Далее вовсе острова пойдут, река рукавами разбежится. Не потерять бы Бьернов снеккар в тумане.
Словно услышав его, на корме снеккара появился еще один силуэт с горящим факелом в руках. Вытянулся, замахал факелом над головой.
— Махни ему, — приказал Избор. Глядя, как Латья поджигает накрученную на палку смоленую паклю и размахивает ею, княжич громко велел гребцам: — Держаться за Бьерном. Не отставать.
— Не отстанем, — заверил Избора кто-то из во-ев. — Чай, грести умеем не хуже ихнего!
— И то верно, — согласился княжич, — Ничем мы не хуже. Ничем…
День для похода выдался хороший — лучшего и не пожелаешь. С рассветом подул с суши легкий попутный ветер, унес туман, открыл низкие болотины островов. Корабли на веслах миновали маленький Лосиный островок, потом прошли мимо Большого Заячьего. За Заячьим на снеккаре Бьерна принялись поднимать мачту, разворачивать парус. Впереди, на расшиве Энунда Мены, делали то же самое.
— Готовь парус, — велел Избор.
Свободные от гребли дружинники засуетились, принялись разворачивать серое полотнище. Закрепили, подняли на мачту, растянули. Ветер забился в парусине пойманным зверем, затем унялся, привалился к парусу прохладным боком, расправил вышитого на полотнище красными нитями огромного тура. Теперь любой мог понять — это расшива князя Альдоги.
Снеккар Бьерна ушел за мыс, исчез из виду за низкими, чахлыми деревцами острова. Отставать не хотелось.
— Налегай! — поторопил гребцов Избор.
Подгоняемая ветром и плеском весел расшива ловко обогнула островок, выровнялась прямо за кормой Бьернова снеккара. Разогнавшись, пошла на него, норовя ткнуться острым носом прямо в черную корму.
— Гром и молния! Что такое?! — выругался стоящий подле Избора Латья. — Какого лешего они тут стали?!
Верно, снеккар почти стоял, вернее, он едва двигался, поэтому расшива и нагоняла его столь споро.
— Уходи!!! — сложив ладони у рта, выкрикнул Латья. Запахал, словно надеялся руками отодвинуть застрявший невесть почему снеккар. Кормщик со снеккара заметил его, что-то выкрикнул в ответ. Поняв, что слов не слышно, оглянулся через плечо, кого-то позвал. На корме рядом с ним возник Бьерн, толкнул его в плечо, налег на рулевое весло, пытаясь повернуть легкий снеккар… Слишком поздно — потерявший ход корабль не желал разворачиваться.
— Табань!!! — Избор мог и не кричать — понявшие все дружинники сворачивали гордого тура, опущенные весла бурили воду. Напрасно — разогнавшаяся тяжелая расшива упрямо шла вперед, к неминуемой беде. Казалось, уже слышен громкий скрежет железных окантовок, хруст ломающихся досок, сочный всхлип столкнувшихся волн.
Избор бросился к якорному канату.
— Помоги! — на ходу рыкнул Латье, Вдвоем подхватили тяжеленную подкову с острыми краями — якорь, перевалили железяку через борт. Якорь звучно плюхнулся в воду, ушел в темноту. Старые рыбаки поговаривали, будто здесь, в дельте Нево, неглубоко. Оставалось верить слухам да ждать, когда якорные крюки вопьются в речной ил. Однако, как обычно, слухи обманули — якорный канат размотался до конца, ушел в натяг, а до дна так и не достал.
Расшива перла на корму снеккара с упрямством вышитого на ее парусе тура.
Багровые от натуги гребцы упирались в весельные рукояти, смятый парус валялся подле мачты, с ткани на Избора укоризненно посматривал красный турий глаз. Княжич перепрыгнул через брошенную впопыхах крестовину, залез на нос. Черная корма снеккара надвигалась. Наполовину спущенный парус закрывал гребцов на его носу. Зато на корме княжич уже мог разглядеть сосредоточенное лицо Бьерна и влажное пятно на рубахе худого и маленького Бьернова кормщика.
