- После праздника? Праздник двадцать третьего февраля. Значит, двадцать четвертого?
Тетя Поля застыла вспоминая:
- Может быть. Двадцать четвертого. Или двадцать пятого. Да, так примерно. Нет, двадцать пятого. Я как раз дежурила двадцать пятого. Дежурство заканчивала, - она с облегчением улыбнулась.
Двадцать пятого. Ну и ну. Лешка приходил к ней в день своей смерти.
- А в котором часу?
- Утром. Да, утром, часов в десять. Все уже в техникум ушли.
- Он пришел к вам, и что дальше?
Тетя Поля покачала головой. По поведению - она чиста.
- Дальше. Дальше вошел, значит, он, а я и не думала сначала, что милицейский. В курточке такой, сам худенький. Подошел, значит: "Здравствуйте, говорит, я из милиции". Ну что ты, Андрюш, смотришь-то так?
- Вы, тетя Поль, подробней.
- А чего подробней, уж куда подробней. Книжку показал. Красненькую. Ну, я книжку эту не стала даже смотреть. Мне это ни к чему.
- А потом?
- Потом? Ну, потом. Потом он их и достал, эти рисунки. Карандашиком так, на бумаге нарисованы. Показывает, я гляжу - четверо парней. А он: "Посмотрите, - говорит, - у вас тут не болтался на входе кто-нибудь, похожий на этих?"
- Что, именно так и сказал?
- Да, говорит, не болтался ли, говорит? Особенно, говорит, около стеллажа для писем.
Вот это да! Около стеллажа для писем? Это - связь!
- Ну а вы?
- А что я? Я же говорю, как раз накануне я вроде видела одного, похожего на этого лопоухого.
Ровнин достал из кармана бумажник, порылся в нем, выудил фотокопии Лешкиных рисунков. Выбрал и положил на стол изображение "Маленького". Тетя Поля испытующе посмотрела на Ровнина. Подтянула к себе фотографию.
- Вот те на, и фото даже есть. Ну, он, он это, этот самый, которого Леша мне показывал. Он.
Ай да Лешка. Ай да Лешка, молодец! Черт, Евстифеев! Что же ты делаешь? Значит, Лешка ухитрился определить лопоухого. "Маленького". Вот тебе на. "Маленького" засекли. Ну и Лешка! Черт, ну и Лешка!
- Вы что, в самом деле его видели? - Ровнин спрятал фото. Проверить лишний раз не помешает.
- Кого?
- Ну, лопоухого?
- Да я же говорю, видела. Накануне, как раз то ли в праздник, то ли за день до праздника. Нет, в праздник.
Ровнин почувствовал, что он сейчас готов закричать: "Лешка! Лешка, ты молодец!"
- Я же своих-то всех знаю. А он, лопоухий-то этот, как раз днем, часа в четыре, входит.
Часа в четыре приносят вторую почту.
- Входит. Я его сразу заприметила. Такой вертлявый, щуплый. Только я не поняла, зачем он. Потому что обычно у нас тут, знаешь, молодежь, как на мед. Девки ведь, женское-то, считай, общежитие. Да еще праздник.
- Понятно, тетя Поль. А вы что, раньше его никогда не видели?
- Нет, не видела.
Не видела. А может быть, видела, но не замечала.
- Так что этот лопоухий?
- Ну просто, вошел так, я-то его вижу, что чужой, но подумала, мало ли чего. Всех, кто к нашим девкам постоянно ходит, я так в лицо будто знаю. А этого никогда не видела. А он в прихожей вроде у ящика с письмами покрутился. Покрутился так, покрутился, и вроде ничего.
Вроде ничего. Значит, она не увидела, как он брал письмо.
- Покрутился - и что дальше?
- Ну и назад, на улицу.
Не увидела. А он брал. Наверняка брал. Пятьсот процентов, что брал.
- Что - только покрутился?
- А что еще? - тетя Поля недоуменно посмотрела на Ровнина. Покрутился, я ж и говорю. Покрутился и назад.
- Он из ящика ничего не брал?
Тетя Поля вздохнула. Задумалась. А может быть, он и в самом деле не брал? Может быть, вообще это был не тот лопоухий?
