— И я, — откуда-то издалека пискнул Тисе. И, словно камнепад с кручи, по лесу покатились, нарастая, голоса, завертелись, смешиваясь в единый гул:
— И я пойду, ярл. И я… я… я… я…
На земле все задумано так, чтоб блюлось равенство, чтоб у каждого дела был братец, у каждой задумки — сестрица. Чтоб были они схожи во многом, но рознились так, что, не доставшееся одному, было отдано другому. И если есть добро, значит, где-то есть столько же зла, если вершится где-то кривда, значит, в ином месте творит суд правда, ежели существует Доля, так непременно в пару ей станет Недоля. И уж коли жила на словенской земле красавица вещейка Милена — синеглазая, белокожая, статная да темно-кудрая, значит, нечего было дивиться, что за морем нашлась ей сестра — тонкая, светловолосая, с глазами голубыми, будто небо, змеиным изгибом бледных губ и именем, напоминающим ночной крик совы, — Скъяльв.
Она встретила воинов у ворот своей усадьбы — небольшой, ухоженной, с высокими кольями городьбы и длинными обветшалыми домами. Жилые избы в усадьбе пустовали, порастали лесной травой и мхом, зато хозяйская избенка и хлев в вечернем свете белели свежестругаными дверями, поблескивали густой смолой по стенам.
Заметив Орма, Скъяльв сунула рабу принесенный с собой факел, радостно вскрикнула, бросилась навстречу, обвила руками шею ярла, будто встретила не старинного знакомца, а любимого мужа. Не заметила ни бледности, ни исказившей лицо боли…
Айша спряталась от нее за спину Харека, буркнула недовольно:
— Кабы не обделалась от радости-то…
Харек услышал ее, обернулся, однако, столкнувшись с приткой глазами, промолчал. А Скъяльв уже шла к нему, истекала звонким ручьем:
— Для меня большая радость видеть твоих друзей, Волк. Ты редко бываешь в Хейдмерке.
Говорила без упрека и ответа не ждала, поэтому Харек фыркнул:
— Сама знаешь, хозяйка, — волка ноги кормят.
— «Хозяйка», — Скъяльв зарделась, шлепнула стыдливо длинными ресницами, скривила тонкие губы. — Не желала я становиться хозяйкой, да отец прошлой зимой отлучился на пару дней в чертоги Синекожей, а возвернуться позабыл…
Говорила она ровно, звенела голосом, будто весенняя птаха, но, приметив за плечом Харека Айшу, осеклась, ухватилась тонкими пальчиками за край желтого, будто подсолнечный цвет, передника. Захлопала глазищами, растерянно затопталась пред воинами. Не ведая, что сказать незнакомой маленькой девке с узким лицом и широко расставленными кошачьими глазами, перевела взгляд на Орма. Два крепких высоких раба за ее спиной торчали безмолвными столбами, таращились себе под ноги. С факелов в их руках, шипя, падали наземь куски горелой пакли, тлели, озаряя наступающую темень скудными красными всполохами.
— Кто она? — обращаясь к Орму, пискнула лесная «хозяйка».
— Айша, — за ярла ответила притка.
Взгляд лесной девки ей не понравился. Темнота многое скрывала, однако было в ее наивных голубых глазах что-то поганенькое, потаенное. Да и вся она была ненастоящей — бледной, липкой, сладкой, будто кусок сахара. У Айши на языке так и вертелось: «Не верю я тебе», — но кинула быстрый взгляд на больного ярла, смолчала.