Понимая, что еще немного — и нос расшивы вспорет плоскую корму его корабля, Бьерн оторвался от руля, быстро огляделся и вдруг гортанно прокричал что-то на урманском. Бортовые весла справа дружно вспенили реку. Маленький кормщик повернул руль, а сам Бьерн подскочил к парусу, повис на растягивающей его веревке. Полотнище взмыло вверх, отклонилось, нижним краем поймало ветер.
Снеккар почти лег на правый борт, скользнул по речным волнам, клюнул вниз змеиной мордой и, оставляя за собой чистую темную полосу с разбегающимися в стороны пенными дорожками, ускользнул прямо из-под носа княжьей расшивы. Всего в паре шагов от Избора мелькнули мокрые, разбрасывающие брызги, лопасти весел, черные бортовые доски, прикрывающие верхний брус щиты, напряженная фигурка маленького кормщика и гребень плоского, похожего на хвост выдры, рулевого весла.
— Ух! Что творят… — восхищенно-испуганно прошептал стоящий рядом с Избором Латья. А затем длинно и витиевато выругался, увидев открывшуюся впереди картину. Теперь и Избору стала понятной странная остановка снеккара — невольно Бьерн очутился в ловушке меж двумя расшивами — Энунда и Избора. Почему вдруг остановился Энунд — то ли сел на мель (вряд ли — глубина была достаточная), то ли стряслось что посерьезнее — Избор не знал, но место для остановки Мена выбрал самое неподходящее. Скорее всего, вывернув из-за мыса, Бьерн обнаружил перед собой борт остановившейся расшивы. Оставался выбор — влупиться в борт застрявшего корабля Энунда или притормозить и дождаться, пока разогнавшийся Избор, заскочив за тот же мыс, ткнется в корму снеккара. Варяг предпочел увернуться и от того, и от другого. Навряд ли подобное удалось бы ему дважды.
Варяги и сами это понимали — едва выбравшись из ловушки, они побросали весла, повскакивали со скамей, принялись хлопать друг друга по плечам. Тортлав тут же принялся читать очередную, внезапно сочиненную, вису — до княжича долетал его звонкий голос.
— Рули туда, — подойдя к кормщику, княжич указал на расшиву Энунда.
Корабли встали, почти соприкоснувшись бортами, закрепились веслами. Пока крепились, варяги уже отпраздновали победу, подвели быстрый снеккар с другого борта, уложили весла лопастями на борт расшивы. Разведя руки, будто крылья, Бьерн перебежал по веслам, соскочил на палубу напротив Энунда. Лицо варяга казалось спокойным, раздражение выдавали лишь непривычно резкие движения.
— Ты что творишь? — рявкнул Бьерн. — Что встрял?
Следовать его примеру — перебегать с корабля на корабль по перекинутым над водой тонким весельным рукоятям Избору нужды не было — Энунд напакостил Бьерну, а не княжичу. Поэтому Избор облокотился на борт, принялся наблюдать. Спина варяга закрывала от княжича щуплую фигуру Мены, стоящий за левым плечом Бьерна Слатич и вовсе закрывал половину палубы.
До Избора долетел визгливый голос Мены:
— «Что встрял», мать твою ити? Да ты на это взгляни!
На миг Слатич отступил от своего хевдинга. Избору показалось, что нечто подобное он уже видел — в просвете меж варягами, на палубе, у ног Энунда лежал живой тряпичный куль. Те же распущенные волосы, та же сжавшаяся поза, тот же затравленный взгляд. Только лицо у Айши на сей раз не было перемазано кровью, а одежда, рваная и мятая, оставалась чистой.
— Девка… — недоумевающе фыркнул Латья. Обернулся к отдыхающим у весел гребцам, радостно сообщил: — ЭЙ, Энунда девка испужала!