- Ну, тетя Поль?
- Да вот, этот вот, Лешка этот, он ведь тоже про письмо интересовался. "Брал ли, - говорит, - этот лопоухий письмо?" Все допытывался.
- Ну так что же все-таки, брал?
Пусто. Прокол. Ясно, что лопоухий, если это был тот лопоухий, письмо брал. И ясно, что взял он его так, что тетя Поля этого не увидела. Но может быть, она вспомнит.
- Тетя Поль? Ну? Пожалуйста? Вспомните. Может быть, все-таки видели?
- Не видела. Чего не видела, того не видела. Может, взял он это письмо, а может, нет. Народу у нас знаешь сколько бывает в прихожей. Стоят, девок ждут, это обычная картина. Ну и, я думаю, мало ли этому что надо. Крутится, и пусть себе крутится. Их тут много крутится. Мое дело, лишь бы в общежитие не проходили.
Впрочем, взял ли он письмо, теперь уже не так важно. Жаль, конечно, так можно было бы определить букву ячейки. Если, конечно, письмо вообще там лежало. А если лежало, то, верней всего, на нем должна была быть вымышленная фамилия.
- Ну и дальше что?
- А что дальше? Леша этот, он поговорил со мной. Я, конечно, все ему сказала. Ну, про этого лопоухого. Как оно все было.
- А он?
- А он, он говорит: "Спасибо, тетя Поля, я к вам, - говорит, - еще зайду". Приятный такой парень.
Зайти снова Лешка, конечно, уже не успел. Его убили. Если это было двадцать пятого февраля, то Лешка после этого разговора сразу же поехал вместе с группой ВОХР перевозить выручку торгового центра. Потом была перестрелка. Лешка, наверное, именно поэтому только и успел записать неразборчивое: "Тетя Поля! Пищ. тех.! Св.?" И все. Значит, Лешка вышел на тетю Полю, но как? Как именно он на нее вышел? Вариантов много. Но прежде всего, да и скорее всего, Лешка мог просто обходить все общежития. В смысле, все общежития, в которых есть вот такие, открытые для каждого желающего, стеллажи для писем. А такие стеллажи есть практически в каждом общежитии. Сколько же этих стеллажей в Южинске? Институты, училища, техникумы, интернаты. Потом есть еще стройобщежития. Но как Лешка вышел именно на эти стеллажи? Ясно, Лешка искал связь. Да, это очень похоже на Лешку. Особенно на Лешку в безвыходном положении. Лешка безусловно искал связь. Он перебирал все, что может быть, в смысле, перебирал варианты связи, которые трудно контролировать. И пробовал. Может быть, он пробовал что-то еще. Но в том числе взял в работу и эти стеллажи.
- Ой, Андрюша, - тетя Поля сложила ладони. - Ой. Значит, и ты из милиции? Вы что ж, ищете, что ль, кого? Этих четырех? Которые на рисунках?
- Тетя Поль, - Ровнин улыбнулся. - Плитку-то я вам разве плохо положил?
Она покачала головой, улыбнулась:
- Андрюш, да о чем ты говоришь. Да мне из милиции, не из милиции, лишь бы человек был хороший.
- Я из милиции. И ищем мы этого лопоухого.
- Ну да, я сразу поняла, жулик он. Крутился-то прямо как уж.
- Теперь скажите мне, Леша, он как, предупреждал вас, просил никому об этом не рассказывать? Что вы отворачиваетесь?
Все ясно. Наверняка она кому-то все рассказала - и о Лешке и о лопоухом. Да, судя по тому, как она сейчас отвернулась, рассказала. Если комендантше и сменщице, это еще ничего. Но ведь те тоже могли кому-то рассказать. Ладно. Придется исходить из того, что есть. Только не нужно ее сейчас пугать. Ни в коем случае не нужно. И вообще, от этой тети Поли теперь зависит довольно много, почти все, она и сама не представляет даже, как много от нее зависит.
- Только вы, тетя Поль, вы правду мне скажите. Если он просил не говорить, а вы об этом кому-то сказали - ничего страшного в этом нет. Просил?
