской вещи. Включаю технику. Заставка на экране — немолодой мужчина с собакой, ружьем и убоинкой в траве. Улыбается. Пытаюсь войти в систему — «наберите пароль». Определяющий момент. Осматриваюсь тоскливо еще раз и звоню Байрону.
— Он здесь не живет, ничего не получится, — говорю я в трубку, разглядывая большой диван и пол под ним. — Чисто. Пусто. Даже под диваном нет пыли. Не за что зацепиться. Нет еды, ни одной фотографии, ни одного грязного предмета. Я — пас.
— Значит, тут у него что-то вроде рабочего офиса, — бормочет Байрон в трубку.
Я его плохо слышу — музыка грохочет. Он уже в клубе.
— Что я, офисов не посещала? Там найти ключевое слово легче, чем в квартире. Будем вскрывать?
— А записная книжка? — Байрон не теряет надежды отделаться по-быстрому.
— Отсутствует.
— Газеты, журналы, реклама?
— Ничего.
— Что-то странное или необычное?
Я задумчиво снизу изучаю мощный волосатый подбородок дикого кабана.
— Трофейные головы животных на стене. Кабан и олень.
— Вот видишь! — обрадовался Байрон. — Уже два варианта.
— Не думаю. Нормальный мужик скорее назначит паролем место, где получил незабываемый кайф от такого убийства. Есть одна фотография. — Я сажусь к компьютеру. — Заставка на экране. Мне нужно… — Я задумываюсь. — Мне нужна кличка его собаки. Точно. Охотничья собака. Рыжий сеттер.
— Перезвоню через минуту.
— Он уже на связи, да? Твой заказчик?
— Не нервничай, — строго приказал Байрон и отключился.
Я сидела тихо, не двигаясь. Думала, как можно назвать такого великолепного ирландского сеттера. Мама против собак и кошек в доме. «Никто не смеет навязывать мне условия существования, — так, кажется, она выразилась, рассматривая серого котенка, которого я принесла в десять лет. — Никогда не буду использовать животных как игрушки или средство от одиночества и тебе не разрешу».
В кармане куртки завибрировал телефон.
— Клёпка, — сказал в трубку Байрон.
— Не может быть, — я с сомнением посмотрела на заставку. Такая шикарная сука должна иметь царское имя.
— Точно. Клёпка. Зарегистрирована. По паспорту — Клеопатра.
— Это другое дело, — сказала я и набрала девять букв.
Дальше все было просто: коды доступа — перекачка — подтверждение — выход из системы — ванная комната — форточка — лестница — туалет внизу — бар — текила.
— Текила? А сколько тебе лет, девочка? — это бармен.
— Пошел ты!
* * *
В машине меня стало тошнить. На Байрона, как всегда после дела, накатила эйфория.
— Мы никогда столько не отгребали. На что потратишь деньги?
— Не знаю. Открой форточку, — я задыхалась.
— Ты чего? — Он присмотрелся. — Чего такая бледная?
Я вышла на мокрый асфальт. В мире явно что-то изменилось.
— Байрон, сейчас у нас что? — спросила я, задрав голову вверх.
— Сейчас у нас ночь, пятница на исходе, двадцать три часа, сорок три минуты.
— А в природе?
— А в природе у нас октябрь. Залезай в машину, простудишься.
* * *
Час ночи. Если точно — ноль один час, ноль семь минут. Я стою у разложенного дивана. Мама запойно спит. На тумбочке — стакан с водой и пустая оболочка от какого-то порошка.
— Мам! Мамавера!
Она пошевелилась. Если это было снотворное, будить бесполезно. Я наклоняюсь и осторожно тащу к себе серый мешочек из-под ее подушки.
— Не трогай, — сонно приказывает она, не открывая глаз.
— Это что, мои волосы?
— Не трогай. Ты выбросила, а я подобрала. Что случилось? — она садится и смотрит на часы в телефоне рядом со стаканом. Потом закрывает глаза. — Как добралась?
— Байрон подвез.
— Есть хочешь?
— Нет. Мам, я…
— У тебя ломка?
— С ума сошла? Какая ломка?!
— Ты трезвая?
— Трезвая. Я лучше пойду. Спи дальше.
1 2 3 4