— спросил он майора, стоявшего у раскрытого окна и наблюдавшего за тем, как во дворе соседнего дома ребятишки играли в футбол.
— Смотря для чего, — садясь на подоконник и закуривая, неопределенно проговорил Балинт.
— В Фюреде работает инженер из будапештского строительно-отделочного управления, Геза Салаи. Руководит внутренней отделкой ночного бара «Венгерское море». Надо бы, чтобы кто-то присмотрелся к этому молодому инженеру. Но человек нужен такой, чтобы хорошо знал местную обстановку.
— А чем интересен этот твой Салаи? — задал вопрос майор, которому не нравилось, что старик Шалго говорит с ним, как с каким-нибудь начинающим помощником оперуполномоченного.
— Салаи, Салаи, — повторил Шалго. — Пока я знаю о нем лишь то, что он находится в связи с кузиной Виктора Меннеля.
— С этой самой… Беатой Кюрти?
— Точно. Кстати, как там наши «влюбленные»?
— Ведем наблюдение, — ответил майор. — Девица еще не выходила из комнаты. А ее приятель Тибор Сюч с утра уже посетил кафе, где принял порцию коньяка, побеседовал с Берти, после чего проследовал на пляж, где имел долгий разговор с Адамом Рустемом.
— Это уже интересно, — закивав головой, отметил Шалго и даже причмокнул от удовольствия. — Очень интересно. Хорошо бы выяснить: знали они друг друга и раньше или только сейчас познакомились?
Балинт, пустив в окно синее облачко дыма, засмеялся и спросил:
— Для решения нашего ребуса какой вариант более благоприятен?
— Если бы оказалось, что они старые знакомые.
— Тогда можете радоваться, папаша Шалго: работники наружного наблюдения доложили, что «объекты приветствовали друг друга как старые знакомые».
Балинт встал, потянулся.
— В Фюред поеду я сам. — Он посмотрел на часы. — Вернусь в полдевятого. Вы не поедете со мной, товарищ Фельмери?
— Я даже не знаю, — заколебался лейтенант, но тут же вспомнил, что в девять вечера из Будапешта им будет звонить Домбаи, а до тех пор нужно лично проследить, чтобы виллу Шалго переключили на прямую телефонную связь с Будапештом. Поэтому он уже твердо сказал: — Нет, не смогу.
— Лейтенанта хотел бы забрать с собой я, — заметил Шалго.
Они вместе спустились к озеру, к лодочной станции. Шалго шел неторопливой ковыляющей походкой, и лейтенанту все время приходилось сдерживать шаг, приноравливаясь к этому непривычно медленному передвижению по раскаленной, пышущей, как печь, улице. А старый Шалго хотя и проклинал жару, но не спешил, не забывая то и дело здороваться со знакомыми. Фельмери очень удивило, что старика так хорошо знали в поселке.
— Ну, что удалось узнать у девушки? — спросил толстяк, отдуваясь, когда они свернули в аллею, ведущую на пляж.
— А вы-то откуда пронюхали, что я был с нею? — удивился Фельмери. — Я ведь еще даже полковнику не успел об этом доложить.
Шалго повернулся к лейтенанту и долгим взглядом посмотрел на него.
— Так знайте же, мой мальчик, что, когда мне нужно что-то узнать, я поворачиваюсь лицом на юго-запад, беру в руки свой старый армейский бинокль и терпеливо осматриваю весь пляж. А нет меня — то же самое делает по моей просьбе моя дражайшая половина. Так что пока я с Беатой беседовал в отеле, Лиза любовалась видами на Балатон. И, разумеется, совершенно случайно увидела и вас — возле трех плакучих ив. Ну, так что вам поведала Илонка?
Пришлось лейтенанту Фельмери рассказывать о своей беседе с девушкой.
