им действительно хотелось ринуться в бой, они явно предвкушали намеченное мероприятие. Они не думали о том, что их могут убить или ранить, они не прикидывали, как бы убраться оттуда ко всем чертям; но, похоже, среди всех них не спятил только я один. Я услышал свое имя и встрепенулся.
Он спрашивал каждого по очереди, есть ли вопросы. У меня один нашелся.
– Самый очевидный, майор, – сказал я. – Когда начинаем?
– Мне казалось, я уже говорил, – ответил он раздраженно. – Как я объяснил Барьеру, мы ожидаем, что силы эмира будут в боевой готовности в течение двух недель. Тогда будет принято решение о дате операции. Рейс?
– Мне не знакомы эти восьмидесятидвухмиллиметровые минометы. Какова их дальнобойность?
Ответа я не слышал. Другие мысли теснились у меня в голове.
Глава V
А ведь именно Рейс выразил мои мысли словами!
Мы снова оказались в нашей гостиничной конуре.
Гутар излагал основы тактики уличного боя, таким путем обеспечивая мне еще более жуткие сновидения, чем обычно. Он только начал разливаться в похвалах по поводу гранат, когда Рейс прервал его.
– Если то, что говорил майор Кинк, правда, – сказал он в своей рассудительной манере, – такого рода бои вряд ли окажутся необходимыми.
– Я не раз убеждался, что лучше быть готовым к неожиданностям. – Типичное для Гутара заявление, обычно прекращающее споры.
Мы молча разделись. Затем Рейс, прежде чем залезть в кровать, задумчиво посмотрел на нас.
– Если говорить о плате, – произнес он, – хотел бы я знать, сколько дал бы этот американо-западногерманский консорциум, чтобы знать то, что знаем мы.
Гутар притворился испуганным.
– Осторожно, осторожно! – игриво предупредил он. – Разговоры такого рода могут довести до беды.
Рейс пожал плечами.
– Кинк не дурак. Он знает, что мы об этом подумаем. Он должен быть абсолютно уверен, что держит нас за глотку.
Он снова пожал плечами и забрался в кровать. Вскоре он уже тихо похрапывал.
Я долго не мог заснуть. Сначала Гутар довел меня до мурашек, потом этот Рейс добавил беспокойства. В одном он, конечно, был прав: каждый из нас наверняка задумывался о ценности полученной информации для консорциума УМАД в Угази. Меня, однако, удивило, что Рейс высказал подобные мысли вслух. Я имею в виду, что мне не часто приходилось иметь дело с людьми, откровенно высказывающимися по поводу подобных щекотливых вещей. Уж не глуповат ли он, раздумывал я.
Другим объяснением могло быть то, что он пустил пробный шар на предмет поиска сообщника.
В конце концов я решил, что это глупость. Как ни говори, Кинк действительно держал нас за глотку, а что касается контактов с угазийцами, то, насколько я мог судить, они имели бы место лишь с его разрешения. Запродаться боссам из УМАД, конечно, было бы нехудо: есть шанс сорвать гигантский куш, если играть с умом, и тут не нужно никакого партнера. Все, что нужно, – это безопасный путь отхода и выдержка, чтобы им воспользоваться.
Я слишком хорошо понимал, что у меня нет ни того, ни другого.
Глава VI
На следующее утро нас препроводили в склад СММАК и выдали форму.
Она состояла из брюк хаки и полевых гимнастерок с большими карманами, какую носил Кинк. Каждому выдали по три комплекта. На гимнастерках не было ни нашивок, ни знаков. Шляпы были с широкими свисающими полями. Все обмундирование выглядело, на мой взгляд, не ахти как по-солдатски, но обладало достаточными удобствами при такой жаре. Выдали также ботинки с верхом из толстого брезента и резиновыми подошвами и спальные мешки с противомоскитными сетками в пластиковых чехлах, стойких, как было написано, против сырости и плесени. За все барахло мы расписались.
Брюки пришлось почти всем подгонять по росту. Кладовщик-индиец, обладатель старой ножной швейной машинки, обмерял нас и пообещал доставить одежду в гостиницу к концу дня. Затем мы снова направились в административный блок, где нас сфотографировали в кабинках вроде как в полиции, где поперек груди пишут твое имя заглавными буквами. Фотографии предназначались для удостоверения СММАК, которые Кинк выдал нам тем же вечером. Он вручил каждому также по круглому металлическому эмалированному значку. На нем был изображен национальный флаг республики Махинди, развевающийся над скрещенными колосьями. По краю проходила надпись «Единая страна, единый народ» на арабском и французском.
– Этот значок, прикрепленный на правой стороне груди, – сообщил Кинк, – означает, что вы офицер вооруженных сил Махинди и рангом выше любого полицейского или местного чиновника. Ни при каких обстоятельствах не следует носить или показывать его здесь, в Кавайде. Он предназначен исключительно для района дислокации боевых действий.