— А меня зовут Скъяльв, дочь Юхо, — опомнилась голубоглазая щебетунья, двумя пальчиками поправила завиток волос возле уха. Обращаясь к людям Орма, растянула в улыбке узкий рот: — Я рада принять в своем доме могучих воинов…
Не успел еще ветер долететь от одного края земли до другого с той поры, когда Айша величала трусами да жалкими псами тех, кого Скъяльв столь споро назвала могучими воинами. Недаром на усталых грязных лицах появились одобряющие улыбки, а исхудавшие да измученные, но еще крепкие мужские тела размякли, будто снопы под дождем. Забыв, что еще недавно именовали Скъяльв колдуньей, что боялись входить в ее дом, воины мялись пред ней виноватыми щенками, разве что не скулили, умоляя о ласке. Потянулись длинной вереницей мимо Скъяльв в ее усадьбу. Та кивала каждому благосклонно, приветствовала, Рабы засуетились — один взялся указывать дорогу к отведенной для пришлых избе, другой побежал за бадейкой. Нашел, черпанул воды из огромного чана у ската крыши, расплескивая, поволок воду к гостям.
Оставшись в темноте за спиной Айпш, Скъяльв принялась толковать Орму о погибшем из-за града урожае, о том, как после смерти отца, люди стали уходить из усадьбы, а она не удерживала их, охваченная горем. Так, в горе, упустила всех работников, и теперь ей приходилось справляться одной с огромным хозяйством. Белоголовый изредка коротко поддакивал, тяжело дышал.
— Вот дура-то, — про себя прошептала болотница.
Неужели тощая лесная девка не замечала на щеках ярла следов лихорадки? А если их не видела, то уж залипшую гноем рану не видеть не могла…
Айша не для того набросилась на Слатича и его друзей в лесу, чтоб терять драгоценное время здесь, в усадьбе. Решительно втиснулась меж ярлом и Скъяльв, к девке лицом, процедила сквозь зубы:
— Ярл устал с дороги.
— Что? — не расслышав, склонилась к ней Скъяльв.
Изо рта девки резко пахнуло мятой и корнем кошачьей травы.
Вот с чего была она такой ласковой да покладистой — надралась дурманного зелья, будто мужик медовухи, еле на ногах стояла. А эти-то дурни — «колдунья, колдунья»!
Чуть не засмеявшись вслух, притка ухватила Скъяльв за край расшитого узорами ворота, подтянула ее голову к своим губам, сказала тихо, чтоб Орм не слышал:
— Он умирает!
— Чего? — дыхнула мятой красавица. Разговаривать с ней было бесполезно — судя по запаху, соображать она могла начать лишь к утру.
Айша услышала за спиной сиплый вздох, оглянулась.
То, чего она опасалась, все же произошло — держась за грудь, Орм оседал вниз. Притка метнулась под него, ощутила, как на плечи навалилась страшная тяжесть, принялась гнуть к земле. Понимая, что не устоит, Айша завизжала:
— Слатич!!!
На подмогу никто не спешил, а может, время бежало так быстро, что людские ноги за ним не поспевали. Пытаясь продержаться подольше, притка обеими руками вцепилась в желтый передник Скъяльв. Ткань затрещала, Скъяльв обиженно заскулила. Ноги притки подломились в коленях. В последний миг, когда она стала опускаться наземь, рядом забухали тяжелые шаги. Одним движением Слатич перекинул ярла на свое плечо, свободной рукой поддержал Айшу, не позволив упасть.
— Тащи в избу, — сквозь полу вздохи-полувсхлипы велела Айша.
Воин послушно затопал прочь, волоча на плече обмякшее тело Белоголового. Направился к дому, у дверей которого в слабом факельном свете сновали темные тени.
— Не туда! — рявкнула ему в спину Айша. — В хозяйскую!