— Я не думаю, что Меннеля убил Казмер Табори, — подвел он итог своему рассказу, — но мне неясно, почему Илонка так защищает инженера и где они оба могли быть в ту ночь? Есть у меня, правда, одно предположение, что девушка эта нравится Казмеру Табори.
— Это уж точно! — подтвердил Шалго. — Выстрел в десятку.
— Ну, девушку я не знаю. Но могу предположить, что в ту ночь она была у Меннеля. За это говорит вот что: инженер Табори под вечер уехал в Будапешт. Илонка же, как удалось установить группе майора Балинта, в девять вечера ушла из дому и возвратилась только на рассвете, около четырех-пяти утра. Так по крайней мере сказал ее дедушка. Допустим, что инженер возвратился двадцатого не в десять утра, а часа на три раньше, скажем, в семь. И от кого-нибудь узнал, что Илонка провела ночь у Меннеля. Инженер пришел в ярость и убил его.
— Где? — спросил Шалго. Они стояли перед длинным рядом лотков и киосков около базара.
— Это еще нужно сообразить. Стоп, есть! Меннель жил у Табори. Когда утром он отправился на пляж, Казмер незаметно пошел следом за ним. Выехал на озеро на другой лодке, прикончил соперника и возвратился.
— Гм, гм, — пробурчал себе под нос старик. — Версия неубедительная. И труднодоказуемая.
— Давайте кое-что уточним, — предложил Фельмери. — Вы все же лучше меня знаете их обоих.
— Присядем-ка на минутку, сынок, — сказал Шалго, кивнув на скамейку, стоявшую в тени. — А то из меня уже и дух вон. Так что ты говоришь?
— Можно ли предположить, что Илонка пошла на такое?.. Ну, словом, чтобы она приняла предложение Меннеля?
— В наши дни трудно в этом смысле ручаться за кого-то.
— И второе, — продолжал лейтенант. — Можно ли себе представить, что Казмер Табори способен убить человека?
— Можно, — решительно отвечал Шалго. — Казмер отличный специалист в своей области, но он страшно необуздан. В детстве не было дня, чтобы он с кем-нибудь не подрался. Очень чувствителен к обидам. К сожалению, слишком рано, еще в школьную пору, ему «открыли глаза», что он детдомовец, подкидыш. Вскоре об этом узнали и его одноклассники, стали дразнить. Кого-то он стукнул. Его отколотили. Тогда он начал заниматься дзюдо. Не ради спортивных лавров, а для самообороны, чтобы уметь постоять за себя. Но и до сих пор он легковозбудим и обидчив. Слишком много в его сердце горечи.
— А в каких отношениях он с Илонкой? Мне кажется, они небезразличны друг другу.
— На этот вопрос я затрудняюсь ответить, — задумчиво произнес старый детектив. — А что говорила вам Илонка о своих родителях?
— До них мы еще не добрались, — сказал Фельмери и с любопытством посмотрел на Шалго.
— Илонка ведь тоже сирота, — продолжал тот. — В пятьдесят шестом ее отец и мать покончили с собой. Иштван Худак был военным прокурором. Были у него дела, за которые в смутное время мятежа кое-кто хотел с ним рассчитаться. Приходили искать его к нему домой, Худак дверь не открыл. А потом взял пистолет и сначала застрелил жену, а потом пустил себе пулю в лоб. Может, и девочку ждала та же участь. Но, к счастью, ее в тот час не оказалось дома. Надо сказать, что у Табори с Худаками были весьма плохие отношения. Покойный Худак причинил им в свое время много неприятностей. Даже вел против них дело и самолично допрашивал профессора и Бланку. Дело это, правда, прекратили. Только для Бланки Табори с той поры упоминание о Худаках — что красный платок для бодливого быка. Если она и терпит еще, что Казмер разговаривает с Илонкой, то о чем-то более серьезном и слышать не хочет. Казмер это, конечно, понимает и, уважая и любя свою мать, не хочет причинять ей огорчения. Он вообще не любитель осложнений. И это тоже против вашей гипотезы, — заключил Шалго и посмотрел на лейтенанта.