Барьер взял свой значок и критически осмотрел его.
– А еще у вас есть такие, майор? – осведомился он.
– Зачем вам?
– Моей жене он подошел бы вместо брошки. Кинк надулся.
– Надеюсь, вы шутите, Барьер. Фулани очень чувствительны. Они сочтут оскорблением для себя, если увидят значок армейского офицера на женщине. И если продолжать эту тему, мне хотелось бы посоветовать вам и Уилленсу, чтобы ваши жены в районе дислокации лучше не расхаживали в брюках.
Барьер лишь пожал плечами, но Уилленс, похоже, разозлился.
– Я скажу своей жене, – проворчал он, – но вряд ли ей это понравится. Мы досыта нагляделись на Африку и ее заросли. Никогда раньше ей не указывали, что носить, а что нет.
– Я не указываю, только советую.
– Вас это может удивить, майор, но моя жена способна отлично за себя постоять. Любой черный, которому вздумается выказать теплые чувства по отношению к ней, рискует разлететься на мелкие кусочки. – Рад это слышать.
Больше разговоров о женщинах в брюках не велось, но ясно чувствовалось, что майор Кинк действует Уилленсу на нервы. Мне он уже давно действовал.
На следующее утро мы направились в район развертывания, опять сидя в кузове грузовика на ящиках с оружием и боеприпасами, на сей раз в форме.
На протяжении нескольких километров от базы СММАК дорога была терпимой. Она шла на небольшом расстоянии параллельно узкоколейке, по которой перевозили руду от разработок в холмах до Матендо. По дороге попалась деревушка, первая, что я видел в Кунди. Она состояла из хижин, расположенных на значительном расстоянии от дороги, с коническими крышами, покрытыми листьями, и стенами из красноватой глины. Вокруг возвышались деревья с плоскими кронами. Мужчины были одеты в распашонки с короткими рукавами, шорты и цветные кепки. Женщины носили халаты, напоминающие большие белые мешки. Детей они таскали голышом на бедрах. Кругом было полно коз.
Сразу за деревней дорога раздваивалась. Мы взяли левей, по направлению к узкоколейке и почти сразу же пересекли ее. Дальше дорога пошла все хуже и хуже. Ее, похоже, недавно проложили бульдозером, но дожди наделали на ней массу довольно глубоких вымоин, так что грузовик еле полз. Сидеть сделалось невозможно. Ящики поменьше начали болтаться по полу с каждым ухабом. Оставалось только стоять, держась за борта, и отпихивать ящики ногами. Такое мученье продолжалось с полчаса. Кинку было хоть бы хны: он сидел в кабине с шофером.
Все это время мы двигались вниз по склону, но затем дорога выровнялась и стало чуточку легче. Я говорю «дорога», но скорее она напоминала темный тоннель в джунглях. Ветви деревьев стегали по бортам и брезентовому верху кузова, закрывая солнечный свет над головой. Гнетущие вонючие сумерки преследовали нас добрый час. Затем мы выбрались из этой чащобы и немедленно остановились.
Перед нами была обширная поляна в конце долины, а на ней та же железнодорожная ветка. В основном она была проложена в одну колею, а здесь находился разъезд, где пустые вагонетки из Матендо разъезжались с наполненными рудой из Кавайды. Кроме отрезка второй колеи тут еще были платформа, ремонтная мастерская, бетонный домик и несколько хижин, крытых пальмовыми листьями. Из-под навеса мастерской доносилось постукивание молотка. Около дома стоял джип и маленький «ситроен», выглядевший так, будто какой-то любитель смастерил его из металлолома. Рядом с джипом стоял солдат-фулани, первый, какого мне привелось увидеть.
На нем был засаленный синий тюрбан, шорты цвета хаки, болтающийся патронташ и ножны от штыка. Стоял он босиком, направив на нас ствол винтовки. Каждую его щеку пересекало три вертикальных шрама, и выглядел он чрезвычайно свирепым.
Из дома вышел белый человек в форме с офицерским значком на рубашке и заорал на солдата. На мгновение тот, казалось, растерялся и, выслушав очередную порцию брани, неохотно опустил винтовку.
Офицер был высок и тощ, с курчавой темной бородкой и масляными пятнами на брюках. Он небрежно отдал честь Кинку, что больше напоминало простой приветственный жест, и забрался в джип. Когда тот тронулся, грузовик последовал за ним.
Мы двинулись по крутому спуску, ведущему от узкоколейки. Метров через четыреста находилась еще одна поляна и еще один оскалившийся солдат со шрамами на щеках, стоявший на посту. Мы остановились в конце поляны под одним из деревьев с плоской кроной. Под деревьями, в тени, стояло несколько хижин и пара-другая складских навесов.
Гутар вынул свой офицерский значок и нацепил его на рубашку. Другие сделали то же самое.
Вынул свой значок и я. Через мгновение я стал офицером армии Республики Махинди.
