— Вот. Для брата. Одеяло дать?— А как же, мамаша. И одеяло, и матрасик… — И, обернувшись к Володе, сказал: — Мамаша — человек, мать родная, а не мамаша. Я у ней заместо сына. В общем, устраивайся, мамаша заботу проявит, а я — в город. Делишки кой-какие…Пришёл Сашка только под вечер. Плотно прикрыл дверь. Оглядел щуплую фигуру подростка, усмехнулся.— Жирка не набрал… Чего нет, того не имеется. Ну, выкладывай.— Что? — не понял Володя.— Что за пазухой: анкетку, биографию, заявление о приёме на работу… Поездушник?— Не понимаю…Сашка провёл пальцами по тонкой линии усиков, тихо свистнул.— Э-э! Совсем зелёный! Дерьмо гусиное! — Он был явно разочарован. — По первой? Ну ладно. Так не так, а перетакивать не будешь. Стаж — дело наживное. А теперь храпанем. Завтра поговорим.Он сбросил пиджак, сдёрнул сорочку. На его голых мускулистых руках загримасничали вытатуированные женщины с рыбьими хвостами, якоря, сердца, пронзённые стрелами. На предплечье было написано: «Не забуду мать родную».— Вы моряк?— Вроде того.Он подкинул в печь несколько поленьев и, смотря на огонь, задумчиво сказал:— Хорошо. А в Воркуте сейчас под тридцать. Слыхал про Воркуту? «Воркута, Воркута, южная планета. Двенадцать месяцев — зима, остальное — лето».— Вы к родным туда приезжали?— А как же, к родичам. У меня вкруг родня, а в особь на севере. И родня, и кореша…Сашка свалился на постель, натянул на голову одеяло и мгновенно захрапел.Днём Сашка пропадал. Приходил только вечером или поздно ночью. Иногда к нему приходили гости.Входя, гости подозрительно оглядывались, здоровались, перебрасывались с хозяином какими-то непонятными словами. Часто спорили, ругались, пили водку, распевали воровские песни. Почти всегда запевалой был Сашка. Пел он любовно, вполголоса, что называется «со слезой».Однажды пришёл Колька Сухотин, которого Володя знал раньше. Ему было лет семнадцать, но Володя слышал, что он уже дважды судим за воровство. Год назад он несколько месяцев работал на комбинате. «Золотые руки. И голова какая ни на есть имеется, — говорил о нем начальник столярного цеха Коспянский. — Но вот беда: привык к лёгкой жизни… А потом Колька ушёл из посёлка, „захватив“ с собой пятьсот рублей из профсоюзной кассы.— Ты как здесь? — поразился Колька, увидев Володю, и что-то зашептал на ухо Сашке. Тот понимающе кивнул головой и разлил водку по стаканам. Один из них он подвинул Володе.— Приобщайся, малец.Зажмурив глаза, Володя залпом выпил. Обожгло горло, захватило дыхание.— Хорошо? — полюбопытствовал Сашка, топорща усики. А Колька хлопнул его по спине и покровительственно сказал:— Ничего, ппривыкнешь. — Он слегка заикался.На следующее утро произошёл тот самый разговор, которого Володя ждал со страхом и любопытством.Сашка после вчерашней пьянки проснулся поздно. Сунул руку в чемоданчик, который всегда стоял под его кроватью, достал недопитую бутылку, сделал несколько глотков, поморщился. Подняв воспалённые глаза на Володю, спросил:— Что скажешь? Иждивенцев не держу…— Я в ФЗУ поступлю…— Куда, куда?— В ФЗУ.Сашка хохотнул.— В ФЗУ, говоришь? Дело… — Он закурил, провёл языком по усикам. — Слушай, пацан, я из тебя настоящего блатного сделаю, законника. Будешь работать в паре с Рыжим. Он хоть и дурак мало-мало, но обтесался и закон воровской знает…— Я не буду воровать…— Да ты погромче, ухи у меня заложило…Не выдержав Сашкиного взгляда, Володя опустил глаза, тихо сказал:— Не хочу я воровать…— Вот теперь слышу, — сказал Сашка. — Нетерпение, значит, проявляешь? Спрашиваешь, когда на дело пойдёшь? Вот завтра и пойдёшь.