Она судила просто — если у Скъяльв были в запасе кошачьи трава да мята, то могло найтись и что-нибудь пополезнее. Айша видела ее рабов — упитанных, холеных, не хуже иных князей. А ведь им приходилось работать за семерых. Колдовством тут, конечно же, и не пахло, зато травами попахивало. Скъяльв вовсе не была колдуньей, как опасались воины, — обычная зелейница, которых в Приболотье в каждом печище жило по десятку…
Изба Скъяльв оказалась самой обычной травной избой. С потолка свешивались сухие пучки трав, по стенам, на вбитых в щели меж бревен сучках, покачивались мешочки с орехами, грибами, толчеными порошками семян, угольями из прошлогодней печи, сушеными мышиными лапками, хвостами ящерок и множеством прочей мелочи, столь нужной каждому зелейнику. Вдоль стен избы стояли накрытые шкурами лавки, у подпирающих матицу столбов полыхали плошки с топленой смолой и паклей, посередке, обложенный островерхими камнями, дымился затухающими угольями круглый очаг.
— Сюда, — Айша указала Слатичу на ближнюю к очагу лавку.
Словен послушно свалил на нее свою живую ношу. Орм застонал в беспамятстве, судорожно дрогнул, перекатился на спину. Одна рука ярла свесилась с лавки, коснулась пола костяшками согнутых пальцев.
— Дай-ка… — Притка резко рванула его рубаху от ворота к ластице.
За дни пути ткань поистерлась, изодралась о ветви кустов — девичьим рукам поддалась с легкостью. Увидев набрякшую синевой и заросшую гнойной коркой рану, Слатич охнул, растерянно опустил огромные длани.
— Огонь нужен. Много, — ощупывая синюю кожу вокруг раны, сказала Айша. Под ее нажимом кожа прогнулась внутрь, из приоткрывшегося края корки, пузырясь, потек коричневый гной.
Дверь коротко хряпнула, впуская Харека с костылем под одной рукой и охапкой сухих поленьев — в другой. Грузно продавливая уложенные на пол доски, берсерк пересек избу, свалил в угол поленья, пару кинул в очаг. Присев на корточки, подул, разжигая ленивое пламя. Вспыхнувший огонь озарил бледное лицо умирающего ярла, обнаженную грудь, лизнул желтым пятном бессильно свесившуюся руку.
— Где Скъяльв? — поинтересовалась у Харека притка. Двинулась вдоль стен, обшаривая выдолбленные в дереве полки. Каждый из найденных на полках горшков и плошек подносила к носу, принюхивалась.
— Там, — Харек махнул рукой в сторону двери, возле которой замер Слатич.
— Она давно пьет кошачью траву? — усмехнулась Айша.
— Она живет в лесу, — попробовал оправдать знакомицу Харек.
— Она недолго проживет, если продолжит… Вот оно! — В пузатом глиняном кувшине Айша отыскала то, что показалось нужным. Для проверки сунула в широкое горлышко палец, мазнула вязкую жижу внутри, попробовала на язык.
Дед готовил такую смесь немного иначе — брал ложку козьего жира, пол-ложки соли, ложку мельченного в порошок старого, — непременно старого, — лука, смешивал все до густой кашицы и закладывал в рану. Зелье Скъяльв если и отличалось от дедовского, то не слишком — в нем оказалось чуть более лука и чуть поменьше соли. Хотя соль в урманских землях ценили, как золото. Может, потому Скъяльв и пожалела ее в лечебное варево…
Снаружи зашумели людские голоса, накатились, достигли дверей. Кто-то попытался войти — толкнул преграду, но Слатич подпер ее спиной, вопросительно покосился на притку. Та кивнула — кто бы ни был за дверью, он мог обождать. А лихорадка не ждала — пожирала силы ярла, подлизывала остатки его жизни.
В полыхающем очаге нож разогрелся так, что Айше пришлось обмотать рукоять тряпкой, чтоб вытащить из огня. Харек уже ждал ее возле лавки, на которой покоился Орм — сидел на его ногах, плотно прижимая их к полаку. Руки ярла крепко стискивала пропущенная под полаком толстая пеньковая веревка.
