– С некоторых пор, – загадочно ответила Ксения. – Когда поняла, что мне приходится с мертвыми разговаривать.
– Вот как? – изумился Самсон. – И вам не страшно?
– Страшно, Самсон Васильевич. – Девочка сжала в руке пешку так, что ее пальчики побелели. – Поэтому я рада, что вы согласились мне помочь. Я должна отомстить убийце моей матери.
– Месть не детское дело, – Самсон изобразил строгость на лице. – И как же вы собираетесь мстить?
– Я его убью.
Пораженный Самсон вскочил со стула, опрокинув несколько фигур. Он в испуге оглянулся на чету Горбатовых и их гостью. Наталья Аполлоновна подняла руку и приветливо помахала, легкая улыбка тронула ее губы.
Ксения, опустив безвольно вдоль тела тонкие руки, замерла на стуле. Она смотрела на упавшие фигурки, и на лице ее была написана решимость.
– А… а… а ваша тетушка догадывается о ваших планах? – прошептал Самсон, укладывая поднятые фигурки на столик и вновь усаживаясь. – А ваш дядя?
– Дядя вообще ни при чем, – произнесла Ксения через силу. – Он ничего не знает. И я не хочу портить ему жизнь.
– Но вы испортите жизнь себе! – яростно зашептал Самсон.
– Она у меня и так испорчена, – девочка мрачно свела брови и надулась. – И все из-за Синеокова. Он к нам приходил.
Самсон отшатнулся, глаза у него полезли на лоб.
– Вы хотите убить господина Синеокова? Вы… вы… вы… Вы ошибаетесь, уверяю вас. Он преступником быть не может.
– А вы разве с ним знакомы? – подозрительно спросила Ксения. Самсон смутился.
– Не так чтобы… Встречал в прессе его имя. Он не преступник.
Ксения ссутулилась, разговор ее утомлял. Она и хотела верить своему будущему Ромео, и опасалась, что он все испортит.
– Я понимаю, – сказала она с легким вызовом, – вы слишком заняты… То теософками увлекаетесь, то усатыми барышнями… Но вы поклялись мне помочь.
Самсон, изумленный и дикими заявлениями малого дитяти, и его осведомленностью о его собственных встречах, сцепил челюсти в надежде смирить бурю эмоций, захватившую все его существо. Он надеялся, что нелепая ситуация как-нибудь разрешится сама собой.
– Я готов, – вымолвил он. – Чего прикажете, милая Джульетта? Яд? Кинжал? Пистолет?
Ксения не рассердилась. Напротив, ее личико озарилось счастливой улыбкой. Она наклонилась к Самсону и доверчиво прошептала:
– Пистолет не нужен, у дяди в сейфе есть.
Господин Шалопаев завел руки за спину, чтобы ненароком не задушить свою нежданную Джульетту.
– Милая синьорина Капулетти, – сказал он, с трудом справившись с новым потрясением, – пистолет есть и у меня. Давайте я застрелю господина Синеокова.
– Я знала, знала, что вы мне поможете, – обрадованно заговорила Ксения.
– Я превосходный стрелок, – продолжал шептать Самсон, соображая, как бы поделикатнее рассказать господину Горбатову о намерениях его племянницы. Может, увезет ребенка подальше от греха? – И вам утруждаться не надо. Я выслежу злодея и отомщу за вас и за вашу матушку. Сейчас рано темнеет, а в темноте легко скрыться.
– Верно, – ответила шепотом Ксения, – но в темноте труднее целиться. Промахнуться можно.
– Ради вас, милая Джульетта, я уж постараюсь, – заверил девочку Самсон, – Ромео сплоховать не должен. Договорились? Считайте, что Синеоков уже мертвец.
– Вы слишком торопитесь, – возразила Ксения, нервно расставляя фигурки для новой партии. – Хотя и настоящий Ромео, шекспировский, тоже был слишком горяч.
– Неужели вы передумали?
– Нет, все решено окончательно и бесповоротно, – заявила мстительница и встала. Она шмыгнула за пальму, повернулась к столику слева и, выдвинув из-под столешницы ящичек, достала фотографию и протянула ее Самсону. – Это моя мать. Ее звали Пьерина Леньяни. Пусть ее образ вдохновляет вас на месть. Спрячьте быстрее.
Мельком взглянув на фото девушки в пышном балетном тюнике, Самсон сунул его во внутренний карман сюртука.
– Я так и понял, – кивнул он. – Так злосчастным шутником с костылями на благотворительном балу был господин Синеоков?
– Что вы к нему привязались? – Ксения не на шутку рассердилась. – Он ни при чем. Он тоже пострадал. Я думала, он нас опередит и сам застрелит негодяя.
Картина, секунду назад казавшаяся Самсону ясной, подернулась густым туманом.
– Назовите имя, – потребовал он.
– Мне противно его произносить, – скривилась Ксения.
Самсон вздрогнул, когда за его спиной раздался ликующий голос мадемуазель Жеремковской.
– Самсон Васильевич! Мы почти уговорили Наталью Аполлоновну поехать к баронессе!
