Никуда вы, Борис Наумович, без меня не поедите...
Борис Наумович. В принципе, я не против, только, чтобы Юлечка чего не подумала...
Софья Петровна. А что она может подумать? Небось, она-то свою личную жизнь устроила...
Борис Наумович. Просто она знает, как я относился к ее матери...
Людмила. Лучше я с вами поеду, про меня никто ничего не подумает...
Светлана. А давайте поедем в аэропорт все вместе!
Боголь. Боюсь, совсем обанкротимся, на одни трамвайные билеты уйдет уйма денег...
Светлана. (Доставая из кармана джинсов мобильный телефон). Все молчим, буду говорить с начальником госполиции... (Отходит к кустам, разговора не слышно... возвращается). С транспортом нет проблем, господа погорельцы! Сейчас дело только за утюгом... Люся, солнышко, сбегай в магазин... я тебе напишу записку, обратишься с ней к заведующему секции хозтоваров...
Борис Наумович. Может, я сбегаю? Люся сегодня и так как следует потрудилась...
Светлана. Пусть тогда протрясется Василий Савельевич, а вы, Борис Наумович, нам нужны, будем вас одевать... Вы у нас сегодня главное действующее лицо...Можно сказать, премьер...
Людмила. Все, все, я побежала... только записку...
Светлана пишет записку.
Боголь. Люся, подожди, я иду с тобой. Мне надоел этот комдив по имени Светлана...Я, наверное, скоро запишусь в монархомахи...(к Софье Петровне) Сонечка, не скучай, заодно я посмотрю в магазине рулончик туалетной бумаги...(уходят с Людмилой)...
Начинается примерка одежды, с шумом, репликами Софьи Петровны, веселыми приказами Светланы...
Картина вторая
На сцене Софья Петровна (в коляске), она прибрана, на ней шелковая кофточка с рукавами фонариком и темным большим бантом. Она тщательно причесана, преображенная, не узнать... В гамаке -- Боголь, он тоже приодет в кремового цвета пуловер, белую рубашку с яркой расцветки галстуком. На ногах коричневые сандалии. В руках открытая книжка, читает вслух: "Подтянув съехавшие штанишки и поправив на плече шлею, он побежал за угол сарая, где стоял верстак и где дед каждое утро что-то на нем мастерил. Но и за сараем, в молочном сумраке, никого не было. Тогда он метнулся к хате, и, обегая ее угол, вдруг замер: на завалинке, лицом вниз, лежал человек, в котором он без труда признал Гришку. Рядом валялись расстрелянные, отдающие пороховой гарью и теплом гильзы. Пересилив страх, Ромка подошел к Гришке и пальцем дотронулся до его плеча. И послышался в этом прикосновении неистовый звон, и Волчонок, зажав уши и зажмурив глаза, устремился прочь от завалены..." (к Софье Петровне) Читать дальше или ты уже спишь?
Софья Петровна. Читай...Может, и наша жизнь с тобой сложилась бы по-другому, будь у нас свой Ромка...(всхлипывая) Антошку жалко, если бы я могла ходить, я бы его вытащила из подвала...В каких страшных мучениях он погиб...
Боголь. Пожалуйста, перестань нагонять на себя эти грустные мысли. Может, его там не было, кошки иногда пропадают по несколько месяцев, а потом неожиданно возвращаются. Помнишь, я тебе рассказывал случай, когда кошка вернулась домой, пройдя 600 километров...
Софья Петровна. Не надо меня зря обнадеживать, ты же прекрасно знаешь, что наш Антошка никуда далеко от дома не отлучался (плачет)...Читай, я больше не буду...
Боголь. (Сняв очки, протирает их, продолжает читать) Впереди, на блестевшей от росы траве, по нижним венцам строения медленно перемещались странные тени. Словно волоклись две штанины -- одна скользила по земле, другая сонным движением -- по бревнам...Хоть мал и несмышлен был Ромка, но понял -- возврата оттуда, где пребывали увиденные им мама Оля, дед и Вадим, не бывает. Их жизни, видно, давно уже, через сплетенную когда-то самим дедом веревку, ушли в крышу, а оттуда -- в небо...
