Увы, на всем пляже лишь два человека пребывали в состоянии напряженного ожидания, готовые к бою, а не к наслаждению: Честер и Таратура.
Блондинка появилась внезапно, первым ее увидел Фред. Она" была в открытом купальнике ярко-голубого цвета с белыми квадратами, в темных круглых очках, закрывающих не только глаза, но почти все лицо, а в руках она держала большой надувной мяч, с которым, вероятно, собиралась идти в воду. Пройдя с десяток метров в сторону моря, она вдруг остановилась, посмотрела на Таратуру, на два полотенца, откровенно выложенных крестами, затем перевела взгляд на свой мяч и решительно изменила направление. Таратура встал от неожиданности, а Честер замер, и оба они, стремительно оглядевшись, попытались определить, кто подстраховывает блондинку, которая конечно же не могла работать без страховки. Но нет, явного ничего не было видно, потому что преступники, вероятно, действовали осторожно.
Остановившись в метре от инспектора, блондинка улыбнулась ему, как старому знакомому, и, несколько растягивая слова, как это делают капризные дети, сказала:
— Простите меня, пожалуйста, нет ли у вас резинового клея?
И протянула Таратуре мяч, словно бы подтверждая необходимость своего обращения, хотя мяч явно был целым и в клее не нуждался.
Честер слышал все, что сказала блондинка, и теперь напряженно ждал ответа Таратуры, который не имел права ошибиться в этот кульминационный момент. И хотя пароль ему не был известен, он должен был сказать сейчас нечто такое, что задержало бы блондинку, во всяком случае не спугнуло ее.
А Таратура молчал!
Он смотрел на красавицу расширенными глазами, вероятно, потрясенный ее обращением, обрадованный — и одновременно огорченный! — тем, что она все-таки проявила себя как недруг, хотя весь вчерашний вечер и сегодняшнее утро он только и ждал — и не ждал! — этого момента, надеялся — и не надеялся! — на него, боялся, что он не случится, и не хотел, чтобы он был. «Говори что-нибудь! — мысленно кричал ему Честер. — Не будь истуканом!» В глазах блондинки тоже мелькнуло то выражение, которое она подарила инспектору во время «корриды» и которое он перевел как «Тореадор, смелее в бой!».
— Есть клей, — произнес наконец Таратура. — У меня есть резиновый клей, но он в машине. Вы не пройдете со мной?
Блондинка долгим взглядом посмотрела в голубые глаза инспектора и поджала губы, выразив этим свое сомнение или по крайней мере нерешительность. И когда Честер уже подумал было, что все лопнуло, что нужно просто хватать преступницу и крутить ей руки, она улыбнулась и кокетливо произнесла:
— Это далеко?
Таратура без слов показал в сторону набережной, где действительно стоял его «бьюик», приготовленный на всякий случай еще с утра.
И они пошли.
Фред следовал за ними на расстоянии десяти шагов. Он видел, что Таратура уже обрел свою обычную уверенность, не суетился и спокойно вел блондинку, придерживая ее под локоть. На набережной было немного людей, но, к сожалению, почти все мужчины оборачивались на красавицу, что осложняло задачу инспектора. Он открыл переднюю дверцу «бьюика», сел в машину, пригласил блондинку последовать его примеру, что-то сказав ей с улыбкой, отчего она весело расхохоталась, и незаметным движением руки приоткрыл заднюю дверцу. Для Фреда? Конечно, для Честера, чего там раздумывать!
В то мгновение, когда Фред стремительно прыгнул в машину, Таратура включил зажигание, и «бьюик» бешено рванулся вперед. Блондинка воскликнула: «Ого!» — но Честер, сжав ей плечи, выдохнул:
— Тихо!
Она молчала. Все двадцать минут, что они ехали по шоссе, она не произнесла ни единого слова и только время от времени посматривала на Честера, как будто хотела понять, зачем он здесь. По всему было видно, что первое замешательство, если оно и имело место, быстро прошло. Легко совладав с нервами, блондинка не без любопытства ждала развязки.
Через двадцать минут Таратура съехал с шоссе на обочину, чтобы не мешать машинам, идущим на север. Выключив зажигание, он протянул блондинке пачку сигарет — она поблагодарила, но отказалась, — закурил сам и произнес:
— Теперь поговорим. Кто вы?
— А вы? — сказала блондинка.
Таратура переглянулся с Честером и пожал плечами.
— Мы… так. Люди. Пока это не имеет значения.
— Надеюсь, джентльмены? — улыбнувшись, спросила блондинка.
— Хм! — Таратура явно смутился.
— В таком случае, представьтесь первым, тем более что вы избрали столь оригинальный способ знакомства.
Инспектор прищурил глаза, с подозрением взглянув на блондинку.
— Вы продолжаете играть, — сказал он. — Не советую. Ответьте на мой вопрос: кто вы?
— Сюзи.