– Поздравляю, – сказал он с натянутой улыбкой и оглянулся: вслед за Аглаей к ним подошли и супруги Горбатовы.
– Вы ведь будете у Карабич в понедельник, правда? – щебетала Аглая Петровна. – И Наталье Аполлоновне не будет одиноко среди стольких друзей.
– Тогда я тоже хочу поехать туда, – заявила Ксения. – Мне тоже нравится ваше общество.
Самсон чувствовал, что щеки его розовеют.
– Надо же уметь так обольщать красавиц, – восхитился добродушно господин Горбатов. – И Ксения ожила, разрумянилась, глазки блестят. Да вы, я смотрю, шахматы забросили и увлеклись беседой. О чем толковали, если не секрет?
– Не секрет, – начал Самсон, – мы говорили…
– Я рассказывала Самсону Васильевичу о том, кто умеет бесследно исчезать, – перебила своего Ромео девочка.
– И кто же? – Хозяин улыбнулся Самсону. – Фокусник? Иллюзионист?
– Хуже, – заявила Ксения. – Настоящий Сатана!
Глава 20
Ольга Леонардовна Май уединилась в своем служебном кабинете. Из всех редакционных помещений лишь он не подвергся разгрому, учиненному взбесившимся Синеоковым. Она только что вернулась из салона, где обычно по средам подвергала себя процедурам, помогающим сохранить молодость, красоту и здоровье. Обычно массаж, лечебные маски, эмалировка лица приводили ее в превосходное состояние духа и сил физических прибавляли – хотелось горы свернуть.
Но сегодня даже процедуры не взбодрили. Хотя первая половина дня складывалась вполне рутинно. После полудня, отпустив Фалалея с Самсоном в Спасо-Бочаринскую церковь на отпевание замороженной Эльзы, она подписала служебные бумаги и счета, подготовленные Треклесовым, и отправила его к адвокату с поручением подготовить иск о взыскании морального ущерба с газеты «Брачный листок», заявившей на своих страницах, что «Флирт» – журнал для идиотов. Мнение чахлого конкурента Ольгу Леонардовну интересовало мало, но она никогда не упускала случая посутяжничать, если светило пополнение редакционной кассы.
Затем коротко побеседовала с Синеоковым. Театральный обозреватель пребывал в меланхолии и с недоверием отнесся к ее новости о том, что обнаружилась сестра блистательной Леньяни, которая может пролить свет на таинственную судьбу пропавшей балерины, и проживает она недалеко от редакции. Он с брезгливой ухмылкой выслушал Ольгино поручение взять интервью, но перечить не стал. На лбу его было написано, что он намеревается отделаться получасовым визитом. Самонадеянный франт не догадывался, что измаявшаяся от женской тоски пухлявая вдовушка его так быстро не выпустит из своих цепких ручек – давно уж жертву наметила, даром, что ли, в окно на красавчика пялилась. Ей, видишь ли, портреты женихов из Ольгиного альбома не приглянулись, принца подавай. И Ольга Леонардовна во имя счастья страдалицы, способной хорошо заплатить за свой каприз, не собиралась считаться с желаниями женоненавистника.
Но и она не знала, что спустя час он ворвется с редакцию с проклятиями, угрозами и в состоянии крайнего бешенства. Хорошо, что Данила пытался удержать бесноватого, самоотверженно бросался под ноги. Но предотвратить погром не мог. Единственное, за что ему спасибо, – задержал Синеокова, что и позволило Ольге скрыться на своей половине и запереться изнутри на все замки. Дверь между ее половиной и редакционной была крепкая…
В это время сбежал и Данила, – правда, успел дворника разыскать да у дверей поставить, чтобы, если погром перенесется на улицу, связать театрального обозревателя и посетителей в редакцию не пускать.
Слушать вопли Синеокова Ольге скоро надоело, и она, воспользовавшись черным ходом, ускользнула на прием в косметический салон, ибо поступаться своим здоровьем и красотой не желала.
Когда она вернулась, Данила доложил, что Синеоков заперся в умывальной и у него наступил нервный срыв – плачет, бедняжка. Сам конторщик уже успел кое-что прибрать. Госпожа Май оглядела руины в служебной прихожей и в сотрудницкой. Содранные со стен портреты красавиц, скомканные и мятые, валялись на полу. И лица уцелевших красоток, и бесформенные комки бумаги были покрыты четкими отпечатками следов мужских сапог – видимо, Синеоков в приступе необъяснимого гнева топтал их. Стул Данилы развалился, обломки аккуратно приставлены к тумбочке. Неприбранные останки еще двух стульев валялись посредине сотрудницкой, все столы там сдвинуты, стол Треклесова опрокинут, преградив путь в комнатку стенографисток. Госпожа Май надеялась, что «Ремингтон» не пострадал, и, слава Богу, телефон цел. Данила сгреб к печке с десяток разодранных журналов «Флирт» последнего выпуска, а менее пострадавшие экземпляры сложил в две пачки на подоконник. Клочки бумаг, сломанные карандаши, раздавленные чернильницы, перевернутая пепельница, скрепки образовывали у порога живописную, обильно сдобренную окурками кучку. Рядом валялись веник и совок – закончить работу Даниле помешало возвращение хозяйки.