Софья Петровна. Их что -- повесили?
Боголь. Фашистские каратели... были такие летучие отряды, которые ночью, под видом партизан, заявлялись к местным жителям, чтобы выведать у них, где находится партизанский лагерь...
Софья Петровна. Что стало с этим Ромкой? Ты мне расскажи своими словами, а то страшно, когда читаешь...Словно приговор...
Боголь. Да тут осталось полторы странички, потерпи... (продолжает читать)... Повешенные под козырьком крыши, вразнобой, маятниками покачивались, отчего юбка у колен мамы Оли складывалась и вновь расправлялась тугим парусом...Он вернулся во двор и торопливо стал что-то искать под клетью. И то, что он там, наконец, отыскал, обхватил обеими руками, прижал к груди. Это была граната-лимонка, извлеченная им из тайника Вадима.
Софья Петровна. (Перебивая) Мне становится жутко, но ты читай, читай...
Боголь. Он вышел с ней...то есть с гранатой... Надеюсь, ты понимаешь, о чем идет речь...
Софья Петровна. С гранатой-лимонкой, похожей на круглую вафлю, я однажды в кино такую видела...
Боголь. (Продолжает читать) Он вышел с ней на середину двора, выбеленного звездным светом, поднял голову, что-то по-своему залопотал, и непонятно было -- то ли он что-то у неба просил, то ли что-то ему выговаривал... Просунув в кольцо гранаты два пальца, дернул его... Но кольцо не сдвинулось с места... (прислушивается) Слышишь, Сонечка, сирена... Кому-то, видимо, плохо, а может, это пожарная машина по вызову поехала... Все, кончаю читать...По-прежнему стрекоча, словно в игре с Тамаркой...это его старшая сестра...словно в игре с Тамаркой, он накинул на гвоздь кольцо гранаты. И, не давая себе ни секунды на прощание с жизнью, всем своим измотанным бегом и страданиями тельцем повис на несущем избавление рубчатом металле...
Софья Петровна. Неужели этот ребенок взорвал себя? Разве такое могло быть в жизни?
Пауза.
Боголь. А разве могло быть в жизни то, что произошло с нами?
Пауза.
Ох, Софочка, ты тогда спала и не знаешь страшной правды...Пожар произошел по нашей, вернее, по моей вине.(не снимая очков, под стеклами, указательным пальцем, трет глаза)...
Софья Петровна. Прошу тебя, заткни мне уши, я не хочу этого слышать...Я ведь догадывалась, ты готовил что-то с часами, припаивал к ним какие-то провода... Я тогда крепко заснула...
Боголь. Потому что в чае я тебе дал три таблетки снотворного...
Софья Петровна. И как ты мог...
Боголь. Именно потому, что я уже не мог... Не мог смотреть на твои адские мучения, на всю эту чертовски неопределенную жизнь, на свою беспомощность, нищету... А что нас ждет впереди?
Софья Петровна. Но ты же лишил всех остальных жилья, принес хорошим людям такое горе...
Боголь. Я этого не желал. Я тоже принял снотворного, а реле не включилось, произошло замыкание... Пожар, видимо, начался на кухне, там был включен удлинитель... Уже все горело и я едва успел вынести тебя... Ох, как все нелепо, вся жизнь сплошная нелепица и обман (трет кулаком глаза)...Клянусь Богом, я не хотел принести горе другим...Мне нет прощения...
Софья Петровна. Молчи, если узнают, тебя посадят в тюрьму и я останусь совсем одна...Кто-то сюда едет... Молчи, теперь никому ничем не поможешь...
Боголь. Да, но... Я и так молчал, оправдывая свою трусость твоей беспомощностью... Я все равно должен за это ответить...
