Но я сделала свой выбор и попыталась компенсировать любовь благополучием и материальным достатком. Не буду рассказывать, каким потрясением, как гром с ясного неба, был мой шаг для Александра. Словно кирпич неожиданно упал ему на голову. Он жутко страдал и, когда понял, что прошлого уже не вернуть, уехал, и больше я его не видела.
Бонифаций же, врать не буду, пытался полностью ублажать меня. Что оставалось ему, убогому, чтобы удержать меня, ведь я всегда могла упрекнуть его в том, что он разрушил мою любовь. Но Бони не рассчитал своих сил. Его время, время торгашей и базарных воротил, подходило к концу, а на новый этап, когда пришло время грамотных специалистов, у него не хватило ни сил, ни знаний. Обещания золотых гор и радужных перспектив оказались пустыми словами, несбыточным миражом и овечьим блеянием.
Тогда Бонифаций начал метаться из стороны в сторону. Он был готов пойти на все, чтобы заработать деньги, пытался обмануть чужих, но чужие ему не верили, тогда он стал обманывать своих. Это ему поначалу удавалось, но вскоре «своих» у него не осталось.
Бонифаций везде стал получать затрещины и оплеухи, но, как я говорила раньше, он обладал удивительным даром убеждения. Мог без мыла залезть в задницу практически любому и этим умело пользовался. Убедив кого-то в чем-то и получив деньги, он нагло и бесцеремонно кидал доверявших ему людей.
Вот так мы метались с ним из города в город. Я проклинала тот день, когда меркантильный интерес во мне перевесил истинные чувства. С какой стороны ни посмотри, какие самооправдания ни придумывай, я в глубине души все же понимала, что предала свою любовь и человека, который меня любил, каким бы плохим я ни пыталась сделать его в своем воображении. За это, видно, и наказывает меня Бог.
Дальше стало еще хуже. Однажды Бонифаций попытался опрокинуть на большую сумму тех людей, с которыми бы не следовало этого делать. Устав прятаться по разным городам России, продав последнее, что у нас было, мы смогли переехать в Стамбул к его дальнему родственнику. Но вопреки ожиданиям моего мужа, мы его родственнику были не очень-то нужны, хотя лично на меня он регулярно поглядывал с похотливым вожделением.
Мы с трудом сводили концы с концами. Бони пытался подрабатывать и поваром, и грузчиком, и официантом в захудалом ресторанчике. Он пробовал торговать в районе, в шутку называемом «Африка», пытался втюхивать челнокам лежалый товар. Но даже в Турции его вычислили кредиторы. Бонифация сильно отмутузили и поставили срок — месяц, для того чтобы расквитаться с долгами.
Он стал метаться, рваться, и у него окончательно помутнело в голове. Он начал разговаривать сам с собой, мочиться ночью в постель и истерично кричать на меня без всякого повода. Взгляд его стал мутным и бессмысленным. Во время очередного приступа мы с его дальним родственником вызвали «скорую помощь», и врачи поместили его в психиатрическую лечебницу.
Я осталась без средств к существованию. И уже со страхом думала, что придется пойти на поклон к его похотливому родственнику. Понятно, чем бы все это закончилось. Но, слава богу, я встретила в районе университета одного старого знакомого. Он взял меня с собой в Италию и познакомил там с людьми, которые, в свою очередь, протежировали меня в тот самый офис, из-за которого мы познакомились с Феликсом.
— Ну а как же с твоим мужем? — поинтересовалась Марина.
— Вообще то, мы наказаны за ту подлость, которую совершили. Он по отношению к своему другу, я по отношению к своему любимому. По крайней мере я спокойна, что в психиатрической лечебнице его не будут доставать кредиторы. Да и кому он такой нужен? Я же, если сумею заработать денег, смогу посылать ему некоторые суммы, чтобы облегчить его существование. Я его никогда не любила и в итоге была жестоко наказана за тот меркантильный шаг, который сделала. И я не знаю, как объяснить свое появление в Париже. Я понимаю, что этим обязана Феликсу. Но почему он сделал мне такой подарок? Честно говоря, после моих роковых ошибок я не надеялась на то, что в моей жизни произойдут такие перемены к лучшему. Может быть, судьба дает мне еще один шанс?
— Мне кажется, имя этому шансу Феликс, — загадочно улыбнулась Марина.
— Но почему? За что мне такой подарок судьбы?
— Не знаю, не знаю… На все есть свои причины. А как же твой Александр? Ты что-нибудь слышала о нем? — спросила Марина.
— Я слышала, что Саша стал чемпионом. Занимал призовые места в Европе и даже в мире. Мне рассказывали, что он много страдал, но потом завел семью и живет где-то во Флориде.
— А ты бы не хотела попытаться найти его? — поинтересовалась Марина.
— Нет смысла, — грустно потупила глаза Ольга и глубоко вздохнула. — Он никогда не смог бы простить предательства. Ведь недаром гласит китайская мудрость: «В одну реку два раза не ступить».