И на следующий день Володя вышел впервые с Колькой на «промысел». Сашка отправил их воровать по трамваям.Воровали они в часы «пик», когда городские трамваи были переполнены. Колька чувствовал себя в полной безопасности.— Черта ппочувствуют в давке, — говорил он Володе, который трясся от нервного возбуждения.Обязанности Володи, как новичка, были скромными. Он является своего рода камерой хранения, куда Колька сразу же передавал украденный кошелёк или деньги.— В случае чего — чист как огурчик, — объяснял он своему партнёру.Что такое «чист как огурчик», Володя понял, когда Кольку задержала милиция. Его продержали несколько часов, но ничего из украденного при нем не нашли и выпустили.Вскоре Володя залез в карман и сам…— Ничего сработано, — похвалил Сашка, который присутствовал при его «дебюте».Теперь деньги у Володи не переводились. Он купил себе новое пальто, ботинки. Постепенно Сашка втянул его и в выпивки… Новая, «безотказная жизнь» все более и более затягивала Володю. За его плечами был уже не один десяток краж, и Сашка выделял его среди других молодых.Сашка Сила был тем, кого называют «горловыми ворами». Последнее время на «дела» сам он почти не ходил, ограничиваясь организацией краж и ограблений. Это было и спокойней, и доходней. У своих пособников он отбирал половину добычи, которую те ему безропотно уступали.Молодые воры боялись Сашку. Они знали, как погиб Сенька Вихрь, пятнадцатилетний паренёк, который «продал» Сашку на предварительном следствии. Сеньку зарезали через год в поезде, когда он, полный радостных надежд, возвращался из колонии домой. Та же судьба постигла и Лёвку Белика…От своих «мальчиков» Сашка имел постоянный доход. Но разве это были те масштабы, к которым он привык! Крохи, жалкие крохи. Сашка мечтал о «большом деле».Но с «большими делами» не везло. То ли уголовный розыск лучше работать стал, то ли с годами пришла осторожность, которой раньше не было. А развернуться хотелось. Ох как хотелось! Он уже подумывал перебраться на юг, когда узнал, что один из жителей города, некто Глуз, выиграл по последнему тиражу Государственного трехпроцентного выигрышного займа пять тысяч рублей.В тот же день Сашка установил адрес Глуза и организовал за его квартирой наблюдение. Такое же дежурство было установлено у проходной завода, на котором работал Глуз. Откуда бы Глуз ни надумал идти в сберкассу за выигрышем, об этом мгновенно должны были сообщить Сашке. Нет, этих пяти тысяч он из своих рук выпускать не собирался.Все было продумано. Все, до мельчайших деталей. И тем не менее…Глуз с кожаным портфелем в руках вышел из сберкассы в сопровождении жены. Оглянулся.— Разрешите прикурить?Перед ним стоял хорошо одетый молодой человек с подбритыми усиками.— Пожалуйста.Глуз передал портфель жене, достал из кармана спички, зажёг. Сашка наклонился над огоньком в заскорузлых согнутых ладонях…— Держи! Держи! Грабят!Вырвав портфель, Рыжий побежал к забору, за которым его дожидался Володя.— Раз!Портфель, перевернувшись в воздухе, полетел за забор. Володя подхватил его и, спрятав под пальто, побежал со всех ног. Неподалёку заверещал свисток.— Караул! Грабят!Скорей, скорей! Вот то самое место, где его должен ждать третий. Почему его нет?Володя перескочил через канаву, свернул на тропинку и… попал прямо в руки милиционера.Несколькими минутами позже был задержан и Колька.Не везло Сашке последнее время!