— В ящике моего письменного стола вы найдете конверт.
Кальман выдвинул ящик, не упуская, однако, из виду побледневшего Хельмеци.
— Этот? — спросил он.
— Да. Вскройте, пожалуйста. Там — список, который я подготовил по заданию господина майора фон Шликкена.
Кальман вскрыл конверт. Быстро окинул взглядом весь список. В нем значилось шестьдесят три фамилии.
— А почему же вы не сообщили об этих людях в отдел, если вы действительно Ц—76?
Хельмеци облизнул губы.
— Честь имею доложить, я сообщил. Насколько мне известно, они взяты под наблюдение. — Он снова облизнул губы и проглотил слюну. Но вдруг лицо у него прояснилось. — Ведь мы вместе учились на курсах?
— Ну, вместе.
— Вы помните Джона Смутса? — Кальман кивнул. — Его истинное имя — Ян Питковский. Он был одним из руководителей польского движения Сопротивления.
— Возможно, — отозвался Кальман. — Помню, был у него оригинальный золотой перстень с изображением сирены на печатке.
— Этот перстень лежит в ящике моего стола. В коробочке, обтянутой темно-зеленым плюшем.
Кальман нашел перстень и сразу узнал его. Вспомнил он и симпатичного молодого парня. Кальман не знал только о его польском происхождении.
— Так он что ж, подарил вам этот перстень?
— Да нет, я раскрыл Питковского и всю его группу в тридцать пять человек. Их расстреляли, а перстень господин майор фон Шликкен отдал мне.
Кальман наморщил лоб и изобразил на лице озабоченность.
— Выходит, мы осечку дали? Этот перстень не вызывает сомнения — он принадлежал Смутсу. Так ты на самом деле сотрудник контрразведки? Встань… Впрочем, сиди. Но это же идиотизм! Чего ради они скрывали, что Ц—76 и ты — одно лицо?
— Они оберегали меня. Мы давно уже подозреваем Шалго. Там у меня есть и о нем сообщение. Я же… — Хельмеци наполнил рюмку палинкой и жадно выпил. — Ты что думаешь, Базиля святой дух провалил? Это я, понимаешь, я…
Кальман покачал головой и еще раз пробежал глазами список. Вдруг его бросило в жар.
— А кто такой главный врач доктор Игнац Шавош?
— По-моему, английский агент. О нем я еще не сообщил.
— Когда ты начал работать на нас?
Хельмеци быстро заговорил. Жестикулируя, он рассказал, при каких обстоятельствах был завербован, перечислил и важнейшие задания, которые он «блестяще выполнил», например раскрыл Мирко Станковича.
— Что-то долго не идет господин полковник, — с нетерпением промолвил Кальман и взглянул на часы. — Я сам не берусь решить этот вопрос. А сейчас ты каким делом занят? — спросил он равнодушным тоном.
— Вот этой афинской акцией, после чего я должен буду заняться дочерью профессора Калди. Впрочем, это какой-то блеф…
— Почему?
— Это блажь Шалго. У него идефикс, что профессор — коммунист. Полтора года он его держит под наблюдением. — Чепуха. Калди — друг детства господина министра обороны.
— Однако Шалго два дня назад все же получил разрешение на прослушивание телефонных разговоров Калди.
Скрипнула дверь. Вернулся Домбаи. Он тихо сказал что-то Кальману; тот кивнул. Домбаи подошел к радиоприемнику и с рассеянным видом включил его.
— Сколько же всего участников движения Сопротивления ты раскрыл? — спросил Кальман.
— Надо бы посчитать. Много.
— Среди них были и коммунисты? — Кальман взглянул на Домбаи.
— Да, немало.
Домбаи включил радио почти на полную силу.
— Уже одиннадцатый час, господин лейтенант, — сказал Хельмеци.
— Знаю, — ответил Домбаи.
— Какой у тебя револьвер? — спросил Кальман.