Софья Петровна. Ответишь на том свете... Будешь вариться в кипящей смоле (плачет навзрыд)... Хотя я и сама не знаю, как жить дальше...Но ты молчи, все равно ничем уже не поможешь...
Рядом смолкают шумы машин, слышны веселые голоса. Первыми на сцену выходят Рубин, Светлана, а между ними израильская гостья Юля... Она в светлом, цветастом, свободно облегающем платье до пят, на голове шляпа с большими полями, темные очки, в руках букет васильков... Светлана в белом, с большим вырезом на спине платье, Людмила на высоких каблуках и тоже в светлых красивых одеждах. Преобразился и Борис Наумович, на нем светлые брюки и темно-синий жакет с блестящими пуговицами, что делает его похожим на денди...Контрастно выглядит Роман Иванович, он сменил клетчатую рубашку и невзрачные, неопределенного цвета брюки на фирменный джинсовый костюм, из-под которого выглядывает распахнутый ворот красной рубахи. Все они походят на стайку только что выбравшихся из туристического автобуса иностранцев...
Юля. Ой, папочка, какое здесь очарование! Сто лет не слыхала, как поют соловьи...Березки (обнимает березу, гладит ее ствол)...Я соскучилась по этой природе... Господи, а сколько здесь махровой сирени!
Борис Наумович. (Подходит к гамаку) Юлечка, познакомься, это мои друзья...Софья Петровна и Василий Савельевич Боголь, между прочим, писатель...Ты ведь тоже когда-то хотела стать писательницей...
Юля. Я хотела стать поэтом, а стала обыкновенной домохозяйкой...
Софья Петровна. Приятно познакомиться, говорят, в Израиле на душу населения приходится больше всех поэтов...
Юля. (Озадаченно) Что вы говорите! Мне казалось, что в Израиле больше всего водителей и продавцов...У вас здесь не хуже, чем в кибуце, куда мы с Валерием каждое лето ездим работать...Там так же чистенько и спокойно...
Боголь. Да, ничего не скажешь, здесь у нас тоже спокойно, однако, Люся, чем мы будем угощать нашу юную гостю?
Юля. А я сыта. Нас очень вкусно и сытно покормили в самолете...Я бы хотела переодеться, принять душ и сходить на пляж. У нас таких песчаных пляжей нет... Галька, раскаленные от солнца камни...
Борис Наумович. К сожалению, доченька, мы только что начали здесь осваиваться и...многого еще нет...и душ еще не сделали...
Юля. Да мне ничего не надо...разве что туалет, в самолете поленилась сходить...Папа, а почему меня встречали на таких странных машинах, с мигалками и полицейскими сиренами?
Пауза.
Все озадачены. Людмила, начала разжигать газовый таганок (приобретение Светланы), Боголь -- поправлять на жене накидку, Роман Иванович как-то суетливо принялся раскладывать мольберт, а Светлана, отойдя в сторонку, говорит по мобильному телефону...
Борис Наумович. Ну как тебе объяснить...Пожалуй, это в некотором роде сюрприз моих бывших коллег (смотрит с укоризной на Светлану), с которыми я работал раньше в полиции...
Юля. Значит, за государственный счет встречали частное лицо? У нас сняли с должности министра юстиции за то, что он однажды на служебном автомобиле отвез в магазин жену...Ох, как красиво поют соловьи...
Людмила. Давайте, к столу попьем хотя бы кофе и покушаем мороженого. Юля, если хочешь помыть руки, иди сюда (подходит к рукомойнику)...
Юля. Какая интересная штуковина (не знает, что делать с краником)...
Борис Наумович. Ты его толкни снизу вверх...Поддай ему как следует...
Софья Петровна. Это мне напоминает приключения белого человека в негритянском гетто...
Боголь. Пожалуй, в русско-еврейском гетто...Но это так непосредственно, даже умилительно... В ее годы это не страшно... Красивая девушка, наверное, счастливая...
