— Мне нужно такси. Примерно до семи часов. Могу заплатить сейчас.Губы его блестят от сиропа. Я достаю из куртки ручку и тянусь через столик к его футбольной программе. Он перестает жевать. Я пишу: «Такси 17.30—19.30?» — и улыбаюсь. Словно это может помочь. Возможно, и помогает.— Тридцать долларов. — От сиропа и пончиков голос его звучит гортанно. Я достаю деньги, он кладет их в карман парусиновых брюк. — Куда едем?— Пока что никуда.Таксист снова кивает, доедает пончик и идет к стойке. Возвращается с кофе и баклавой для нас обоих.Я благодарю его, он хмыкает мол, не за что, и берет футбольную программу. Переворачивает страницу, которую я обезобразила.Я продолжаю наблюдение из окна. В «Золотом роге» никто не уходит с работы пораньше. В четверть седьмого таксист вновь поднимается за едой. Когда я опять смотрю в окно, из здания выходят двое людей в синих нейлоновых костюмах. Ни один из них не похож на президента Арафа. Уезжают они в служебных машинах, посигналив у ворот.В пять минут восьмого старики снаружи прекращают игру в нарды. Араф все не показывается. Кажется, таксист начинает жалеть меня. Он разговаривает с женщиной за стойкой и приносит мне кофе с розовой водой. Снаружи уже темно, на стоянке остается лишь одна машина, отсюда она похожа на служебную. В здании светятся только два окна. По крайней мере за одним из них находятся охранники.Президент Араф неожиданно выходит быстрым шагом. В руке у него портфель, под мышкой кожаная папка, он роется в кармане пыльника. Идет к машине, не поднимает взгляда.— Вот он… — поворачиваюсь я к таксисту. — Все. Пора.Таксист уже складывает газету и поднимается. У него порывистые движения тучного человека, в них чувствуется сила. У двери он поднимает руку, прощаясь с владельцем и последними клиентами, после чего мы оказываемся снаружи. Никаких машин, кроме пары огней, удаляющихся в сторону материка, не видно. Мы садимся в такси. Счетчик включается. Водитель выключает его и заводит мотор. В машине пахнет турецкой пиццей и искусственной кожей. Дышит водитель тяжело, делая отрывистые выдохи — хух-хух.— Вы здоровы?— Здоров.Водитель одним движением поворачивает машину на север, объяснять ему не нужно. Ведет он превосходно. Когда мы достигаем Каракёйского шоссе, «мерседес» Арафа оказывается прямо перед нами, свет уличных фонарей струится по его капоту. Маячит Галатская башня, ее освещенная смотровая площадка выделяется на фоне темно-розового городского неба.— Как вас зовут?— Кэтрин.Ответ прозвучал резче, чем мне хотелось. Водитель кивает.— Вас, конечно, все об этом спрашивают. Это турецкая манера. Проявление дружелюбия.Он все еще часто дышит. Я на секунду перевожу взгляд с «мерседеса» на него. Вижу над его верхней губой капельки пота.— Прошу прощения. А как ваше имя?— Аслан. — Водитель отрывает руку от руля и пожимает мою. — Хотите встретиться с ним пораньше или попозже?— Там, где он остановится. Спасибо.Аслан умолкает. Я смотрю из окошка автомобиля. Вокруг нас ночной Стамбул, холмы света, рассеченные темными полосами воды. Морями, проливами, морскими рукавами. Машина ныряет под эстакаду, затем мы сворачиваем на проспект Независимости. Впереди нас поблескивает «мерседес», пешеходы перед ним расступаются. Отсюда недалеко до площади Таксим, где высятся отели в блеске огней и стекла.Не доезжая квартала до площади, «мерседес» сворачивает направо, и когда мы въезжаем в эту боковую улочку, уже стоит. Аслан, не притормаживая, проезжает мимо него и останавливается в дальнем конце улочки.