— «Вальтер». Хорошая игрушка, — похвастался Хельмеци. — Осторожней, он заряжен.
— Ты им застрелил уже кого-нибудь?
— Двух евреев, в Варшаве…
— И Яна Питковского? — Хельмеци кивнул. — И Мирко?
— И его… Налить?
Радио так вопило, что им приходилось буквально кричать, чтобы слышать друг друга.
— Налей. Господину лейтенанту тоже. Возьми, Шандор. Ну, так за что мы выпьем?
— За победу, — предложил Домбаи.
— А ты, Хельмеци, за что выпьешь?
— Я? — спросил предатель и поднял свою рюмку. — Я тоже выпью за победу.
— Пей, но знай, что это твоя последняя рюмка, — сказал Кальман и поднял револьвер.
Глаза у Хельмеци широко раскрылись, лицо побелело.
А Кальман нажал на спусковой крючок. Раздались выстрелы — один… другой… третий… четвертый… пятый…
Домбаи удержал его за руку.
— Ну, хватит, — проговорил он решительно и выключил радио. — Пошли.

Утренняя прохлада освежила Кальмана. Он вошел в комнату к Илонке, распахнул окно и посмотрел на девушку, озаренную лучами утреннего солнца. Она крепко спала… Кальман принялся будить ее, но Илонка даже не шевельнулась. Он взял воды и протер ей лицо. В конце концов ресницы у нее дрогнули, она открыла глаза.
— Давно я так сладко не спала.
— Ну, мне-то от этого удовольствия мало было, — проговорил Кальман с упреком в голосе. — Я тебя целую и вдруг замечаю, что ты заснула… Но это еще не все. Тут беда побольше приключилась.
— Ты не сердишься на меня? — спросила капризно девушка. — Я не знаю, что со мной было. Поцелуй меня.
— Илонка, плохи у нас дела, — сказал, уклоняясь от поцелуя, Кальман. — Здесь была барышня, Марианна.
— Когда?
— Десять минут назад.
— Не ври!
— Ей-богу. Я спал рядом с тобой. Можешь представить, как я себя чувствовал. — Девушка села на кровати.
— Господи помилуй! Что же теперь будет?
Кальман уставился в пространство.
— Видишь ли, мне-то сейчас уже наплевать. Скажи ей, что я вломился к тебе, а ты не осмелилась кричать. Словом, придумай что-нибудь, наговаривай на меня все что угодно.
— А если она тебя выгонит, что ты будешь делать?
— Откуда я знаю! Сяду на паперти перед базиликой. Одним инвалидом войны там станет больше… А сейчас иди к ней — она хочет говорить с тобой.
8
Убийство Хельмеци было обнаружено на рассвете. В пять часов утра за ним приехала машина, чтобы отвезти его на военный аэродром, но на звонки никто не открывал дверь. Сколько ни стучали шофер вместе с Топойей, в квартире не слышно было никакого движения. Шофер с мрачным лицом позвонил по телефону старшему инспектору Шалго, давшему ему задание заехать за главным редактором. Тягучим голосом он равнодушно доложил, что не может выполнить приказ, так как господин Хельмеци не открывает дверь.
Шалго сказал шоферу, чтобы тот оставался на месте, затем позвонил Шликкену и передал ему услышанное от шофера, не скрыв при этом и своих подозрений: с Хельмеци что-то стряслось.
Меньше чем через час оба они были уже на вилле.
— Взломайте дверь, — распорядился Шалго.
Хмурый шофер тут же принес из машины ломик и молоток и взялся за дело. После третьей попытки удалось открыть дверь.
Их взору представилась потрясающая картина: Хельмеци лежал на спине с устремленными в одну точку глазами. Рука его судорожно сжимала пустую рюмку. Шалго почесал свой мясистый нос, поправил на шее шарф, выслал из комнаты Топойю и шофера, после чего выразительно посмотрел на Шликкена, лицо которого показалось ему сейчас каким-то осунувшимся.
