А Степан, казалось, не слышал реплики «брата».— Многое я видел, что не нравилось мне. И каждый раз сам себе говорил: голос сатаны! Умолкни, покорись и вымаливай прощение. А сейчас говорю: не надо мне прощения ни от тебя, Афанасий, ни от бога, ни от суда. Раз положено мне наказание за то, что на кровь свою руку поднял, пусть и осудят… Прошу прощения только у дочери своей, Валечки, у тебя, Маша, и у вас, Наталья Матвеевна.Акимов обернулся к учительнице и низко ей поклонился.После последнего слова Калашникова суд удалился на совещание. Публика вышла из зала. В фойе клуба люди смогли наконец высказать все, что передумали в эти часы.— Кто бы мог поверить, — говорил собравшимся вокруг него пожилой рабочий, — что такие вещи возможны в наше время. Ведь я же хорошо знаю Степана. Отличный семьянин был. И на тебе…Через час суд объявил приговор. Калашникова приговорили к пяти годам лишения свободы, Акимова — к двум.Степан выслушал приговор молча.
* * * …В исправительно-трудовой колонии Степана сразу же поставили на знакомую работу — по столярной части. Он принялся за труд с каким-то непонятным для окружающих ожесточением.Тяжёлые, неотвязные думы лишали Степана покоя. Если бы он отдохнул перед сном, то пришлось бы ворочаться на нарах чуть не до утра. А так Степан проваливался куда-то, едва голова касалась подушки.Вскоре рвение Степана было замечено. Имя его появилось на Доске передовиков. Не раз начальник отряда заговаривал со Степаном, советовал прочитать книги, втягивал в беседу. Акимов отмалчивался и глядел куда-то вдаль, мимо плеча воспитателя, думая о своём.Степана сделали бригадиром. Под началом у него работали четверо молодых парней, не успевших ещё овладеть никакой специальностью. Степан учил их основательно, посвящая во все тонкости мастерства. Подолгу говорил о капризах и привычках разных пород дерева, о том, как нужно дружить с инструментом, чтобы он был послушен воле мастера. Но как только беседа переходила на другие темы, из бригадира нельзя было выжать ни слова.Возможно, так и прошёл бы весь срок заключения, если бы мастерской не дали заказа со стороны: изготовить столы и стулья для детского сада.Степан молча выслушал распоряжение начальника и, не взглянув на чертежи мебели, коротко сказал:— Этого делать не буду.Степана тут же сместили с бригадиров, он ушёл, сунул голову в подушку и так лежал, не засыпая и не поднимая головы.Под вечер его вызвал начальник отряда Куницын.Степан вошёл в небольшую чистую комнату, где стоял стол, сделанный его, Степана, руками, и сел по приглашению Куницына на стул, тоже его, Степана, производства.Куницын обратился к Акимову с просьбой. Самодеятельный коллектив готовит спектакль. Нужны декорации. Не может ли он, Акимов, возглавить бригаду театральных плотников этак на неделю — на две.Прошло недели две. Степан работал за кулисами клуба, когда его вызвали.— Акимов, свидание…В маленькой комнатке Степан увидел жену и Валю. Он и рта не успел раскрыть, как девочка повисла, ухватившись ручонками за его шею. А жена заплакала в голос.— Ну что ты, — неловко уговаривал её Степан. — Теперь-то чего реветь?.. Перестань, а то, гляди, и Валюшка заплачет…Степан не мог простить себе месяцы напрасных мучений. Ведь самому написать им надо было. Хорошо, что Куницын оказался таким душевным человеком. А то так бы и не знал, простили они его или нет.Как-то Степан пришёл в библиотеку и, вытащив из кармана бумажку, где толстым плотницким карандашом рукой Куницына было написано название книги, протянул её библиотекарю.Книга называлась «Библия для верующих и неверующих», и Степан с первого раза многого в ней не понял.За повторным чтением этой книги Степана застал Куницын. Они долго говорили в этот вечер, прохаживаясь по дорожке вдоль бараков.Многие неверующие, с которыми до сих пор доводилось встречаться Степану, либо хохотали над Степановой «дурью», либо сокрушённо качали головами, доказывая, что в наши дни нельзя верить в бога. В лучшем случае собеседники Степана ссылались на спутники, атомную энергию, успехи астрономии.Куницын вёл разговор совсем по-другому. Именно здесь Степан понял, что к чужим верованиям нужно относиться с уважением и что религиозность вовсе не является признаком «глупости», «дури», «бестолковости».— Можно быть умнейшим человеком и верить в бога, — говорил Куницын. — Был такой великий учёный — Дарвин. Он до сорока лет верил в бога и только, когда сам убедился в том, что бога быть не может, порвал с религией.Степану очень хотелось спросить, как же это случилось, что простой смертный вдруг смог сам убедиться в таком деле, но он постеснялся.