Глеб уже разделся до трусов, пробуя рукой пенящуюся от шампуня воду.
— Ничего не понимаю… — испуганно сказала Лена.
— Ты о чем? — повернулся к ней муж.
— Драгоценности! Ну, бабушки Лики! Их нет!
— Брось, — недоверчиво посмотрел на неё Глеб.
— Сам пойди посмотри.
Глеб торопливо вытер полотенцем пену с рук и двинулся вслед за женой в спальню.
Лена в какой-то нервной лихорадке вынимала из трельяжного ящика свои украшения — клипсы, серёжки, браслеты, кольца, нитки жемчуга, броши. Все это было в основном недорогое, для разных нарядов. Подарки самого Глеба, его и её родителей. Но драгоценности, что хранились в футлярах с монограммой, исчезли. Кроме перстня, который Лена надевала на концерт.
— Видишь, нет! — истерично крикнула она, демонстрируя пустые коробки.
— Нету!
— Успокойся, Фери! — проговорил Глеб. Он побледнел, на лбу резко обозначились две продольные морщины. — Может, ты сунула куда-нибудь? Вспомни!
— Что я, чокнутая, да? Перед отъездом на концерт видела! Понимаешь, тут все лежало, на месте!
Швырнув пустые футляры на трельяж, она прижала кулаки к глазам и тонко заголосила.
— Фери, Фери… — растерялся Глеб. Он обнял жену за плечи, но она оттолкнула его, плюхнулась на постель и заплакала навзрыд.
— Что… скажу… папе? — сквозь слезы выдавила она из себя. — Прокутили, да?
У Глеба на скулах заходили желваки. Он зябко поёжился, переступая с ноги на ногу.
— Ну, делай же что-нибудь! — взвизгнула Лена. — Чего стоишь? Конечно, это не твоё!
— Заткнись! — вдруг заорал Глеб.
Лена от неожиданности замолчала и со страхом посмотрела на мужа.
— Прости… — пробормотал он. — Прости, Фери… Я понимаю… Но нельзя же так убиваться. — И стал гладить её по голове.
Лена схватила его руку, прижала к губам.
— И ты извини, — тихо прошептала она. — Я вела себя отвратительно. Дурочка, это точно. Но… Это ведь не какая-нибудь бижутерия! Сам знаешь — бриллианты, платина, золото. Отец с ума сойдёт!
Глеб распахнул шкаф.
— Ты что? — удивилась Лена.
— Нас обворовали! Понимаешь, здесь кто-то был! — зловеще-спокойно сказал он.
И только теперь до неё дошёл жуткий смысл происшедшего. Лена встала и принялась вместе с мужем осматривать вещи.
Его и её кожаные пальто висели на месте. Мохеровая шаль и свитер — тоже. Нетронутыми остались и многочисленные платья Лены, коробки с туфлями, костюмы Глеба, его кожаный пиджак и ни разу не надёванные мужские немецкие сапоги «саламандра».
— Тут все вроде цело, — мрачно констатировал Глеб. — А в комнате?
— Глеб, вода! — вспомнила Лена.
Со словами «ах, черт!» он побежал в ванную. И вовремя. Пенная шапка уже вываливалась из ванны. Глеб закрыл краны и вернулся к жене.
— Оденься, — сказала она. — Простудишься.
Он натянул на себя спортивный костюм «адидас», и оба супруга пошли ревизовать большую комнату.
Первым делом занялись стенкой. Лена дотошно пересчитывала хрустальные вазы, фужеры, наборы с богемскими рюмками и бокалами. Затем осмотрела ледериновые коробки с серебряными столовыми приборами.
Все было на месте. Как и прочие дорогие и недорогие безделушки: фарфоровые статуэтки, настольные зажигалки, паркер с золотым пером, китайское блюдо семнадцатого века, севрский сервиз.
Радиоаппаратура — а она стоила очень дорого, все японского производства: «сони» и «джи-ви-си» — не заинтересовала вора.