Оля еще раз тяжело вздохнула и задумалась о чем-то давно минувшем и безвозвратно утерянном.
Сицилийский дон
Перестрелка в Венеции и похищение Тарасюка громким эхом отозвались в семье Гамбино. Именно они стояли за Евгением Валерьяновичем в Италии и отвечали за его безопасность перед колумбийцами и китайской «Триадой» на Апеннинском полуострове.
Назревала серьезная межклановая война между двумя итальянскими семьями — Дженовезе и Гамбино.
Джино Кастелано сознавал, что правда на стороне клана Дженовезе и что они своими боевыми действиями возвращают украденные у них деньги, тем не менее при захвате Тарасюка в его офисе были ранены, причем двое смертельно, четверо представителей мафиозной семьи Гамбино.
Он понимал, что война уже началась и она может перерасти в кровавую междоусобицу. Но, ворвавшись в офис к хохлу, им ничего не оставалось, как открыть огонь, и если бы они этого не сделали, то сами стали бы мишенями для пуль противника. Война есть война, а без жертв она не бывает.
Когда Джино Кастелано пригласил к себе дона Карло, он уже знал, о чем пойдет речь.
— Джино, я сегодня долго разговаривал по спутниковой связи с моим двоюродным братом доном Фрэнки Дженовезе, твоим боссом. Мы вместе с ним пришли к общему мнению, что нам нет смысла развязывать войну с семьей Гамбино.
Дон Карло, поперхнувшись дымом от кубинской сигары, долго откашливался, а затем продолжил:
— Сейчас, дорогой Джино, уже далеко не те времена, когда мы с автоматами наперевес могли участвовать в горячих уличных схватках. Теперь кровавая бойня чревата не только потерей наших людей и денег, но и открыто компрометирует нас в глазах государства. Не важно, Америка это или Италия. Так что нам этого допустить нельзя.
Дон Карло, глотнув очередную порцию ароматного дыма, внимательно посмотрел в глаза Кастелано.
— Что ты думаешь по этому поводу, Джино?
— Что я могу сказать, дон Карло, — пожал плечами итальянец. — Война ведь уже развязана. Мы ведь не виноваты, что Гамбино спутались с колумбийцами и узкоглазыми. И нет нашей вины в том, что они помогали им скрывать ублюдка, который бессовестно похитил наши деньги. Они получили то, что заслуживают, и если в дальнейшем они захотят развязать с нами войну, мы готовы постоять за наши интересы! — резко закончил Джино.
— Подожди, сынок, не кипятись. Вот что значит молодая, горячая кровь. Я сам был когда-то таким же молодым и отчаянным сицилийским парнем, — улыбнулся Карло Дженовезе, вспоминая свою молодость. — Но сейчас голова моя седа, и в ней накоплено много жизненного опыта. Вот что я тебе скажу. Семья Гамбино занималась своим бизнесом. Зачем им был нужен ваш украинец, мы не знаем, это и не наше дело. Они занимались своим делом. Наши же люди ворвались к ним в офис, ранили и убили четырех человек. Именно это может послужить началом серьезного конфликта между нашими семьями. И самое желательное для нас — не позволить вспыхнуть войне. Нужно аннулировать возникшие между нами проблемы.
— Как же их аннулировать?
— Необходимо сесть за стол переговоров.
— Но кто возьмет на себя миссию выступить посредником в организации нашей встречи?
— Есть такой человек.
— Кто же он?
Дон Карло, сделав паузу, многозначительно произнес:
— Этим человеком является один из самых старейших и самых влиятельных донов в Сицилии.
— Как, неужели… неужели… дон Сальваторе?
— Да, именно он. Дон Сальваторе Локассио.
— Сколько же ему сейчас лет?
— Ему сейчас восемьдесят восемь. Но он в здравом уме и трезвой памяти. Я бы сказал, что из всех донов он самый старый и самый влиятельный.
— Как же, как же. Мой крестный, дон Фрэнки, много рассказывал о нем. Прямо-таки человек-легенда. Получается, он старше моего крестного на двенадцать лет, и когда-то сильно помог ему в его становлении как главы семьи.
— Да, именно так. Как раз сегодня утром твой босс, мой двоюродный брат, из Америки позвонил дону Сальваторе и договорился о нашей завтрашней встрече. Мы предварительно объясним нашу проблему, и если заручимся его поддержкой, то считаю, что вопрос будет улажен.
— Отлично. А кто поедет на встречу?
— Я думаю, на встрече желательно присутствие твоих друзей. Но, естественно, в минимальном количестве. Они помогут обосновать целесообразность той акция, которую мы совершили.
— Нет проблем. Я думаю, они будут рады посетить Сицилию.
— Тогда оповести их, пожалуйста, о завтрашнем вылете в Палермо.
Дон Карло медленно затушил в пепельнице выкуренную сигару.