— У меня бы на вашем месте возник вопрос, — улыбнулся Куницын. — По вероучению иеговистов, такой человек, как Калашников, чуть ли не святой и он, конечно, должен «спастись». А ведь вы, неглупый, умеющий понимать людей человек, не можете не видеть, что Калашников — прохвост…Они долго говорили, Куницын не требовал от Акимова ответов и возражений. Но лучше бы он спорил со Степаном. Акимов теперь часто размышлял над словами воспитателя.«Как же это на самом деле выходит? — думал Степан. — Ни один волос с головы не упадёт без воли божьей. Стало быть, если один человек убил другого, то виноват не убийца, а бог. Зачем же бог, от которого все зависит, делает людей неверующими? Чтобы искусить верующих и определить, кто истинно любит бога, а кто нет? Так ведь он же всеведущий и должен знать это без испытаний и искушений!»Снова перечитал Степан «Библию для верующих и неверующих». Библиотекарь посоветовал взять ещё несколько книг и брошюр.Между тем шли месяцы. Имя Степана не сходило с Доски передовиков, и вскоре Акимов получил досрочно условное освобождение.В день отъезда произошло маленькое происшествие.Степан уже получал документы в канцелярии, когда туда вбежал библиотекарь.— Позвольте, — закричал он, — это как же так! Да у меня таким порядком всю библиотеку по домам увезут. А ну-ка открывайте чемодан! Где у вас «Библия для верующих и неверующих»?Степан густо покраснел. От смущения он никак не мог попасть ключиком в скважину замочка.— Я же не нарочно, — бормотал Степан. — Я позабыл, что не моя…— Когда Фимка Удав снимает часы с прохожих, он тоже каждый раз уверяет, что не нарочно, а просто позабыл!..— Тихо! — стукнул ладонью по столу Куницын. — Акимов, оставьте книгу у себя.Степан покривил душой, говоря Куницыну, что больше не верит в бога. Он ещё не мог назвать себя неверующим. Но и прежней веры давно уже не было. ОН САМ СЕБЯ ОСУДИЛ… В тот день в кабинете Анны Ивановны, где помимо нас находился ещё помощник прокурора области Максим Феофанович Камышев, мы говорили о том, что, не искоренив алкоголизма, нельзя покончить и с преступностью. Камышев, в недавнем прошлом прокурор сельского района, перечисляя причины, способствующие пьянству, особо подчеркнул тот огромный вред, который приносят самогонщики.— Если в какой-либо деревне увеличивалось количество хулиганств, телесных повреждений, краж, — говорил он, — то в милиции уже знали: объявился самогонщик. Трудно перечислить все беды, связанные с самогоноварением. Получалось — один наживался, а десятки людей страдали. Но однажды пострадал и самогонщик… Я имею в виду не приговор суда. Так получилось, что строже всего он сам себя наказал…— Вы имеете в виду Бычкова? — спросила Анна Ивановна.— Его, — подтвердил Камышев. — О нем стоило бы написать…Через несколько дней дело по обвинению Бычкова было доставлено в прокуратуру области. И вот уже мы, выслушивая краткие комментарии Камышева, читаем материалы дела.
* * * Судья. Подсудимый Бычков, вы по-прежнему отрицаете свою вину?Подсудимый. Отрицаю.Судья. Почему же у вас в доме произошёл взрыв?Подсудимый. Мальчишка баловался… А я недоглядел, по хозяйству был занят…Судья. А это что за медная трубка?Подсудимый. Откуда я знаю? Мало ли железок валяется.Из протокола судебного заседания…Когда-то слабый колхоз набирал силу, превращался в крупное многоотраслевое хозяйство. Изменилась и жизнь колхозников. Никто уже не завидовал так и не вступившему в колхоз Бычкову, его шкафам и диванам. У многих появилось своё, новое, ничуть не хуже. А у Бычкова, жившего за счёт продажи овощей с огорода, дела были неважны: цены на картошку все падали и торговать ею становилось невыгодно.Однажды, не дождавшись конца торговли, Бычков связал свои мешки и пошёл в чайную.В грязно-голубом павильоне в самом конце рынка с утра до вечера плавали тучи табачного дыма. На стенах висели порыжевшие едва заметные таблички: «Не курить», «Приносить с собой и распивать спиртные напитки воспрещается». У прилавка теснилась длинная очередь. Петра окликнули из дальнего угла. Он сразу узнал своего старого дружка Ярохина. Когда-то они вместе учились в школе, затем попали в одну роту. С войны Ярохин вернулся без ноги. На работу он не поступил, жена от него ушла. Ярохин проводил в чайной все время с утра до вечера, ожидая угощения от случайных собеседников, обрюзг, по неделям не брился, одет был в грязный мятый пиджак неопределённого цвета.— Здоров, Петро… — он хрипло рассмеялся. — Забываешь старых приятелей. Все деньгу копишь? Угостил бы ради встречи.Пётр недовольно отмахнулся.— Настроение не то.— Дела небось на рынке плохи? — понимающе улыбнулся Ярохин. — Так это не только у тебя. Перед тобой заходил Семёнов из Поддубного, знаешь его? Так у него тоже не лучше.