Прикинув возможный ущерб, нанесенный театральным рецензентом, Ольга Леонардовна вышла в коридор и отперла дверь приемной. Сев за стол, велела доставить Синеокова.
Вид театральный обозреватель имел плачевный. Пиджак не застегивался. Левой ладонью критик прикрывал причинное место – пуговицы на важной детали мужского туалета, видимо, были оторваны.
– Зачем, зачем вы меня обманули? – заскулил он с порога. – Что я вам сделал плохого? Мало я пострадал от макаровских извозчиков? Возможно, у меня не залеченное сотрясение мозга! И материал в, номер еще не готов!
– Успокойтесь, мой друг, – ласково предложила госножа Май, окидывая сотрудника опасливым взглядом.
Убедившись в его безвредности, она достала бутылку, налила в рюмку коньяк, поставила ее на край стола, поближе к театральному обозревателю.
– Богом клянусь, ни в чем не виновата. – Ольга Леонардовна проникновенно сложила руки на груди. – Приходила дама, сообщила интересные сведения. Я и подумала, что это по вашей части. Неужели она обманула?
Синеоков уселся так, чтобы скрыть особо вопиющие дефекты своего туалета, и опорожнил рюмку.
– Да это какая-то фельдфебельша, – обиженно сказал он, подцепляя на вилку кусочек лимона с блюдечка, подвинутого к нему заботливой редакторшей.
– А говорила, что жена полкового лекаря, – разочарованно протянула госпожа Май.
– Но ведь не сестра известной балерины!
– Почему бы и нет? Балетный талант от сестры к сестре не передается, – философски изрекла госпожа Май. – Но я рада, что вы так быстро раскусили авантюристку. Вы же настоящий профессионал.
Лесть на Синеокова подействовала.
– Мне нужен господин Либид! – заявил он спокойно. – Где он? Почему не появляется?
– Зачем он вам? – насторожилась Ольга Леонардовна.
– Он профессиональный адвокат, а профсоюза журналистов у нас нет. Рассчитываю на помощь юриста.
– Чем же может быть вам полезен Эдмунд? Не понимаю, – госпожа Май демонстрировала растерянность. – И он занят серьезными делами. Я не могу его отвлекать, дергать по пустякам.
– Нарушение неприкосновенности личности – не пустяк, – возразил Синеоков, – это удар по либеральным ценностям! Мы с таким трудом их отвоевали. На баррикадах пятого года.
– Разделяю ваше отношение к судьбам либерализма в России, – согласилась госпожа Май, закурив пахитоску и протягивая портсигар своему сотруднику. – Но на баррикадах нас с вами не было, я точно помню.
С наслаждением выдохнув ароматный дым, Синеоков совсем успокоился.
– Не важно, я фигурально, – заявил он. – Художественному мышлению не прикажешь. Если уж оно есть, то выдает только образы, метафоры, гиперболы. Короче, я хочу подать иск в суд на эту эротоманку.
Госпожа Май многозначительно улыбнулась.
– Дорогой мой, – подмигнула она заигрывающее, – вы должны радоваться, что женщины сходят по вам с ума.
– А я не радуюсь! Не радуюсь! – Театральный обозреватель вскинулся, но с места, по счастью, не сдвинулся. – Мне не нравится, когда меня откровенно насилуют всякие образины!
– Вы преувеличиваете, друг мой, – госпожа Май миролюбиво улыбнулась. – Я ведь видела даму, она весьма аппетитная.
– Аппетитная! И это вы заявляете мне, знатоку изящного, ценителю балета и театра! Колода, и больше ничего!
– Насчет фигуры ничего не скажу, оплыла немножко. Но, полагаю, в юности могла соперничать с синьориной Леньяни.
– Ерунда! Я Пьерину Леньяни, как вас сейчас, вблизи видел! Ни капли сходства! Ни в лице, ни в фигуре!
– Ну и что? – возразила Ольга Леонардовна. – Не сошелся же свет клином на Леньяни! Жизнь не остановилась!
– Нет, остановилась, – упрямо возразил Си-неоков. – Лучше Пьерины не было и не будет. Впрочем, если бы вы разбирались в искусстве балета, вы бы сами стали театральным обозревателем. Но это к делу не относится. Мое первое и последнее требование – в судебном порядке, как и полагается в демократической стране, наказать эту колоду за попытку изнасилования журналиста при исполнении им служебных обязанностей.
– Вы полагаете, в уголовном уложении есть соответствующая статья? – Ольга Леонардовна с сомнением покачала головой.
– Вот пусть господин Либид меня и просветит, да иск поможет составить. Он же помощник присяжного поверенного, если мне память не изменяет.
– Договорились. Как только объявится, изложу ему суть случившегося. Вы довольны?
– Да, вполне. – Голос Синеокова прозвучал победно.
– Я сама жду господина Либида с нетерпением, – осторожно призналась госпожа Май. – Мне тоже нужна юридическая помощь по оформлению иска. За разгром редакции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32