— Смотри, и дублёнка моя здесь, — показал на вешалку в прихожей Глеб.
— Наверное, фасон не понравился, — мрачно сострил он.
— Ты ещё шутишь, — вздохнула Лена.
— Что же теперь — вешаться? — усмехнулся муж. — Но как они вошли? — Он осмотрел входную дверь, замки. — Вроде все цело.
— Что гадать, — сказала Лена и, неожиданно для себя, решительно произнесла: — Вот что, Глеб, звони-ка Игнату Прохоровичу! Срочно!
— Погоди, — отмахнулся он.
— Так время!.. Понимаешь? Время дорого! Воры успеют скрыться!
— Не волнуйся, — осклабился Глеб, — уже скрылись.
— Ну, знаешь! — возмутилась Лена.
— Ради бога! Пожалуйста! — Глеб направился в комнату, снова начиная злиться. — Сейчас примчится куча милиционеров, начнутся вопросы, допросы. — Он снял, трубку. — Только я хотел бы знать, как к этому отнесётся Антон Викентьевич?
— А как? — удивлённо спросила Лена. — Я думаю, папа поступил бы именно так.
— Ты уверена? — Глеб, играя трубкой, внимательно смотрел на жену.
И Лена вдруг почувствовала, что твёрдой уверенности на этот счёт у неё нет.
Она почему-то представила себе не отца, а бабушку. Бабу Лику, Леокадию Модестовну. Властную, надменную старуху, которая в свои восемьдесят лет ходила прямо, гордо неся красивую седую голову. И этот вензель на футлярах
— Леокадия Гоголева — ассоциировался у Лены с чопорностью и загадочностью матери отца.
Баба Лика занимала отдельную комнату — самую светлую в квартире. Лену приучили входить к бабушке только с её разрешения. Но Лену туда и не тянуло, хотя у Леокадии Модестовны было множество диковинных, красивых вещей. Ширма, обтянутая шёлком, разрисованная хризантемами, фарфоровый божок с монгольским лицом, который долго качался, если его тронуть; веер из чёрных пушистых перьев: негритёнок в чалме, атласных шароварах и с серебряной саблей в руке; альбом семейных дагерротипов в красном сафьяновом переплёте.
Баба Лика редко выходила из своего обиталища. Она словно презирала мир настоящего, оставаясь там, в своём прошлом.
В дни бабушкиных именин (не рождения, а именин!) отец с утра просил Лену одеться понаряднее и навестить Леокадию Модестовну с поздравлением. Старуха сидела у окна в кресле в торжественном тёмном платье из кастильских кружев. Она, касаясь холодными сухими губами лба девочки, говорила:
— Спасибо, моя милая… — И закрывала глаза, словно засыпала.
Лена, боясь нарушить малейшим звуком её забытьё, тихо удалялась.
Месяца за три до смерти — Лене тогда было пятнадцать лет — баба Лика неожиданно сама пригласила её в своё логово (так про себя называла девочка комнату старухи). Усадив внучку на старенькое канапе, она достала резной, инкрустированный перламутром и серебром ларец, открыла его ключом, висевшим на шнурке на шее.
— Елена, — торжественно проговорила Леокадия Модестовна, — это все достанется тебе…
Негнущимися, малопослушными пальцами она разложила на диванчике красивые футляры с золочёной монограммой.
— Что это? — наивно спросила девочка.
— Посмотри…
На лице бабушки, пожалуй, впервые промелькнуло что-то наподобие улыбки.
Лена осторожно открыла длинный футляр. И замерла, очарованная красотой золотого колье и перстня, усыпанных драгоценными камнями.
— Шпинель, — дотронулась до самого крупного из них искривлённым ревматизмом пальцем старуха. Камень таинственно чуть желтовато искрился лучиками, исходившими из его глубины. — А это — бриллианты… Бразильские…
Они венчиком окружали шпинель.