А через час, забившись в угол камеры предварительного заключения — КПЗ, Володя уже читал переданную ему записку: «Честно признавайся, что налёт организовал ты, а Рыжий только помогал. И не вздумай Сашу приплетать. Ведь не было Саши. Понял? Твой брат».По недосмотру работников милиции он и Колька оказались в одной камере. На час, но и этого было достаточно.— Записку получил?— Ну?— Нне психуй. Мне за рецидив десятку дадут, а ты ккак-нибудь обойдёшься. А Сашку путать ни к чему, сам знаешь… Так и гговори: «Родных не имею, места жительства не имею…» Со мной на станции снюхался и ппредложил идти на дело. Я о-отказывался. А ты угрожал, что, если не ппойду, плохо будет. Ппонял?..— Гады вы все…Однако на предварительном следствии Володя так и показал. А в душе копошилось сомнение: разве это и есть воровская дружба?Чувствовалось, что следователь, пожилой толстый человек с одышкой, не верит ни одному его слову.— Таким образом, вы утверждаете, что приехали в город пятнадцатого?— Да.— А откуда вы узнали о том, что Глуз выиграл?— Из газеты.— Где вы её взяли?— Прочёл на витрине у вокзала.— Так, хорошо. А за какое число была эта газета?— Не помню.— Я вам напомню. Заметка была напечатана в газете за шестое число. А газеты на витрине меняются каждый день…— Ну, прочёл не на витрине.С каждым ответом Володя запутывался все больше и больше. Поняв это, он вообще отказался давать показания.— Я свою вину признал и больше отвечать ни на какие вопросы не буду.— Ваше право. Но зря. Мне кажется, что во всем этом деле замешана чья-то другая, более опытная рука…Но Володя был уже не тем мальчиком. Воровская жизнь не могла пройти бесследно…— Вы, гражданин следователь, бросьте на мою психику давить. Хотите большое дело состряпать? Не выйдет…Следователь доложил о ходе дела своему начальнику. Тот полистал протоколы допросов свидетелей, прочёл показания обвиняемых.— Все в порядке. Передавайте в суд.— Но вот тут некоторые неясности…— Не вижу никаких неясностей.Дело пошло в суд… И вернулось на доследование. Снова допросы — снова отказ давать показания. Следователь постоянно сталкивался с озлобленным упорством обвиняемого.— Ничего не добьётесь, ничего, — говорил Володя.И вновь дело, увеличившееся на несколько десятков листов, было отправлено в суд. Теперь оно обратно уже не вернулось…Суд осудил Сысоева на три года лишения свободы.В тюрьме ему вручили передачу: папиросы и пакет с яблоками — «подарок» Силы за свою свободу.
* * * Отрываются один за другим листки календаря. День сменяется днём, месяц— месяцем. Весна. Осень. Зима. Снова весна.Амнистия!Ребята в исправительно-трудовой колонии в тот день не работали и не учились. Многие из них завтра покидали колонию. Среди освобождённых был и Владимир Сысоев. В колонии он пробыл два года.Как сейчас, помнит Владимир первый разговор с воспитателем Василием Прокофьевичем.— Какую профессию хочешь приобрести, Сысоев?— А я уже имею.— Какую же?— Вор-карманник.— Ну, на эту специальность спроса в нашем государстве нет. Придётся переквалифицироваться…Нет, «переквалифицироваться» Владимир тогда не собирался. Упрямым был.Много хлопот доставил он своим воспитателям, ох как много! А специальность все-таки приобрёл. Столяр четвёртого разряда.