Послышались редкие смешки. Однако шутку Латьи не поддержали — слишком вымотались, воюя с упрямым судном. Некоторые все же поднялись, поковыляли к борту — взглянуть на невесть как попавшую на судно Энунда девку.
Она уже встала, прижалась спиной к мачте, посверкивая на обступивших ее людей цепким рысьим взором.
— Принялись парус подымать, открыли квартердек, а там — она. Свернулась меж мешками со шкурками, головой зарылась в тряпки, хрен разберешь — живая иль мертвая… — объяснял примолкнувшему варягу Энунд, — Сперва шарахнулись от нее, потом, как разглядели, думали за борт выбросить. Скрутили было, так она ж не дается — царапается, кусается. И орет, как выпь ночная: «Бьерна спросите — он меня купил! » Вот, покуда суд да дело, ход и сбросили…
— А вокруг ты поглядел? — Разъяснения Бьерна не устроили. Ткнул рукой на темнеющий за кормой мыс. — Кабы я твоей расшиве зад в щепу раздробил, не девка — ты сам за бортом бы плескался.
— Так ведь не раздробил же… — выкрутился Мена.
— Так еще могу, — пригрозил варяг. Подтверждая его слова, Слатич засмеялся, закивал:
— Это мы запросто, только скажи! Избор тоже улыбнулся.
Хорош был Бьерн иль плох, однако говорил он верно. Энунд сглупил, ему б повиниться, а он еще и отбрехивался, мол, я не я и лошадь не моя. За такие выходки иной может и в лоб дать.
Бьерн драку затевать не стал. Задумчиво постучал пальцами по обтянутому кожаными штанами бедру, обошел девку кругом, поинтересовался у нее:
— Зачем увязалась? Что было — кануло, сама знаешь…
— Я не увязалась…
Она тоже не собиралась виниться — по голосу было слышно. Скоре наоборот — дали б ей волю, так еще и укусила б…
— Я спала тут!
Ее ответ озадачил Бьерна. Обрадовавшись, что гнев варяга прошел стороной, Энунд отступил ему за спину, притих, не влезая в разговор. Зато прочим воям послушать, что скажет найденная девка, было куда интереснее, чем внимать перепалке двух своих вожаков. Навострили уши, подобрались ближе. Позади Избора тоже скучились его вой, сопели, отдувались, слушали.
— Что, тебе на берегу места мало было? — Похоже, невозмутимого Бьерна наконец-то зацепило — даже голос изменился, заурчал рассерженным зверем.
— Почему мало? — Девчонка поняла, что бить не будут и за борт выбрасывать, скорее всего, тоже. Отлепилась от мачты, поправила сползший с плеча рваный ворот рубахи, вытерла нос рукавом: — Я б жила, да только ты меня купил, а где жить — не сказал. В амбаре да конюшне — князь не велит, в дворовой избе тесно — ткнуться некуда. Я к Рейнару ходила — так он всего на одну ночь пустил. Что мне, в лесу, что ль, хорониться? Так ведь опять, ежели что случится, на меня скажут — убивца, мол, воровка… А тут, — она ткнула рукой в забитую товарами яму квартердека, — тепло, сухо, мягко. Досками закроешься, и все… Откуда мне было знать, что вы нынче в море уйдете? Весь травень простояли и вдруг, на тебе, до свету снялись!
По одобрительному гулу за спиной Избор понял — воям девкины речи понравились. Многие, собираясь в спешке, думали так же, только сказать не могли — долг не велел.
— Выходит, во всем я виноват? — насмешливо поинтересовался Бьерн.
— Так ведь не я же! — заявила девчонка, Дружинники захохотали. Кто-то подбодрил девку выкриком:
— Так! Давай, режь правду-матку!
Грозившее бедой происшествие становилось забавой. Однако вдосталь повеселиться Бьерн не дал. Зацепил девчонку пальцами под подбородок, потянул к себе;
— А ведь ты врешь. Тут не просто спать, тут глухим надобно стать, чтоб ничего не услышать…
Айша побледнела, сглотнула — на шее дернулась кожа. Ладони сжались в кулаки, уперлись варягу в грудь.