В других коробочках были серёжки, тоже с бриллиантами; ещё один перстень из платины с изумрудом; золотой кулон в виде сердечка, выложенного по краям кроваво-красными рубинами и крупным бриллиантом посередине, а также — что больше всего понравилось Лене — браслет из золота с голубой эмалью и александритами.
Дав насладиться девочке этой завораживающей красотой, старуха сложила драгоценности в ларец, заперла его и сказала:
— Когда я умру, а это будет скоро…
— Что вы, бабушка! — запротестовала было Лена, но та остановила её властным жестом.
— Я знаю… Я чувствую… Так вот, после моей смерти все это достанется тебе. Храни до конца дней своих. — Она указала на портрет своего отца в рамке из красного дерева, стоявший на столе. — Его подарки.
Через день или два, Лена не помнит точно, отец привёз в дом нотариуса.
После этого баба Лика уже не выходила из своей комнаты. Умерла она через три месяца.
В завещании, которое прочитал Лене отец, была выражена последняя воля Леокадии Модестовны: все свои сбережения и имущество она оставляла сыну, Антону Викентьевичу Гоголеву, за исключением драгоценностей, которые переходили по наследству к её внучке Елене Антоновне Гоголевой по достижении восемнадцати лет. Список драгоценностей приводился полностью и с дотошным описанием камней.
Тогда ещё Лена не придавала значения наследству и не имела понятия о его стоимости. Да ещё была обижена за мать, которую свекровь, будучи даже на смертном одре, не простила за что-то.
— Подумаешь — завещание! — сказала Лена матери. — Предрассудки! Носи что хочешь!
— Нет, Леночка, — наотрез отказалась мать. — Ни за что! Душу будут жечь.
Она тоже не могла забыть и простить. Что именно, Лена так и не узнала.
Отец вручил (пустая формальность, конечно, коробочки с вензелем как лежали в шкафу, так и остались там лежать) фамильные драгоценности дочери в тот день, когда Лене исполнилось восемнадцать. Но одеть их ей в общем-то так ни разу и не удалось. По настоятельной просьбе Антона Викентьевича.
— Прошу тебя, доченька, — сказал он, — не дразни гусей. Люди завистливы, и при моем положении могут подумать бог знает что.
И теперь, когда надо было решать, стоит ли заявлять в милицию о похищении драгоценностей, Лена засомневалась.
— Давай посмотрим на вещи трезво, — сказала она.
— Если смотреть на вещи трезво, то голова пойдёт кругом, — заметил Глеб.
— Может, позвонить папе? — неуверенно предложила Лена. — Посоветоваться…
— Хочешь, чтобы его хватила кондрашка? — усмехнулся муж.
— Не дай бог! — замахала она руками. — Как же быть? Что я скажу, где драгоценности?
— С чего это он вдруг заинтересуется ими?
— А если все-таки спросит?
— Будем надеяться, что в ближайшее время не спросит. Словом, как-нибудь выкрутимся.
— Как?
— Закажем у ювелира.
— Это же безумные деньги!
— На золото найдём. А уж камни придётся вставить поддельные. В дальнейшем же…
— Нет! — решительно отказалась Лена.
Бабушкино наследство было её единственной надеждой. Вдруг Глеб уйдёт от неё? Что тогда?
— Значит… — вопросительно посмотрел на неё муж.
— Звони Копыловым!
— Неудобно! — поёжился Глеб. — Пользоваться добрым его отношением… — Видя недовольство жены, он добавил: — Я позвоню дяде Гоше завтра на работу. А сейчас — дежурному по городу.
Глеб набрал 02.
Дежурный по горуправлению внутренних дел принял сообщение от Ярцева в двадцать два часа семь минут. Через три минуты из ворот горуправления милиции вылетела спецмашина с оперативной группой в составе следователя Воеводина, эксперта-криминалиста Баранчикова, оперуполномоченного уголовного розыска Богданова и кинолога Васильева со служебно-розыскной собакой по кличке Король.