Когда я оглядываюсь, Араф отходит от машины. Папка и портфель у него в одной руке, пиджак и пыльник расстегнуты. Теперь видно, что у него широкая грудь и солидный животик. На ближайшем здании красная неоновая вывеска. Он спускается по ступенькам в полуподвал.— Ресторан, — говорит мой таксист. Сует руку за зеркало, достает еще одну футбольную программу и пакетик леденцов. — Дорогой. Отлично готовят рыбу.— Спасибо. Я должна вам приплатить.Аслан качает головой и начинает читать.— Еще раз спасибо. Долго вы пробудете здесь?Он оглядывает улицу.— Я уже кое-что заработал. Если хотите, Кэтрин, постою около часа.И впервые улыбается мне. От улыбки лицо его смягчается, становится привлекательным.Я направляюсь к ресторану. Ступеньки ведут к открытой двери; гардеробщик играет в компьютерную игру, за полуоткрытой портьерой из красного бархата длинный обеденный зал. Столики стоят в отдельных кабинках, обитых искусственной кожей цвета бордо. Выглядит она вульгарной и дорогой, как перстни Арафа.Официанты обслуживают два столика, и я иду по проходу следом за ними. В четвертой кабинке сидит президент компании «Золотой рог». Меню лежит на столе закрытым, словно он только что сделал заказ. Араф, подавшись вперед, закуривает сигару. Напротив него сидит девушка в белом летнем платье. У нее темные глаза, кожа как у шестнадцатилетней, темные волосы с большим белым бантом. На лице застыла растерянная улыбка, будто бы кто-то только что в разговоре с ней отпустил шутку, которой она не поняла.— Мистер Араф?Он поднимает взгляд. Девушка поворачивает голову на изящной, тонкой шее. Во плоти Араф обладает какой-то беспокойной энергией, которой не передал автор портрета. Папка лежит на стуле рядом с ним, пыльника и портфеля нет. Интересно, что в ней за работа, если такой человек берет ее домой на ночь и держит под рукой?Запонки у него из золотых монет. Будь он помоложе лет на двадцать, то походил бы на торговца наркотиками. Араф гасит зажигалку и вынимает сигару изо рта.— Я вас не знаю.— У меня нет намерения портить вам вечер…Он кричит в проход. Я оборачиваюсь, подходят два официанта. Один несет восемь тарелок, у другого, покрупнее, руки свободны. Я достаю рубины и кладу на белую скатерть.Все замирают — несколько секунд смотрят на камни. Официант с незанятыми руками что-то говорит. Араф отмахивается от него сигарой. Они ставят на стол тарелки и уходят. Девушка тянется к одному из камней. Араф шлепает ее по руке, и она надувает губы. Камни поблескивают между тарелками с донер-кебабом и жареными баклажанами. Президент компании искоса смотрит на меня:— Что это такое вы принесли?— Рубины.— И что мне теперь прикажете делать?— Поговорить со мной.Девушка обращает ко мне сердцевидное личико:— Я тоже могу говорить по-английски. Очень хорошо. Как вас зовут?— Лейла, сходи в дамскую комнату.Она хнычет:— Не хочу.Араф подается к ней:— На пять минут, дорогая. Почему бы тебе не по-чистить зубы?— Не хочу. Хочу конфет.Он раздраженно шипит. Достает из кармана пиджака кожаный бумажник, вынимает из него щедрой рукой несколько банкнот и протягивает ей. Выпадает какой-то листок бумаги и падает на заставленный стол.Недовольная гримаса на лице девушки превращается в улыбку. Она берет деньги, поднимается и проходит мимо меня, не оглядываясь. Араф жестом приглашает меня в кабинку. Пластик, на котором сидела Лейла, горячий. Араф смотрит ей вслед:— Хорошенькая, правда? Знаете, как говорят итальянцы?— Нет.— Она еще пахнет молоком. — Усмехается. Морщит нос. — Надеюсь, я вам не противен?