— Не вру, — пробормотала чуть слышно. Ее взгляд отчаянно заметался по лицам, остановившись наконец на лице Избора.
Девка молчала, а глаза будто молили княжича о помощи. Вспомнился почти такой же взгляд — отца, стоящего на пристани…
Княжич отвернулся, уставился на стоящий поодаль силуэт Вадимова драккара. Воевода решил не подходить к скучившимся кораблям — и без того их в проливе набилось, что сельдей в бочке. Остановился поодаль, ждал. С поднятых весел в реку капала вода, оставляла на ряби разбегающиеся круги. — Врет, не врет, а что делать будем? — пискнул из-за спины Бьерна Энунд. — Девка твоя, тебе и решать.
Бьерн оглядел девчонку, отпустил ее подбородок:
— Девку я отпускаю. Сбрось ее в воду поближе к берегу — пусть идет, куда хочет.
Айша отступила от него, прижалась спиной к мачте, обхватила ее обеими руками. За спиной Избора неодобрительно зацокали языками вой. Жалели девчонку — дом был еще близко, и еще не стерлись из памяти лица зазноб, сестер, дочек. Мерещились в незнакомой девке знакомые черты. Да и любой понимал — до берега девка доплывет, а куда ей идти-то? Тут земли глухие, сплошь болота да зверье — и пары дней не продержишься в одиночку. Но спорить с варягом никто не собирался, Его добро — его и воля.
— Я, Бьерн, твоему слову не враг, — вдруг осторожно начал Энунд. Его сухое лицо заострилось, глаза сузились, пальцы рук утонули за широким поясом. Избор знал повадки Мены с детства — старик что-то замышлял. Скользил лисом вокруг урманина, ластился. — Но к чему от своего добра без выгоды отказываться?
Его вкрадчивый голос разбудил дремлющий ветер. Тот взъярился, ударил порывом в борт расшивы, загудел в досках, подтолкнул Избора в спину, словно что-то требуя.
— Живой товар — тоже товар. И худой товар — тоже товар. Нам все одно — с Белоголовым торг за княжну с княжичем вести, а ведь и такое бывает, что щука плотицу пропустит, а за уклейкой погонится… — негромко ронял слова Энунд.
Все ж недаром его нарекли Меной — в любом деле старый хрыч искал выгоды. Уж и чужое добро норовил пристроить без убытку. А ведь была в его речах толика правды — вдруг Белоголовый, помимо тех богатств, что лежат в квартердеке, пожелает живое на живое сменять?
Бьерн раздумывал. Рассматривал стоящую пред ним девчонку, молчал. Ветер трепал рубаху на его широких плечах, путался в темных косицах.
— Что думаешь, князь? — повернулся варяг к Избору.
От неожиданности у княжича перехватило горло. Ждал, что когда-нибудь Бьерну придется назвать его князем, как-никак варяг вместе со всеми приносил ему клятву верности пред походом, но не ожидал, что так скоро да по такому поводу…
— Тебе сестру с братом выручать. Коли думаешь, что нужна будет Айша тебе для твоего дела, — бери ее, а нет — тут ее оставим, — ветряными всплесками бился Избору в уши голос Бьерна.
Избор попробовал ответить, но вместо этого хрипло закашлялся, поперхнулся словами. Прокашлявшись, решил:
— Любой товар в торге не помеха.
— Что ж, твоя воля, — Бьерн кивнул Слатичу. Тот схватил девку поперек живота, легко оторвал от мачты — она лишь пискнула, заболтала в воздухе ногами и руками. Рваный ворот оголил ее плечо почти до лопатки. Из-под разорванной ткани показалось крупное родимое пятно — черное с неровными краями и тут же исчезло в рассыпавшихся по спине и плечам темных волосах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44