— Почему против?
— На это я отвечу позднее, — тяжело поднимаясь со скамейки, сказал старик. Он пошел по усыпанной гравием дорожке к входу на пляж. Фельмери — следом за ним.
В воротах за небольшим столиком восседал кассир пляжа — Адам Рустем. Это был пожилой худощавый человечек со скуластым лицом и глубоко посаженными темными глазами, над которыми нависали густые черные брови. Зато все остальное у него было белое: волосы, рубашка, полотняные штаны, кеды, халат.
— Как идут дела, профессор? — спросил Шалго, подавая руку Рустему.
— Не жалуемся, — отвечал тот, подозрительно косясь на Фельмери. — Сегодня наплыв особенно велик. Соблаговолите окунуться в прохладу вод, ваша милость?
— Упаси бог, — сказал Шалго. — Вот разрешите представить вам лейтенанта Фельмери, который очень хочет взглянуть на ту самую лодку номер семь, на которой Меннель ездил в последний раз кататься.
— Она на лодочной станции. Без разрешения майора мы ее никому не выдаем, — сообщил Рустем.
— Ясно. Никому, кроме нас, — уточнил Шалго. Он достал сигару, предложил закурить и Рустему. — А скажите, профессор, вы были здесь в то утро, когда Меннель отправился на прогулку?
— Конечно. Я, прошу покорно, еще ни разу за всю свою жизнь не опаздывал на работу. Я сам и лодку выдал господину Меннелю. Абонемент у него был от бюро обслуживания. Бедняга! Да будет милостив к нему господь. Приятный, приветливый был человек. Я проводил господина Меннеля к причалу. По дороге мы с ним немного поговорили. Он все моей семьей интересовался.
— На пляже уже много народу было в это время?
— А никого. У меня только несколько человек из проживающих в отеле плавают обычно по утрам, с шести до полвосьмого. А господин Меннель отчалил около восьми.
— Вы хотите сказать, что в это время вы были только с ним вдвоем на причале? — с недоверием глядя на тщедушного смотрителя пляжа, уточнил Шалго.
— Да, только вдвоем и были. Господин Меннель и я. Перерыв, так сказать, у нас в это время на пляже. Гости отеля как раз завтракают, а посторонние еще не приходят, рано. В полдевятого появляются первые купальщики.
— И никого из посторонних вы не видели?
— Ни души. Да вы что, не верите мне? Но я говорю сущую правду!
— Не обижайтесь, старина, — проговорил Шалго, заставив себя улыбнуться. — Да уж больно невероятно все это. И Казмера Табори вы не видели?
— Нет, утром рано не видел, он пришел позднее, ближе к обеду.
— Что ж, и на том спасибо, профессор, — поблагодарил Шалго Рустема и напрямик по выгоревшей траве газона заковылял вслед за Фельмери к причалам. В знойной духоте гул голосов, висевший над пляжем, был еще невыносимее, чем обычно.
— Вот это и было мое второе возражение, — догнав лейтенанта, сказал Шалго. — Казмер Табори не выезжал на лодке следом за Меннелем. Маловероятно и то, что убийство совершилось у него в доме. Как-то по-другому все это происходило.
Они сели в лодку. Сразу же нашлось несколько зевак. Кое-кто хихикал, глядя на странных гребцов. Лейтенанту Фельмери, тут же догадавшемуся, над чем смеются люди, стало не по себе: он, наверное, и сам за живот схватился бы при виде таких, как они, чудаков, залезших в лодку в жарищу одетыми, словно для прогулки по городу. Не долго думая, он сбросил с себя все лишнее и сразу почувствовал облегчение. А вот старого Шалго не смущали, как видно, насмешки: он преспокойно покуривал сигару и весело посматривал на лейтенанта.