Феликс с друзьями, благополучно отправив своего драгоценного пленника в Америку на грузовом самолете, принадлежащем компании японского клана «Черный лотос», отдыхал в уютном ресторанчике близ Площади Испании. Вместе с ним помимо Сэмэна и Яшидо за одним столом сидели два пригласивших их в ресторан итальянца из семьи Дженовезе. Это были двое очаровательных малых.
Один — невысокого роста, толстый, с лысой головой, небольшими озорными глазками и вечно улыбающимся ртом напоминал мячик. Звали его Тони, и родом он был из Флоренции.
Джани из Пизы разительно отличался от своего товарища и закадычного друга высоким ростом, худобой и пышной шевелюрой, стянутой сзади в пижонский хвостик.
Друзья вечно о чем-то спорили. Вот и в данный момент они отстаивали извечный вопрос превосходства своих городов друг перед другом. Яшидо переводил их спор своим русским друзьям, и их это веселило.
— Между прочим, у нас во Флоренции, — разорялся взмокший Тони, — в отличие от вашей галимой Пизы разных шедевров этой, как ее, эпохи Возрождения, чуть ли не треть мировых запасов. Мне сосед-историк рассказывал.
— Плевал я на твоего историка, — огрызался Джани. — Если хочешь знать, Пиза — самый древний город на побережье Европы.
— Ой, ой, ой, удивил! — качал головой флорентиец.
— Да, к твоему сведению, Пиза — это древнейший морской порт и центр морских сообщений. Так-то вот, толстяк.
— Моя Флоренция, — не унимался Тони, — вся состоит из бесчисленного количества дворцов. Весь город, как музей под открытым небом. У нас и «Рождение Венеры» Ботичелли, и «Давид» Микеланджело, и вообще, длинный ты жердь, в моем городе произведений искусства как звезд на небе.
— Да у нас одна Падающая башня всех ваших произведений стоит.
— Пизанская башня?! Ха-ха! Она того и гляди рухнет. И не видать вам больше туристов, как своих ушей. И денег, которые они приносят вашему городишке.
— Не волнуйся, восемь сотен лет простояла и еще простоит.
— Конечно, ведь рассказывают, что вы, безумные пизанцы, ее по ночам поддерживаете, чтобы не упала. То-то, я думаю, что ты на той неделе такой изможденный из Пизы приехал. Я сначала решил, что ты ночи в объятиях знойных женщин проводил, поэтому и высох весь, а ты на самом деле все ночи свою падающую колокольню поддерживал, — покатился со смеху Тони.
— Слушай, ты, весельчак! — хотел что-то резкое возразить своему приятелю Джани, но его речь прервал мобильный телефон.
Джани взял трубку и, коротко поговорив, сказал, обратившись к Яшидо:
— Звонил Джино. Он ждет нас в машине возле церкви Тринита дель Монти.
Компания, рассчитавшись за стол, вышла на Площадь Испании и, минуя фонтан «Лодочка», поднялась по знаменитой лестнице, которая вместе с Площадью Испании уже более двух веков является центром притяжения всех посетителей Рима. Многие великие люди, такие как Гете, Байрон, Стендаль, Бальзак и Ганс-Христиан Андерсен, жили некогда здесь в близлежащих домах.
На этой лестнице однажды провели показ мод ведущие модельеры мира. Но некоторые манекенщицы подвернули ноги на ступеньках, так как спускаться по ним на высоких каблуках было чрезвычайно неудобно. Аналогичный проект повторять не стали.
Поднявшись наверх, Феликс и его спутники увидели у церкви Тринита дель Монти белый лимузин «Линкольн» и поджидающего около него Джино, который облокотился о капот и щурился от солнца.
Джино рассказал Феликсу и его спутникам о разговоре с доном Карло, и они тронулись в путь, чтобы собрать вещи для предстоящей поездки в Сицилию.
Прибыв в Сицилию, Феликс ощутил приятное волнение, оказавшись на родине знаменитого крестного отца дона Вито Корлеоне, героя произведений любимого им писателя Марио Пьюзо.
Из аэропорта в Палермо они устремились на северо-запад Сицилии, в находящийся неподалеку небольшой город Трапани. Дорога пролегала среди холмов, покрытых виноградниками и оливковыми рощами, залитыми ярким солнечным светом.
Не доезжая до Трапани, машины свернули вправо, в сторону побережья Тирренского моря, и ровно через полчаса перед ними предстала старинная усадьба, расположенная на невысоком холме, в окружении оливковых деревьев и кипарисов.
Здание было построено еще в конце прошлого века и поражало своей основательностью. Старинные чугунные ворота отворили два сицилийца в просторных белых рубахах, черных жилетах и национальных головных уборах. У одного парня через плечо был перекинут автомат УЗИ, у другого за спиной виднелся старинный сицилийский обрез, называемый «лупара». Видно, он достался его хозяину еще от деда.
Сообщив что-то по рации, охранники пропустили кавалькаду, состоящую из трех машин, во внутренний двор, мощенный тесаным камнем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31