В двадцать два часа двадцать пять минут они уже звонили в квартиру потерпевших.
Открывшая дверь хозяйка ахнула: так быстро работников милиции не ждали.
— Я думала, что подобная оперативность существует только в кино, — слабо улыбнулась Лена.
В прихожей сразу стало тесно: помимо сотрудников милиции зашли ещё дворник и соседка по лестничной площадке — в качестве понятых.
Следователь Воеводин попросил рассказать о случившемся. Лена повела работников милиции в спальню и поведала о пропаже.
— Когда вы видели ваши ценности в последний раз? — спросил Воеводин.
— Сегодня. В половине седьмого. Понимаете, собиралась на концерт Антонова. Из бабушкиных драгоценностей я надела лишь перстень. Остальное лежало в футлярах.
Эксперт-криминалист занялся фотографированием и снятием отпечатков пальцев на футлярах, трельяже, на ручках дверей — входной и той, что вела в спальню.
— Кто помимо вас был ещё в квартире? — продолжал спрашивать следователь.
— Никого. Муж, — показала Лена на Глеба, стоявшего в коридоре, — ждал меня внизу, в машине.
— Кто закрывал дверь?
— Я.
— На сколько замков?
— На два, — ответила Лена. — Как всегда. Верхний — «аблоу», нижний — нашего производства.
— Хорошая машина, — заметил Баранчиков, внимательно осматривая верхний замок. — Финны умеют делать.
— Капризный, — заметил Глеб. — Чуть перекос — заклинивает.
— Есть такое, — согласился эксперт-криминалист, щёлкая фотоаппаратом со вспышкой.
— Когда вы обнаружили пропажу? — спросил Воеводин.
— Когда вернулись. Без двадцати пяти десять, — ответила Лена.
— Откуда такая точность?
— Муж включил телевизор. Заканчивалась программа «Время». Погоду говорили.
— Сколько у вас ключей от входной двери? — продолжал вести допрос следователь. — Я имею в виду — комплектов?
— Два, — ответила Лена. — У меня и у мужа. — Она зачем-то открыла сумочку, показала связку.
— Хорошо, — кивнул Воеводин. — Вспомните, вы когда-нибудь давали ключи посторонним? — Он посмотрел на Лену, потом на Глеба.
— Вроде нет, — ответила Лена.
— А точнее?
— Нет, — твёрдо сказала Лена.
— Я тоже, — сказал Глеб.
— Что ещё пропало, помимо драгоценностей?
— Ничего! Ни иголки! — заверила Лена. — Мы с мужем проверили. Сразу!
Воеводин заглянул в открытый платяной шкаф, потом прошёл в большую комнату, огляделся, вышел в коридор и сделал знак Васильеву.
Кинолог поднял сидевшую до сих пор спокойно собаку. Король обнюхал трельяж, ткнулся носом в предложенные ему футляры с монограммой и грозно направился к Лене.
— Фу! — коротко приказал Васильев.
— Поработайте ещё, — сказал Воеводин и продолжил допрос потерпевших. — Кто знал о наличии у вас драгоценностей?
Этот вопрос поставил Лену в затруднение: она и впрямь не помнила, кому говорила или показывала бабушкино наследство. Разве что той, давней подруге, с которой не виделась со времён окончания университета — она сразу уехала в другой город. Лена решила, что её приплетать не стоит.
— Никто, — ответила она.
— Что, не надевали? — несколько удивился следователь.
— Только перстень. Да и то раза три, не больше, — уточнила Лена.
Наказ отца она выполняла строго.
— А вы что скажете? — обратился Воеводин к Глебу.
Тот пожал плечами:
— Меня её украшения не интересуют.
— Может, все-таки говорили кому-нибудь? — настаивал следователь.
— Нет, — ответил Глеб.
Воеводин попросил описать похищенные вещи. Лена не только их описала, но и нарисовала по памяти, попутно рассказав, как они к ней попали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14