Ярохин знал все последние рыночные новости. Они стекались со всего рынка в чайную.— Что же делать будешь, Петро? Так и прогореть недолго.— Не каркай, — стукнул кулаком по столу Бычков. — Без тебя душа горит.— Да ты не обижайся, я же тебе добра хочу… Тут одно дельце есть… — Ярохин оглянулся по сторонам. — Выпить бы неплохо…— Да где же я тебе выпить-то возьму? До завтра потерпеть не можешь?— Не могу, Гаврилыч, поверь, не могу. Я знаю, где можно достать. Там и о деле поговорим. Только никому ни-ни. Понял? — Ярохин живо поднялся, пританцовывая на одной ноге. — Пошли.Приятели молча шли по притихшей улице.Возле большого сумрачного, из потемневших брёвен, дома они остановились и исчезли в тёмном провале двери.С тех пор на деревне стали замечать, что Бычков изменился. На базаре появлялся редко, только за покупками…
* * * Судья. Ваша фамилия, имя, отчество и должность?Свидетель. Смирницкий Иван Кузьмич, бригадир колхоза «Рассвет».Судья. Вы знакомы с подсудимым?Свидетель. Да я со всем, почитай, районом знаком.Судья. Какие у вас отношения?Свидетель. С Петром-то? Нормальные отношения. Чего нам делить?Судья. Вам что-либо известно о том, что Бычков промышлял самогоноварением?Свидетель. Вот чего не знаю, того не знаю…Из протокола судебного заседанияОсень было холодная и злая. Дожди шли неделями. Земля размокла, по дорогам ни пройти ни проехать.Как-то Пётр вернулся домой вместе с бригадиром.— Слушай, Анюта, принеси-ка нам горяченького. А то продрогли мы с Кузьмичом, — попросил он жену.На столе появился борщ, солёные огурцы, варёная картошка.— Ну, Кузьмич, по маленькой, что ли?— А что? Можно.Пётр достал бутылку с мутноватой жидкостью.— Где это ты раздобыл? — удивился бригадир.— На станции. На водку не хватило, так пришлось взять это у одной тётки. И недорого. Будь здоров!Они чокнулись и выпили.— А что за тётка-то? — продолжал допытываться Кузьмич.— Тётка как тётка. Две руки, голова. Мы с ней детей не крестили. А тебе-то зачем? — подозрительно покосился Пётр. — Председателю доложить хочешь?— Чудак!.. Просто сам хотел достать где-нибудь…— Смогу устроить… Это нетрудно.Возвращаясь домой, бригадир снова и снова вспоминал разговор с Петром.«Черт его знает, откуда он берет самогон. А какое мне, собственно, дело? Что я — милиционер? А хоть бы и сам варил! Ведь за свои деньги и сахар покупает, и все…»После самогона было тепло и весело. Даже дождь не казался таким противным.— Все-таки хорошая это штука, выпьешь — и вроде легче становится. Вот как сегодня: председатель честил с утра, муторно было, а сейчас ничего. А Пётр — хороший мужик. И работает ничего, только жмот порядочный. Ну да все мы не без греха…С утра у бригадира страшно болела голова, и он забежал к Петру.— У тебя там не осталось в бутылке? — подмигнул он Бычкову.— Да есть немного. А что?— Опохмелиться бы.— Это можно.Пётр исчез в задней комнате и через некоторое время вернулся со стаканом самогона и солёным огурцом.— Спасибо, Гаврилыч, выручил ты меня, а то спасу не было — башка трещала! — говорил Петру бригадир, когда они шли на работу.— Да ладно уж, — отмахнулся Бычков. — Чего там, свои люди — сочтёмся. Надо будет — заходи. Выручу.Так у Петра появился первый клиент. А обслужить он мог многих…Посреди задней комнаты теперь стоял большой жестяной чан — литров на двадцать. Сверху его прикрывала крышка. Это и был самогонный аппарат.Сам Бычков не решался продавать свою продукцию, а делал это через бабку Ефросинью из соседнего села. Это была довольно бойкая старуха лет семидесяти. Любители выпить хорошо знали её дом. Постоянным клиентам самогон отпускался даже в кредит.Многие знали, что бабка продаёт самогон, но смотрели на это сквозь пальцы. Бычков же оставался в тени.— Петя, а может быть, не надо! — говорила Анна. — Ведь нам и без того хватает.— Ты только помалкивай, — предупредил Пётр. — И сыну Славке надо сказать, чтобы не проболтался. Для него и тебя стараюсь, чтоб жизнь сделать вольготную.И жизнь в доме с каждым месяцем становилась «вольготней»: купили радиоприёмник, Славке Бычков подарил велосипед.Сын не очень хорошо понимал слово «самогон». Самолёт, самокат — это ему было понятно. Это были привычные вещи, о которых люди говорили открыто, не таясь. А вот при слове «самогон» отец почему-то обязательно понижал голос:— Ты, сынок, помалкивай про заднюю комнату. Чтоб никому…— А почему, бать?— Вырастешь — поймёшь. А пока это тайна. Ты тайны хранить умеешь?— Умею, — серьёзно отвечал Славка.Так в его маленькую жизнь вошла первая тайна. Нехорошая, грязная.Как только из задней комнаты начинало тянуть сладким запахом, отец посылал его на улицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30