Величайшее мгновение в истории! Однако никакого воодушевления я не испытывал. Мне вспомнилось одно из высказываний моего отца: «Большинство офицеров – вонючее дерьмо, пока ты не узнаешь их получше. А тогда ты убеждаешься, что одни воняют больше, чем другие».
Впервые отцовская премудрость не принесла мне утешения.

НАКОНЕЧНИК КОПЬЯ
Глава I
В течение следующих нескольких дней я узнал многое.
Во-первых, я узнал, что означает «Узи».
«Узи» – автомат, сконструированный и изготовленный в Израиле. Со сложенным металлическим прикладом его длина 45 см. С полным магазином – 25 патронов – он весит четыре килограмма. Он выпаливает 9-миллиметровые пули со скоростью 650 в минуту, если бы, конечно, удавалось менять магазины с такой быстротой. Конечно, это невозможно, но зато, если подобная забава вам по душе, он разбирается для чистки – всего двенадцать частей – и собирается ровно за три минуты. Вид у этой твари курносый, чуть сгорбленный и надменный. Мне не нравилось брать его в руки, даже когда он не был заряжен. «У солдата четыре лучших друга, – говаривал, бывало, мой отец. – Две ноги, винтовка и, если умело разыграть свои карты, ротный писарь». Сдается, я не слишком долго общался со своим «Узи», чтобы считать его за лучшего друга.
Тем не менее я сначала испытывал к нему некоторую благодарность, Он позволил мне скрыть свое полное невежество по части автоматов. Дело в том, что «Узи» – оружие послевоенного поколения. Кроме капитана Тропмена – офицера с бородкой, заместителя майора Кинка, – самого Кинка и Гутара, никто из нас до этого не видел «Узи», так что пришлось объяснять, как он действует.
Ни у кого не было пистолета или револьвера. Меня это удивило. Я вспоминал, как отец, когда ему присвоили звание офицера, всегда носил на поясе большой тяжелый револьвер в блестящей кожаной кобуре. Я сначала подумывал спросить об этом, чтобы показать, насколько я знаю армейские порядки. К счастью, первым вылез с вопросом Рейс, за что капитан Тропмен его здорово отчитал. Тропмен, как и Кинк, был родом из Эльзаса и обладал очень резкими, насмешливыми манерами. Для профессионального солдата, сказал он, пистолеты и револьверы и раньше были мало полезны, а сейчас и подавно устарели. Имея «Узи», не обязательно быть хорошим стрелком; ты убьешь противника на расстоянии до двухсот метров; если есть время прицелиться и не забудешь откинуть рамку прицела – убьешь не задумываясь. Потом он совсем разгорячился. Пистолеты и револьверы, заявил он, не для солдат, а для полицейских и воров, для киноактеров и психопатов, сомневающихся, осознанно или неосознанно, в своих мужских качествах. Все это звучало весьма поучительно.
Я узнал также, что такое хижины из магунгу.
Вот как их строят в Кунди. Мужчины нарубают ворох молодых стволов и сооружают остов с округлой крышей, вроде клетки для попугая. Потом появляются женщины – за армией эмира тянется целый обоз – и начинают покрывать остов длинными, мясистыми листьями дерева магунгу. Они укладывают листья рядами, один на другой, как черепицу, пока сооружение не примет вид улья старого образца. Есть дверь, но окон нет. По теории, листья предохраняют от дождя и в то же время не мешают хижине проветриваться. На самом же деле листья магунгу лишь частично предохраняют от дождя, а вместе с ветерком (преимущественно со стороны уборных) на хижину налетали полчища насекомых. Древесные крысы и змеи тоже уважают магунгу. Однажды на крыше уборной для европейских женщин заметили удобно расположившуюся черную мамбу. Солдат убил змею раньше, чем она успела убить кого-либо из нас, а Тропмен превратил все дело в шуточку, заявив, что подобные происшествия очень помогают против дизентерии. Лично я не нашел в этом ничего смешного. В уборной для мужчин-европейцев – отвратительном сооружении с дырами над ямой, которое я ненавидел от всей души, – крыша тоже была из листьев магунгу, и стоило большого труда постоянно смотреть вверх, пока там торчишь.
С нами теперь находились пять европейских женщин, если считать жену капитана Тропмена, которая на самом деле была евроазиаткой. Она выглядела довольно привлекательно и хорошо говорила по-французски, но любила командовать. Многие из евроазиатских женщин, каких мне довелось встречать, обладали подобным свойством. Барбара Уилленс совсем с ней не ладила. Женщины, естественно, в такой обстановке временно подрядились готовить для европейских офицеров, и мадам Тропмен, очевидно, в качестве жены старшего офицера, раздавала приказы другим женам. Еще одним источником трений служил тот факт, что Кинк и Тропмены жили не в хижинах, как все остальные, а в домике при узкоколейке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25