— Вы меня не интересуете.На миг лицо Арафа изображает удивление. Мужчинам вроде него таких вещей не говорят. Мои слова заставляют его умолкнуть, и я довольна этой передышкой. Он опускает взгляд к еде.— Итак, вы хотели поговорить. Слушаю.— Вам принадлежит компания. Что вы перевозите?— «Золотой рог»? — Он принимается за кебаб. — Все, за что нам платят. Рыбу, наличные деньги, старые канаты.— Драгоценности для черного рынка.Араф перестает есть и пристально смотрит на меня. В быстрых глазах его видна та же беспокойная энергия, что и в теле.— Не похоже, что вы из полиции, — говорит он. — Из налогового управления?Я качаю головой. Он пожимает плечами:— Собственно, особого секрета тут нет. Я бы солгал, сказав, что мы не перевозим драгоценностей.Араф берет со стола выпавший лист. Это номерок, черные цифры на голубой бумаге. Рассеянно вертит его в пальцах, продолжая говорить; 68. 89. 68.— Это добропорядочный бизнес. Чистый. Есть дела и похуже. У вас на уме какой-то особый груз?— Я разыскиваю старые драгоценности. Вещь, называемую «Три брата».— Три чего? 68. 89.— «Брата».— «Три брата». — Араф морщит лоб, но взгляд его блуждает по проходу, ища девушку. — Название знакомое. Напомните, что это.— Своего рода застежка. Средневековая. Из Бургундии.В лице его вспыхивает интерес. Он кладет билет, наставляет палец на меня, затем на графин с вином.— Точно. Хотите стаканчик?— Нет. Послушайте. — Делаю вдох. Сохраняю спокойствие. — Я хочу эту драгоценность. Очень.— Очень — в пределах какой суммы?— Этот камень стоит тысячу семьсот долларов. — Я притрагиваюсь к самому большому рубину. — Если потерпите меня еще несколько минут, он ваш.Араф задумывается. Над губой президента компании на том месте, где утром проходила бритва, поблескивает пот. Я улавливаю его запах, сладковатый и едкий, напоминающий запах горчицы. При такой жаре он потеет очень мало. На секунду мне приходит в голову мысль, что он снова позовет официантов. Предложенная сумма все-таки удерживает его. Он вновь зажигает сигару.— Четыре минуты.— «Три брата». Название происходит от трех рубинов, но там есть еще бриллиант и несколько жемчужин. Все восемь камней весят двести девяносто каратов. Эта драгоценность стала королевской регалией Англии. У Тавернье, когда он умер, находились эти три рубина.Лицо Арафа проясняется, он снова ест. Я смотрю, как он отправляет баклажаны в толстогубый рот.— Достаточно. Я слышал о нем. — Наконец он проглатывает то, что во рту. — Так и быть, открою вам один секрет. Я люблю драгоценности. — Подмигивает. Жует. Теперь он весь дружелюбие и понимание. — Я слежу за рынком. За тем, что продается и покупается. За всеми открытыми, полузакрытыми, совершенно закрытыми рынками. Вот уже тридцать лет. И ни разу не видел, чтобы подобную драгоценность покупали или продавали. Средневековую вещь такой величины — нет. Ничего похожего. Послушайте дядю Арафа, я знаю, что говорю. Вы гоняетесь за призраком.Араф принимается за лепешки с бараньим фаршем. Я смотрю, как он скручивает их, макает в лимонный сок и отправляет в рот.— Миддлхемова драгоценность, — произношу я, и он едва не давится. Крякает и проглатывает.— М-м?— Пятнадцать лет назад в Англии была найдена Миддлхемова драгоценность. Конца пятнадцатого века, в хорошем состоянии. В пустых гнездах, вероятно, находились жемчужины. Центральный сапфир огранен спереди и сзади. Года через два после находки ее продали на аукционе «Сотбиз».— За сколько?— Миллион триста тысяч.