— Капут, — проговорил майор и достал из кармана коробочку с конфетами. — Угощайся конфеткой. — Шалго с озабоченным лицом отрицательно мотнул головой, осмотрелся в комнате и после короткого раздумья сказал:
— Ты пока тут ничего не трогай, ни к чему не прикасайся. Побудь здесь, а я извещу уголовную полицию.
Шликкен лениво сосал конфетку, а сам тем временем внимательно присматривался ко всему. На низеньком столике стояла бутылка с палинкой, на письменном столе — две рюмки с недопитой палинкой, а третья рюмка осталась в конвульсивно сжатых пальцах Хельмеци. Так, значит, здесь были трое; вероятно, знакомые. Об этом говорит то, что они вместе пили. Взглянув на письменный стол, Шликкен заметил на нем перстень с печаткой. Майор рассеянно взял его в руки. Ему был памятен этот перстень. Он подарил его Хельмеци, когда они в Варшаве ликвидировали группу Яна Питковского. Шликкен поморщился, положил перстень в карман и вышел из квартиры Хельмеци в привратницкую. Там посреди кухни в кресле сидел Шалго и с невозмутимым спокойствием курил сигару. Перед ним стоял Топойя и взволнованно рассказывал что-то; худая женщина с бледным, болезненным лицом поддакивала ему. Когда лысый инспектор заметил входящего майора, он поднял свою пухлую руку в знак того, чтобы Топойя замолчал.
— Любопытные вещи рассказывает почтеннейший Топойя, — проговорил Шалго, стряхивая с одежды пепел.
— А именно? — Шликкен прислонился к кухонному буфету, спиной к окну. Спокойно покуривая сигару, старший инспектор вкратце повторил ему то, что услышал от Топойи. Утром сюда приходила девушка от какого-то патриотического женского союза, и они долго беседовали с тетушкой Топойей. По словам последней, девушка — высокая и стройная, выглядела настоящей барышней и была очень изящно одета.
— Ведь так, тетушка Топойя?
— Да, да, прошу покорно. Настоящая барышня.
— А сколько ей на вид лет? — спросил майор.
— Очень молодая, прошу покорно.
Шалго махнул рукой и продолжал:
— Вечером, когда супруги Топойя уже готовились ко сну, неожиданно пришли два офицера. Один из них в штатском…
— Это тот, что с пятнами на лице, — вставил Топойя. — Все лицо было покрыто красными пятнами. Был он в очках в металлической оправе. Господин капитан Ракаи.
— Он что, представился? — спросил Шликкен.
— Нет, прошу покорно. Но когда господин полковник позвонил ему по телефону, он назвался этим именем…
Разговор их был прерван прибытием оперативной группы уголовной полиции.

В конце дня Шликкен, отложив свою поездку в Афины (ведь без Хельмеци он там не смог бы ничего сделать), сидел в кабинете Шалго. Они со старшим инспектором молча изучали поступившие донесения, протокол осмотра места преступления и свидетельские показания. Шалго иногда делал пометки в блокноте — одно слово или короткую фразу, потом, дымя сигарой, продолжал чтение. Прочитав последний документ, он взглянул на майора. Дождался, пока и тот кончит читать, затем, сцепив пальцы на животе, спросил:
— Ну-с?
Шликкен по обыкновению ходил взад и вперед по комнате.
— По-моему, — рассуждал он, — Хельмеци был убит хорошо организованной группой. Вероятно, английскими агентами. Появление неизвестной молодой особы указывает на то, что это дело связано с делом Кэмпбела. Ведь и госпожу Гемери и тетушку Топойя посетила сначала молодая женщина.
— Да, но описание личности не совпадает.