Садятся за стол, на котором уже стоит симпатичный кофейный сервиз, который Людмила взяла напрокат в магазине, где заведующий знакомый Светланы...
Справа, из-за березок, появляется тощая фигура с папкой под мышкой. Вытирает платком пот. Ни к кому не обращаясь, внимательно разглядывает плакат, которым загорожен сожженный дом...
Незваный гость. (По-русски, с сильным акцентом) Кто тут ответственный?
Все молчат. Первой находится Светлана.
Светлана. Простите, уважаемый, а кто вам, собственно, нужен?
Гость. Я являюсь инспектором из языкового центра и хочу знать, кто здесь ответственный за это безобразие (указывает рукой на плакат, на котором по-русски написано "База отдыха")...
Светлана. Мы все ответственны за то, что здесь происходит. А что вам не нравится в этом художественном произведении?
Гость. Ни здесь, ни в каком другом месте Латвии не должно быть надписей, сделанных на каком-либо ином языке кроме государственного...И не говорите мне, что это язык великого Пушкинса и не менее великого Льва Толстойса. Я эти сказки уже слышал не раз...
Юля. Папа, я, действительно, нахожусь в Латвии, а не в ЮАР образца 1970 года?
Борис Наумович. В самой настоящей демократической стране...Не обращай, Юленька, на это внимания, просто мы имеем дело с пережитками социализма... При котором, между прочим, тоже запрещали учить и говорить на идиш и иврите...У каждого народа есть свой народ-мальчик для битья. И вообще...Первые десять лет после каждой революции -- это бесноватый карнавал для мерзавцев и политических недоумков...С этим уже ничего не поделаешь...
Боголь. Этот субъект явно из крысиного племени, и нарывается на взятку...
Игрунов. Я, кажется, его знаю, он когда-то работал сантехником в ЖЭРе... Страшно подумать, что песенные революции вытворяют с людьми...
Софья Петровна. (Теребя за рукав Василия Савельевича) Василек, отвези, пожалуйста, меня в наш вигвам, я больше не могу слушать этого филолуха царя небесного...
Боголь. (Не обращая внимания на жену) А чем, интересно, вам не нравятся Пушкинс с Толстымс...с Толстойсом? Тьфу, ты, черт, язык сломать можно!
Незваный гость. (Достает из кармана носовой платок и тщательно вытирает шею и лицо) Они мне очень симпатичны. Но их беда заключается в том, что они не знали латышского языка. И госпожа Брюквина Людмила тоже не знает и не хочет знать государственный язык, за что мы вынуждены были отстранить ее от педагогической деятельности... А на этой вывеске (указывает рукой на плакат), вызывающе, противозаконно, в ущерб интеграции...
Светлана. (Пытаясь быть убедительной) Это не просто вывеска, это произведение искусства, которое вряд ли подпадает под ваши законы...А на картине художник вправе самовыражаться как угодно и на каком угодно языке. Правильно ли я поняла ваше творчество, Роман Иванович?
Игрунов. Абсолютно правильно! (К гостю) А разрешите, уважаемый, узнать, кем мы будем после интеграции?
Гость. Странный вопрос... Очень странный...
Людмила. Вот я, к примеру, хохлушка...Значит, буду укрлатка, а вы, Роман Иванович, станете руслатом?
Игрунов. А кем станет Борис Наумович?
Борис Наумович. Само собой, я буду жидомассонским евролатом...
Людмила. А что -- неплохо звучит. Не то что чукча -- чуклат... Форменное безобразие...
Игрунов. Понятно, мы превратимся в новую общность людей, выведенных на берегах Балтийского моря...За это следует выпить.
Борис Наумович. Даже упиться до зеленых чертиков...
Гость. (Переходит на чисто русский) Я составлю акт и виновным придется заплатить штраф в размере двадцати минимальных зарплат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11