Тетя Поля повернулась к Ровнину:
- Просил. Откуда же я знаю? Мало ли таких бродяг? Он сказал, Леша-то, придет, а сам не приходит. Ну я, я Вале, Зуевой Вале, сменщице своей, рассказала. Говорю, вот, мол, говорю, жулика на днях видела. У нас тут крутился. Знай, поди, кто жулик, а кто нет.
- А про Лешу? Про то, что из милиции приходили, вы тоже Зуевой сказали?
- Сказала, - тетя Поля нахмурилась. - Милиция, говорю, даже приходила, интересовалась. И Варе сказала, комендантше. Да какое это значение-то имеет? Не скажут они никому, я же их знаю, не скажут, Андрей! Они и забыли давно. Ну, говорили, ну, про жулика - да, и забыто.
- Вот что, тетя Поль. Вы мне вроде бы поесть предлагали. Так вот, как там насчет поесть? Стена, она затрат требует.
- Поесть? Ой, - тетя Поля приложила руки к груди. - Ой, Андрюш. Ну конечно. Поесть. У меня же тут и борщ, и вареники, и огурчики маринованные, - она открыла холодильник.
Пока тетя Поля возилась с духовкой, раскладывала на противне пирожки, Ровнин попробовал прикинуть, что и как будет происходить дальше. Прежде всего надо решить, далеко ли распространилась информация о Лешкином появлении и его разговоре с тетей Полей. Конечно, для комендантши и сменщицы сообщение тети Поли о некоем лопоухом не бог весть какая сенсация. Но только при условии, что обе, и Зуева, и комендантша, чисты. Допустим, он верит, что они чисты и что лопоухий не мог к ним относиться никаким боком. Тогда остается одно: принять на веру, что волны от Лешкиного появления никуда не распространились. Ну, принял. Значит, южинцы, в смысле южинское УВД, ничего пока не знают о Лешкином появлении в общежитии. Ну да, ведь им, как и всем, был неясен истинный смысл этой Лешкиной записи. Что ж, в первую очередь он должен сказать об этом Семенцову. Но что сказать, что именно? Хорошо, сегодня он заедет к Семенцову и все расскажет. Что Евстифеев был двадцать пятого февраля в общежитии и зацепил связь. Или хотел зацепить. Ведь должна же быть у банды более или менее безопасная связь с Госбанком. Ну, естественно, если у них в самом деле есть там свой человек. Правда, ориентировка по почти вымышленным портретам, конечно, не ориентировка. Кто был, как взял, что взял? Письмо от своего человека в банке? А может быть, все это туфта. В некоем общежитии у неких стеллажей болтался некий лопоухий? Что это значит?
Значит. Это - значит. Значит, потому что он, Ровнин, знает Лешку Евстифеева, как самого себя. В поисках скрытой связи Лешка мог перепахать весь город. Да что там - город, дай Лешке волю, он бы не по рисункам, а по воздуху, по запаху раскрутил бы всю эту группу. Да он ее и раскрутил почти, если бы его не убили.
- Тетя Поль. Я... хотел с вами поговорить.
- Ну? - кажется, она поняла его взгляд. - Слушаю.
Как будто, по всем признакам, она его поняла. А раз поняла, то, хочет он того, или нет, у него не остается ничего другого, как полностью довериться ей. Полностью, до конца, иначе просто ничего не получится.
- Тетя Поль. Вы не представляете, как влажно нам найти этого лопоухого. Найти его мы пока не можем.
Тетя Поля опустила глаза, провела ладонью по столу. Сказала:
- Я слушаю, Андрюш. - Судя по всему, она поняла. - Что же он... - она подняла глаза. - Такого натворил?
Сказать, что он убил Лешку? Нет, не нужно будить сейчас ее воображение. Ни к чему.
- Зло натворил. Много зла.
Он должен довериться. Довериться до конца, полностью. Иначе все будет впустую.
- Ну вот, тетя Поль. Это преступник. Опасный преступник. А мы, мы с вами, вдвоем, понимаете, мы попробуем его поймать.