Попросив у духов дома защиты от худых сил, Айша склонилась над ярлом, сильно надавливая, прошла раскаленным лезвиеы вдоль раны. Орм рванулся, чуть не сбросив Харека, и обмяк. Гной с кровью брызнули притке в лицо, попали на одежду, В нос ударил запах гниющего мяса и жженой плоти. К горлу подступила противная тошнота, захотелось заткнуть ноздри, броситься вон из избы, вдохнуть свежей ночной прохлады. Сглатывая вязкую слюну, Айша ножом выковыряла куски гнили из тела Орма, бросила на пол. Харек сплюнул, брезгливо растер один из кусков сапогом.
Продолжая скоблить рану, Айша заглянула Орму в лицо. На бледной коже мелкими каплями блестел пот, глазницы ввалились синими кругами, нос заострился.
Айша отложила нож, щедро мазнула варевом из кувшина на рану. Подождав, мазнула еще. Ярл оставался неподвижен — ни единого движения, только хриплое дыхание и тяжело вздымающаяся грудь. Притка наложила сверху на мазь длинную полосу ткани, найденной на одной из полок, протянула под спиной ярла, обернула вокруг его груди, перекинула на плечо, сделала еще виток. Чтоб просунуть ткань под спину, ей приходилось, обнимая его, приподнимать обеими руками. Каждый раз, делая новый виток, Айша чувствовала его горячее тело и невесть почему хотела прильнуть к нему еще ближе, просочиться внутрь, наполнить своей силой. Когда-то давно с той же страстью она молчаливо просила силы Бьерна. Бьерн был нужен ей, а Орму была нужна она…
Айша понимала, что происходит, но не желала верить — спорила каждым вздохом, каждым движением. Орм не смел умирать, он мог бы долго жить — ходить в походы, любить женщин…
— Он уходит, ..
Она ощущала это, как ощущала бы собственную смерть. Голос дрогнул, рассыпался коротенькими прерывистыми словами:
— Харек, про тебя говорят — «зверь Одина». У тебя нюх зверя. Если ты пойдешь за ним, то сможешь найти его? Найти там, за краем жизни?
Фразы спотыкались. В дверь ломились, что-то выкрикивали. Кажется, о каком-то отряде, идущем к усадьбе, или об отряде, который уже пришел. Требовали ярла…
— Ты не умрешь. Твое тело очень быстро заживает, быстрее, чем у обычного человека, поэтому ты не умрешь. И у тебя будет время вернуть Орма назад. Ты понимаешь? — торопилась Айша.
— Нет.
Короткий ответ поверг притку в бессильную тоску.
Объяснять что-то Хареку было глупо. Да и как объяснишь за краткое время то, что впитывалось в тебя годами, что вросло в плоть, что, пугая обычного человека, никогда не напугает болотную душу?
Стук в двери сбивал и без того путающиеся мысли — Айша сдавила виски ладонями, закачалась, Она могла вычистить рану, могла положить в нее луковый бальзам, но вернуть ярла с кромки, с тонкой грани, где все души на миг задерживаются, пред тем как уйти в ирий, задерживаются, чтобы бросить последний взгляд назад, на свои бренные тела и тех, кто провожает их в последний путь, — не могла…
Слатич озадаченно сопел у двери, сдерживал натиск незваных гостей — не вмешивался, но и двери не открывал.
— Не бойся. Ты вернешься. С ярлом или без, но вернешься. Верь мне… — все-таки еще раз попыталась Айша.
Желтый звериный огонь полыхнул где-то глубоко в узких зрачках Волка, опалил Айшу осознанием простой мысли: Хареку вовсе не нужно что-то понимать — он чувствует.
— Веришь? — выдохнула притка.
Отзываясь на ее мысли, Харек ухмыльнулся, блеснул белизной зубов:
— Нет. Но я не умею бояться…
Когда они ворвались в избу, Айше было уже все равно. Сидела на заднице подле лавки, где лежали рядышком два бездыханных тела, держала в измазанной кровью ладони холодные пальцы Орма и пустым взглядом смотрела на вбегающих в избу воинов. Те ломанулись толпой, смяли по пути могучего Слатича, кружком обступили девку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44