— Я спрашиваю не имя. Меня интересует…
— Ах вот что! — перебила блондинка, вроде бы догадавшись. — Да, вы не ошибаетесь: я дочь миллионера. Но денег с собой никогда не ношу. Очень сожалею, господа.
— Мы не грабители, — мрачно сказал Таратура. — И вы это прекрасно знаете.
— Так что же вам нужно? — искренне удивилась она, словно исчерпала основные мотивы странного поведения мужчин.
Инспектор строго нахмурил брови.
— Нас интересует, почему вы установили за мной слежку.
— Я? За вами?! — В ее голосе прозвучали нотки искреннего возмущения. — Вы называете это «слежкой»?!
— Потрудитесь ответить! — серьезно сказал Таратура. — И перестаньте играть. Мое терпение не вечно.
— Ну, знаете!.. — Блондинка схватила сигарету и с жадностью закурила. — Вы полагаете, я обязана отвечать на вопрос, унижающий мое женское достоинство?
— Да, — твердо сказал Таратура. — Тем более что достоинство тут ни при чем.
— И еще в присутствии этого господина? — Она показала на Честера. — Так будет вам приятней?
— Это мой друг, — сказал Таратура.
— А что, если я откажусь?
«Крепкий орешек», — подумал Честер.
— Послушайте меня, Сюзи, — произнес Фред, посчитав необходимым вмешаться. — Если вы та, за кого мы вас принимаем, вы наш враг, и тогда извинений не потребуется. Но если мы ошиблись, вы поймете нас в конце концов и простите сами. Итак, с какой целью вы сняли номер в отеле, соседствующий с номером моего друга?
Вероятно, только сейчас блондинка осознала серьезность происходящего или сделала вид, что осознала. Она глубоко, даже с надрывом, вздохнула и повторила вопрос Честера:
— Зачем сняла номер? Извольте: случайно, господа. Хотя вас, — она повернулась к Таратуре, — я заметила еще в самолете. Мне показалось… Вы произвели на меня… Я решила… Но позвольте об этом не говорить. Обстановка не соответствует тому, что я могла бы сказать.
Честер понимающе кивнул, а Таратура сделал вид, словно признания блондинки его не волнуют и не касаются.
— Благодарю вас, — сказала Сюзи, имея в виду Честера. — А вот отель… Я всегда останавливаюсь в «Холостяке из принципа», вот уже несколько лет подряд, хотя могла бы жить у отца, но вы знаете, на этом острове лучше находиться подальше от родственников.
— Кто ваш отец? — спросил Таратура.
— Эдмонт Бейл.
— Владелец «Ум хорошо, а кларк лучше»?
Блондинка улыбнулась.
— Это он сам придумал. Лично я считаю наоборот. Но позвольте спросить, господа, за кого вы меня приняли?
Честер вновь переглянулся с Таратурой.
— Это не важно, — сказал инспектор и, движимый какими-то новыми соображениями, вдруг спросил: — А кто этот странный человек с рыжими бакенбардами, который вчера сопровождал вас с таким постоянством? — Он хотел добавить: «И с которым вы ушли из казино, так и не вернувшись ночью в отель», но удержался.
— А почему странный? — сказала блондинка.
— Так, — промямлил Таратура. — Он уродлив и несколько староват.
Блондинка смерила инспектора презрительным взглядом, но на губах у нее блуждала кокетливая улыбка. Она возрождалась прямо на глазах, эта красавица, как птица Феникс!
— Вас это очень интересует?
Таратура пожал плечами: мол, что значит очень?
— Это и есть мой папа.
— Правда? — смутившись, но не скрывая облегчения, сказал Таратура.
— Ну и прекрасно, — заметил Честер. — Я почти верю вам, Сюзи Бейл, но еще один крохотный вопрос: почему вы попросили клей, если мяч был целым?
Потупя прекрасные глаза в голубых ресницах и не глядя на инспектора, блондинка сказала:
— Я не успела сделать дырочки… Но послушайте, — произнесла она, вновь воодушевляясь, — как я могу вас называть?
— Фред Пупкинс, — сказал Фред. — А моего друга зовут Арно Брамапутра.
— Вот это да! — воскликнула блондинка. — Обожаю приключения, в которых действуют герои с такими фамилиями! Вы из полиции?
— С чего вы взяли? — опешил Таратура.
— Нет, мне просто так хочется, — мечтательно заявила блондинка. — Чтобы на острове стряслось что-то невероятное и чтобы красивый полицейский детектив раскрыл страшное преступление!
В третий раз за последние десять минут переглянулись Честер и Таратура.
— Знаете, — продолжала блондинка, — здесь очень скучно! Когда вы пригласили меня в машину, я сразу почувствовала, что сейчас случится что-то необычное. Особенно после того, как в машину сели вы! — Она показала на Честера.
— Почему же? — спросил Фред.
— Вы были лишним.
Честер расхохотался, но Таратура сохранил невозмутимость.
— Поехали отсюда, — предложила вдруг блондинка. — Недалеко здесь зона, и нас могут случайно подстрелить.