— Готов? Ну, тогда бог в помощь! Вперед! — скомандовал он, взглянув на часы. — Ровно восемь. Понятно? Так что весла в руки и пошел на полную мощь! Направление буду указывать я.
Фельмери приналег на весла, и лодка проворно заскользила по озерной глади.
Наконец показались три одинокие ивы. Серповидный мысок еле заметно выдавался из зеленовато-бурых зарослей камыша.
— Возьмите чуть левее, — сказал Шалго гребцу.
И Фельмери с таким усердием поспешил исполнить команду, навалясь на правое весло, что чуть не опрокинул лодку. Шалго же сидел на корме и, повернувшись всем корпусом, пытался отыскать взглядом среди строений на берегу белый фасад виллы Табори. Густо покрытый зеленеющими садами склон холма был сейчас безлюден.
— Стоп! — скомандовал Шалго лейтенанту. Тот опустил в воду весла, зачерпнул пригоршню воды, намочил лицо и грудь и, достав из кармана брюк сигареты, закурил. Только сейчас он заметил маленький красный буек, прыгавший на волне рядом с бортом лодки.
— Здесь и была обнаружена лодка, — сказал Шалго. — В сорока минутах хорошего хода на веслах от пристани. Значит, Меннель прибыл сюда в восемь сорок пять. Согласно акту судебно-медицинской экспертизы, смерть его наступила в промежутке между восемью двадцатью и восемью пятьюдесятью утра. Если мы примем эту констатацию медиков за истину — а у нас нет причины ее не принять, — то выходит, что Меннеля убили не здесь.
— А где же?
— Этого я не знаю. Но не здесь, — твердо сказал Шалго.
— А если кто-то его тут уже дожидался?
— Разве найдется дурак, способный назначить тут встречу?
— Почему дурак? Скажем, Меннель хотел с кем-то встретиться, и этот кто-то ждал его здесь, на катере. В конце концов все зависит от того, как организовать дело.
— Пожалуй, ты прав, — согласился Шалго, переходя опять на «ты». — Ты выиграл. Но эта версия одновременно доказывает полную непричастность к делу Казмера. Хотя я, честно говоря, не верю в такую комбинацию. А знаешь что? Берись-ка опять за весла и в том же темпе греби в сторону мыса.
— Засекли время?
— Да.
Фельмери развернул лодку и взмахнул веслами.
— Ну? — тяжело дыша, спросил он, когда лодка ткнулась носом в берег.
— Тридцать семь минут. Н-да, это уже что-то. Погоди закуривать. Греби вдоль камышей.
До трех одиноких ив они шли еще минут десять.
— Причаливаем, — сказал старик. — Перекур! Итак, из сорока пяти вычтем тридцать семь — получаем восемь. Плюс десять — будет восемнадцать. То есть в восемь восемнадцать Меннель без труда мог быть здесь. Именно здесь, потому что только в этом месте он мог причалить к берегу никем не замеченный.
— По пути я насчитал шесть заливчиков, шесть мостков-причалов.
— Верно. Но это все частные владения. Если он намеревался с кем-то встретиться, то не стал бы выбирать такое место, где случайно могли оказаться и посторонние. А здесь очень укромно для тайной встречи. Посмотрим вокруг! Камыши со всех сторон укрывают этот причал от посторонних глаз. Так что пока будем придерживаться такой гипотезы: Меннель подплыл сюда на лодке и встретился с кем-то; между ними произошел «крупный разговор», и неизвестный его убил; погрузив труп в лодку, убийца выехал на озеро и бросил тело в воду, а сам вплавь добрался до берега. Этой версии наш отсчет времени вполне соответствует. Что ты скажешь на это, сынок?
— Вполне возможно. Теперь остается самый пустяк — найти и схватить этого неизвестного.
— Верно. В порядке отдыха пошарь кругом повнимательнее — вдруг найдешь в траве что-нибудь интересное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33