— Это не имеет значения, — ответил Шликкен. — Их организация может использовать для этого и двух женщин. Я считаю вероятным, что англичане пронюхали, что Хельмеци, иначе Монти Пинктон, — наш человек. Они напустили на него Кэмпбела, который ловко заманил его в ловушку, желая убедиться в предательстве Пинктона. Они избрали жертвой госпожу Гемери, у которой их девица была на разведке, и Кэмпбел сообщил Пинктону, что, дескать, он у нее скрывается. Стремясь к тому, чтобы план его удался, он для вящей убедительности ввернул бедному Хельмеци, что, мол, утром уезжает в Белград. А после этого им осталось только следить, начнете ли вы действовать. И — благодарение господу богу — вы, разумеется, со всем своим аппаратом и с удивительным дилетантством появились на сцене. А Кэмпбел и его друзья из укромного местечка, словно из ложи, наблюдали весь этот спектакль и надрывали животы от смеха.
Шалго, посасывая сигару, просматривал свои записи.
— Ты прав, Генрих, — сказал он наконец. — И все же одно мне непонятно: почему именно госпожу Гемери назвал Кэмпбел?
— Ну, это она нам расскажет!
— Нет, — возразил Шалго, — на этот вопрос мы сами должны ответить.
Шликкен отмахнулся.
— Ах, это не важно. Он мог бы назвать кого угодно.
— Но почему именно мать секретаря нашего посольства в Анкаре? — упрямо твердил Шалго.
— Неужели ты не понимаешь? Не личность этой женщины важна, — доказывал майор, — а то, сообщит ли Хельмеци или нет о месте, где укрывается Кэмпбел. И не цепляйся за второстепенные вещи, иначе мы не туда свернем. — Шликкен проглотил конфетку. — Ясно одно: они убедились в предательстве Пинктона и покончили с ним. И надо сказать, с гениальной ловкостью. Судя по донесениям, они работали в перчатках: после них не осталось никаких отпечатков пальцев.
— Это чепуха, — возразил Шалго. — Уж не думаешь ли ты, что они в перчатках распивали палинку. Кстати, Топойя не видел у них никаких перчаток.
— Тогда почему полиция не нашла на рюмках отпечатков пальцев?
— Это следующий вопрос, — невозмутимо заметил Шалго.
— У тебя есть еще вопросы? — спросил Шликкен с легкой издевкой.
— Найдется еще несколько. Разве ты не знаешь, что игра в вопросы и ответы — наша специальность?
— Я знаю только одно, что я должен поймать убийцу или убийц. И клянусь, я их поймаю.
— Это не так-то просто, — промолвил Шалго. — Мы имеем дело с опытным противником.
В дверь постучали. Вошел молодой следователь уголовной полиции и доложил, что лейтенант Геза Кооц хочет переговорить с господином старшим инспектором Шалго.
— Пусть войдет, — приказал Шалго и повернулся к двери.
В кабинет вошел и вежливо представился черноусый полицейский офицер.
— Прошу прощения, господин старший инспектор, — сказал он, снимая перчатки. — Я начальник отделения государственного сыска. Позволите закурить?
Шалго с сонным видом кивнул.
— Не хотите ли конфетку? Настоящие парижские. — Шликкен протянул лейтенанту пакетик с конфетами.
— Премного благодарен… — Двумя пальцами лейтенант взял одну конфетку, с удовольствием посмаковал ее и отправил в рот. — Очень вкусная! — Взгляд его скользнул по сонному, скучающему лицу Шалго. — Прошу прощения, — встрепенулся он. — Перехожу к делу. Несколько дней назад я получил от вас отношение, в котором вы просили учинить розыск некоего Гарри Кэмпбела в возрасте примерно двадцати пяти лет, шатена, с карими глазами и овальным лицом, родной язык, очевидно, немецкий…
— Верно, верно, — перебил его Шалго, испугавшийся, что лейтенант повторит сейчас весь текст отношения о розыске.
— С вашего позволения, — сказал лейтенант, наклонив голову, — я буду краток. Прошу покорно, господин старший инспектор, не сочтите это похвальбой, но я славлюсь тем, что обладаю великолепной памятью на имена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37