Мужчины встрепенулись и даже затаили дыхание, как это делают охотники, боясь спугнуть зверя.
— Что вы сказали? — почему-то шепотом произнес Таратура.
— Я говорю, нас могут подстрелить, — как ни в чем не бывало повторила Сюзи.
— Кто?! — не удержался от восклицания Честер.
— Неужели вы не знаете? — удивилась блондинка. — Вы, наверное, на острове впервые?
— Я спрашиваю кто?! — заорал Честер, окончательно теряя терпение. — Кто может подстрелить?!
— О Боже! — смутилась блондинка. — Что с вами, господин Пупкинс? Вам страшно?
— Послушайте, Сюзи, — все так же шепотом произнес Таратура. — Вы упомянули о зоне. Что вам известно о ней, говорите же!
Блондинка странно посмотрела на мужчин.
— Об этом знают все жители острова! — сказала она. — И даже многие курортники! Говорят, что в этой зоне уже два с половиной года то ли шпионов делают из людей, то ли людей делают из шпионов…
12. Контратака
Очнулся Гард, почувствовав боль в руке.
Перед ним стоял человек в белом халате, держа пустой шприц. И так как последнее, что запомнил комиссар, находясь в «конторе», был тоже человек в белом халате и такая же боль в руке, ему показалось, что между двумя видениями не прошло и секунды, — они как бы слились в нечто целое, не разделенное временем. Однако Гард скоро понял, что это не так: и врач был другой, и комната другая, и не было в ней чиновника Эммануила Бента со своими охранниками, и сам Гард уже не сидел в мягком кресле, а удобно полулежал на диване.
Да, это был, конечно, второй укол, которым его привели в сознание. Сколько же времени он находился в забытьи? Комиссар взглянул на часы, но обнаружил, что они исчезли. Странно. Украсть их не могли, ситуация исключала такую возможность, тем более что бумажник с леммами и кларками, пачка сигарет и зажигалка были на месте. Значит, часы изъяли, чтобы комиссар не мог вести временной отсчет, который помог бы ему определить, как далеко он находится от «конторы». Кто знает, может, его вообще перевезли на другой конец Земли, если между уколами прошли сутки? В таком случае рассчитывать на помощь Честера и Таратуры уже нельзя. Н-да… Впрочем, не стоит отчаиваться: маскировать время и расстояние имеет смысл лишь тогда, когда они незначительны.
Препарат, вероятно, обладал очень сильным действием, но совершенно не отражался на памяти и на способности размышлять. Неприятные ощущения, вызываемые обычным наркозом или снотворным, в данном случае отсутствовали, и Гард чувствовал себя скорее отдохнувшим и посвежевшим, чем усталым. Каждое слово, произнесенное им или услышанное от других до первого укола, тут же всплыло в его незамутненной памяти.
— Морфинил? — сказал Гард, откровенно разглядывая пустой шприц и памятуя о том, что именно этот редкий препарат был обнаружен у Боба Лангера и преступной троицы, возглавляемой — как его? — Юджином Харри.
Человек в халате ничего не ответил. Удостоверившись в том, что комиссар пришел в себя, он молча удалился. Когда за ним бесшумно закрылась дверь. Гард пожал плечами, как бы говоря: ну и Бог с тобой, не хочешь разговаривать — не надо. Гард понимал, что за ним могут тайно наблюдать, и потому решил вести себя непринужденно и естественно, как человек, попавший к «своим», а не в плен к противнику.
Затем он огляделся.
Окон не было. Небольшая комната была со вкусом обставлена мебелью, ультрамодные линии которой гармонично сочетались с полузабытой стариной. Пастельные тона обивки, пуфики на диване, декоративный камин в углу, драпировка на стенах и приглушенный зеленый свет, льющийся неизвестно откуда, превращали комнату скорее в дамский будуар, нежели в прибежище гангстеров. Во всяком случае, обстановка здесь разительно отличалась от подчеркнутой деловитости «конторы» и еще раз напомнила Гарду о пропасти, которая пролегла между ним и обычной жизнью.
Рядом с диваном стоял низкий журнальный столик с газетами многих стран, небрежно разложенными чьей-то рукой как бы в подтверждение самых пессимистических предположений Гарда. Он встал, наклонился над столиком и, подумав, «естественно» выбрал «Мир пять минут назад», а не какой-нибудь «Нью-Йорк таймс». Пробежав глазами первую страницу, печатавшую информацию о главных мировых событиях, — на кой они черт рядовому исполнителю гангстерской шайки? — комиссар с гораздо большим интересом углубился в чтение уголовной хроники. Итак, министр внутренних дел Воннел, комиссар Вутс и инспектор Моргинс награждены орденами «Знак Льва и Львицы» за «блестящее», как было написано в газете, и «оперативное» расследование двух запутанных дел, связанных с исчезновением Ут Доббс и Рони Фишер. Прекрасно! Значит, Мердок точно выполнил указание Гарда, и интервью с Джином Моргинсом было, вероятно, напечатано в одном из предыдущих номеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28