* * * Северная дорога. Под толстым пластом уже подтаявшего снега — болота. Вдоль железнодорожного полотна — стена леса.Деревья почти без ветвей, плотно прижались друг к другу, разве только руку меж стволами просунешь. Время от времени сине-зелёными пятнами проносятся массивы елей, реже — сосен.Холодно, неуютно там, за окнами вагонов. Ранняя весна или поздняя зима? Не поймёшь…Два года назад Владимира по этой же дороге везли в арестантском вагоне в колонию. Тогда была осень, и этот же лес манил своими яркими зелёными, красными и жёлтыми цветами…Телеграммы матери он не давал. Из писем знал, что отец вот уже год, как уехал и не подавал о себе никаких вестей. Значит, теперь она одна. Оно и к лучшему.Вспомнил отца, потом Сашку… Ненависть к этим двум людям жила в каждой частице его существа.А мать уже старуха. Последнее время уборщицей в школе работала. Тяжело ей одной приходится.На одной из станций его окликнули:— Вовка! Зздорово, кореш!— Рыжий!Действительно, перед ним Колька Рыжий, похудевший, с ещё более вытянутой, чем обычно, шеей.— У-угощайся, без монеты купил, — протягивает он Владимиру курицу.— Нет, спасибо.— Ккуда направляешься?— Домой, конечно.— А ппотом?— Куда же потом? На комбинате работать буду.— Ппродался, значит.Владимир вместо ответа берет его руки, сжимает в своих.— Ты свои грабки видел?Несмотря на сопротивление, он подносит ладони Кольки к его лицу.— Ппусти.— Видел? Грабки вора. А вот мои!Перед лицом Кольки две мозолистые ладони.— Рабочие грабки. Так-то… Запомни это и Сашке при случае передай. Не трожьте меня, а то этими вот грабками придушу!А на следующей станции в вагон ввалилась группа юнцов в ватниках.— Где эта шкура?— Спрятался!Владимир почувствовал, как краска отливает от щёк. Нащупал рукой столовый нож: дёшево не возьмёте!Но тут с полки соскочил амнистированный, которого в вагоне звали Пашкой. Громадный, лохматый, меднолицый. Набычившись, рявкнул:— Чего надо? Мотай отсюдова.— Ты, дядя, потише. Тебя, видать, жареный петух ещё в задницу не клевал. Гляди, успокоим…— Что?!Пашка схватил одного из мальчишек за шиворот, повернул к себе спиной, ударил под зад, тот кубарем вылетел на площадку. Бешено заорал:— Вон, шестерня! Чтоб духу вашего здесь не было!Ругаясь и угрожая, мальчишки ушли. А Пашка, повернувшись к Владимиру, отдуваясь, сказал:— Ты, парень, своей линии крепко держись. А шпаны этой не бойся. В случае чего — ко мне. Понял?В посёлок поезд пришёл рано, в четыре часа утра. Владимир вышел на перрон, огляделся. Не спеша перешёл железнодорожный мост. Первомайская улица, улица Энгельса… поселковый Совет, потребсоюз… Вот он, дом буквой «Г». Одна половина — Нуримановых, другая — Сысоевых. Три маленьких окошка. На верёвке от крыльца и до телеграфного столба развешано бельё. Щеколда. Потянул за конец верёвочки, спрятанной между двумя брёвнами, и дверь открылась.Скинул заплечный мешок, постучал согнутыми пальцами в дверь, из-за которой доносилось мерное тиканье ходиков.Молчание.Ещё раз постучал, погромче.— Кто там?— Свои, мама…Шлёпают босые ноги. Со звоном падает крючок.— Сыночек мой родненький, кровушка моя…За самоваром — длинный и бессвязный разговор, обычная беседа между близкими людьми, которые не виделись годы. Мать расспрашивает про трудовую колонию, про воспитателей, друзей, а он рассказывает, то и дело перебивая вопросами:— Николай Ахметович дома?.. А когда вернётся?.. Не знаешь, на комбинате столяры требуются?..В половине шестого мать ушла в школу. Владимир разделся и лёг отдохнуть с дороги. Но не спалось. Голосисто кричал петух. Поскрипывая, проехала телега. Суетились скворцы.Когда мать вернулась, вынул из мешка купленный в пути платок, набросил на худые плечи.— Гостинец тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30