— Фунтов? Стерлингов?Я киваю.— Да, но то были восьмидесятые годы, понимаете? Увы. — Я жду снова, он делает вид, будто ему неинтересно. — Эти «Братья». Что там за камни? — с нарочитым безразличием спрашивает он.— Три рубина-баласа, каждый по семьдесят каратов. Тридцатикаратовый бриллиант. Четыре большие жемчужины.— Какого веса?— От десяти до восемнадцати каратов. Все красивой неправильной формы.— Каким временем датируется застежка?— Начало пятнадцатого века, первое десятилетие.— М-м… — Араф откладывает вилку. — Думаете, она сохранилась до сих пор? Почему?Я не отвечаю. Он жует с задумчивым видом.— Жемчужины. Ну что ж, раз вы упомянули о них, у меня есть одна клиентка. В Турции, но не турчанка — слишком холодная, мне это не нравится, — из Северной Европы. Вы американка, да? Англичанка? Извиняюсь. И сочувствую. Эта клиентка любит жемчуга. Для нее они чем древнее, тем лучше. Я видел, как она покупала только старину, неизменно высшего класса. Ее род богат издавна, в течение столетий. Если кто и знает о «Трех братьях», то, думаю, она. Знаете, я брал уроки английского у лондонской девушки, похожей на вас.— Угу.Сиденье становится влажным от пота.— Угу. — Он кивает. — Рифмованного сленга кокни. «Злая вьюга» вместо «супруга». Я вот думаю, не устраиваете ли вы мне злую вьюгу?— Мне нужны только сведения.— А на них требуется время. Мне необходимо управлять компанией, оплачивать множество счетов, детей у меня столько, что не хочется и вспоминать. Так вот, Турция большая страна — она велика, как три или четыре ваших Великобритании. Но я скажу вам, как найти эту женщину, за плату. Один процент. Один процент стоимости этой вещи, авансом.— Я не заинтересована в продаже этой драгоценности.— Не заинтересованы? — Президент компании смеется и становится отталкивающим. — Бросьте вы эту чушь. У меня уши вянут, драгоценность — те же деньги. Какая разница? Собираетесь носить ее? Я в любом случае хочу получить свою долю. Сколько может стоить такая вещь?— Невозможно сказать. Столько, сколько покупатель дал бы за нее.Араф гасит сигарету о кебаб.— Оставьте. Будем исходить из того, что камни настоящие, так? Только они могут стоить три-четыре миллиона долларов. Плюс к этому стоимость оправы и история вещи. Раз она принадлежала королеве Англии, значит, на нее всегда есть спрос. Я оценил бы драгоценность в шесть с лишним миллионов долларов. Проблема в том, что моя доля от этой суммы составит шестьдесят тысяч, а вы — прошу прощения — не производите впечатления обладательницы таких денег. Я прав?Рубины по-прежнему лежат на столе. Ярко-красные среди объедков. Я собираю их.— У меня есть эти камни, — говорю я. — Самый маленький стоит четыреста долларов. Я отдам его вам сейчас, а самый большой потом. Если ваши сведения окажутся точными.Он вздыхает, манит пальцем официанта и жестом показывает, чтобы выписали счет. Тот, что покрупнее, приносит его на узорчатом медном блюде. Араф протягивает ему золотистую карточку, ждет, когда официант возьмет ее и выйдет. Потом, спокойный и серьезный, подается ко мне:— Если я не получу процента, вы ничего не узнаете.— Я не смогу продать эту вещь.— Не сможете или не захотите?— Вы просите процент от ничего. Я предлагаю вам две тысячи долларов.Араф пожимает плечами:— Продать ее вы сможете запросто. Через меня. И никакая цена не является достаточно высокой за верные сведения. Послушайте, я даю вам фамилию и адрес. Могу посадить сегодня же ночью на самолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56