- Это что - как же это поймать-то?
Если бы он знал как. Если бы.
- Во-первых, вам, тетя Поль, надо молчать. Никому уже теперь не говорить о нашем с вами разговоре. А во-вторых, думаю я вот что. Он еще раз придет. Как будто бы в этом стеллаже он письма брал. Ну вот, мы с вами и должны не спугнуть теперь этого лопоухого. Делать вам самой пока ничего не надо. А когда надо будет, я скажу. Главное же сейчас - молчать. А если лопоухий этот еще раз придет за письмом, тут мы его и накроем.
- А он придет?
- Не знаю. Ну, а вдруг придет? Если тетя Валя ваша и Варвара Аркадьевна не особо болтливы, то, думаю, он придет.
Сам Ровнин, конечно, понимал, что все это не так. Гарантий, что лопоухий придет снова, - два процента. Если он, Ровнин, все понимает верно, то таких, как эта преступная группа, может спугнуть все что угодно. Даже легкое облачко.
Вечером Ровнин встретился с Семенцовым и рассказал ему то, что услышал от тети Поли. Они решили: Ровнин должен продолжать контролировать стеллаж без подстраховки, так, как он и делал это с самого начала.
Мимо проходили девушки - кое-кто из них перепрыгивал через ступеньки, кто-то сбегал, некоторые шли с достоинством, но все спешили, потому что до занятий оставалось пятнадцать минут. Значит, так будет каждое утро. Ровнин сидел за столом рядом с тетей Валей и запоминал, потому что, чем раньше он будет знать каждую из живущих в общежитии в лицо, тем лучше. Из тридцати шести комнат одна - для дежурных, четыре мужских, в остальных живут девушки. Некоторых он уже знал и помнил. Вот тихо прошмыгнула мимо беленькая, с косичками, в перешитом школьном платье - Еремеева Галя, четвертая комната. Старый знакомый, тонкошеий парень в кедах и очках Сабуров Борис, тридцать первая комната. Этих двух в белых свитерах в обтяжку он пока не знает, но заметил, что они ходят все время вдвоем. Вот похожая на белочку Лена Клюева из пятнадцатой комнаты. Дальше, с челочкой, в потертых джинсах - Бекаревич Юля, вторая комната. Глаза сияют, брови вразлет - Макарова Наташа, шестая. Битюг в замшевом пиджаке - Бондарев Алексей, тридцатая. Спортивная блондинка, та самая - Купреенко Оля, шестнадцатая. Эту не знает. Кульчицкая Эля, идти на занятия ей жутко неохота, не проснулась еще, идет и смотрит под ноги - десятая комната. Ему пока нужно только одно - поймать момент, когда в одну из ячеек ляжет письмо. Только после того, как в ячейку ляжет письмо с несуществующей фамилией, появится след. Письмо с фамилией, не значащейся в списках общежития. Пока же все остается зыбким и неясным. Утопией, чистой утопией. Но ведь выбора у него нет. Просто нет. Полная, с ямочками на щеках, хмурящаяся от застенчивости, пробежала стремглав Собко Валя - из двенадцатой. Медленно проплыла мимо, искоса оценила его, тонная матрона, полная достоинства - Ревич Вика. Но ведь выбора у него нет, он должен верить в то, чего, может быть, и не существует. В нем сейчас происходил некий диалог - диалог, в котором он разговаривал сам с собой. Зачем он, этот лопоухий, появлялся у стеллажа? - Затем, чтобы взять оттуда письмо. Допустим, напишу я в общежитие на любую фамилию. - Зачем? - Тютькину, ну а если под этой фамилией в общежитии никого нет? Письмо ведь никто не тронет, пока я сам его не возьму. - Не возьмет, ты прав. Но ведь зыбко? Зыбко, а что делать?
Сидя за столом рядом с тетей Валей и делая вид, что проверяет инвентарные списки, Ровнин прикидывал. Почту в общежитие приносят два раза - утром и днем. От девяти до десяти и от двух до четырех. А запирают общежитие в одиннадцать вечера. Значит, он должен каким-то образом незаметно каждый раз после прихода почты проверять ячейки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16