Ольбик Александр
Прощальный взгляд
Александр Ольбик
Прощальный взгляд
Драма в четырех действиях
Действующие лица:
Василий Савельевич Боголь, писатель 55 лет.
Софья Петровна, его жена, неопределенного возраста, в инвалидной коляске, употребляющая медицинские наркотики.
Роман Иванович Игрунов, художник-"реалист", 52 лет.
Светлана Игрунова, жена художника 30 лет, независимая, предприимчивая, строптивая.
Борис Наумович Рубин, бывший следователь, безуспешно подвизающийся на адвокатском поприще, 48 лет, склонный к полноте, с глубокими залысинами и большой круглой головой.
Людмила Брюквина, безработная учительница 40 лет, миловидная пышногрудая, светло-русая, про таких говорят "кровь с молоком".
Юля, дочь Фраерзона, живет в Израиле.
Айвар Попкинс, чиновник департамента, распределяющего квартиры, около 30 лет, щеголевато одет.
Пожарный, молод, въедлив.
Незваный гость, инспектор из Центра по охране языка.
Почтальон.
Действие происходит в весенней рощице, на фоне сгоревшего дома и спасенного от пожара домашнего скарба. Видны брезентовые палатки зеленого цвета. Поляна, на которой они стоят, сплошь покрыта желтыми одуванчиками, вокруг раскинулись кущи цветущей махровой сирени и черемухи. Видна часть голубого неба. Цвета преувеличенно яркие, сочные, словом, пасторальный пейзаж. Слышно также щебетание каких-то птах и отчетливое переливчатое пение соловьев. Временами раздаются назойливые крики чаек...
В гамаке, подвешенном между двух берез, лежит Рубин. В светлой шляпе, с сигаретой в зубах и бутылкой в руке. На березе висит огромная авоська, полная пустых бутылок. Рядом, на таганке, Людмила готовит обед... Поблизости, за мольбертом, на раскладном стульчике, сидит художник и пишет картину. Слева, возле несгоревшего крыльца, стоит концертный рояль, на котором странный мальчик периодически музицирует.
Первое действие.
Борис Наумович. (Оборотив лицо к небу, потягиваясь) Эй, Боженька, сделай так, чтобы я превратился в цветной воздушный шар... И чтобы несло меня вместе с облаками куда-нибудь к первобытным красотам... на юг, где много синего, океанского цвета, и непременно к Мальдивским островам...
Игрунов. Интересно, что вы там забыли?
Борис Наумович. Один мой подследственный мошенник рассказывал, что там самые красивые коралловые рифы на земле и самая чистая вода... Правда, при этом много электрических скатов... (Пауза) Люся, полетела бы ты со мной на Мальдивские острова?
Людмила. Во-первых, у меня нет для такого путешествия купальника, а во-вторых, вы много пьете вина...Утоните...или вас ужалит электрический скат...
Борис Наумович. Я практически с этим (прикладывается к горлышку бутылки) завязал...Мне предстоит каторжная работа...
Игрунов. Мальдивы, равно как и Канары любят деньги, а где они у Бориса Наумовича?
Борис Наумович. Деньги -- грязь...
Игрунов. (Не отрываясь от мольберта) Так-то оно так, но без них никуда...
Борис Наумович. Слышать от вас, Пикассо, такое, по крайней мере, странно...Вы всегда нам внушали, что красота спасет мир...
Игрунов. Во-первых, не я, а Достоевский, во-вторых...Как бы это поточнее выразиться...Красота, конечно, величина постоянная, незамутненная, могущественная, но, с сожалением, вынужден признать, есть вещи более могущественные... Я бы даже сказал, всемогущие...
Борис Наумович. Прескверно подобное слышать от художника...Ну-ну, и что же это такое?
Игрунов. (Рисует в воздухе кисточкой нули) Богатство! Как это ни прискорбно сознавать, богатство... (Пауза) Правда, не для меня, я идеалист и красота для меня превечно останется красотой...
Борис Наумович. Понятно... Значит, разглагольствования о красоте удел нищих и дураков? Для таких как я, вы и Людмила. И богатство для нас, это все равно что для монаха Господь Бог -- далеко, высоко, недосягаемо...Так? А красоты, пожалуйста, море разливанное, созерцай, тешь себя бескорыстием, загибайся в нищите и гордись этим...
Игрунов. Может быть...(Перестав писать, мечтательно) Я уродлив, но я могу купить себе красивейшую женщину. Значит, я не уродлив, ибо действие уродства, его отпугивающая сила сводятся на нет деньгами...Конец цитаты...
Борис Наумович. (Укладываясь удобнее в гамаке) Видимо, ахинея какого-то доморощенного философа...
Людмила. Мне кажется, жалость сильнее денег и всех богатств мира.
Игрунов. Ерунда! Жалость -- это бердяевщина...(Пауза) Я плохой, нечестный, бессовестный, скудоумный человек, но деньги в почете, а значит, в почете и их владелец...Конец цитаты, Карл Маркс...
Борис Наумович. (Удивленно) Да ну?! Я о классике был лучшего мнения...Впрочем, дай мне кто-нибудь сейчас тыщу долларов, я бы себя тоже чувствовал не хуже короля Брунея... (Снова прикладывается к бутылке и, кажется, нескончаемо булькает). Ух, хорош, портвеша! (Крестится бутылкой) Отче наш, иже еси на небеси...да святится имя твое (фальшивит, перевирает)...и оставь грехи наши...
Игрунов. (Нравоучительно) Не грехи, а долги...И оставь долги наши, якоже и мы оставляем должникам нашим...
Борис Наумович. Во-во, в самую точку! Для меня это, "и мы оставляем должникам нашим", звучит как никогда актуально...Но Бог, если, конечно, он меня слышит, догадается, о чем я его прошу. А прошу я его о малом, чтобы адвокат пострадавшей стороны был с похмелья и вместо языка у него болтался поводок от собаки...
Игрунов. (Назидательно) А с похмелья, кажется, будете вы... Ладно, вчера у нас был повод -- месяц, как погорели, а что сегодня?
Борис Наумович. А сегодня месяц и один день. А что такое один день для космического тела? Миллионы километров...Мы вместе со вселенной расширяемся (руками показывает как) и ту-ту...летим и летим...Я это чувствую всеми фибрами, как будто даже забеременел вечностью (где-то залаяла собака)...
Игрунов. Слышите, даже четвероногие понимают, какую выдающуюся ахинею может нести пьяный человек. Тоже мне, забеременел... Выпейте еще своего портвеша, может, полетим в обратную сторону. Лично мне хорошо и здесь (обводит кистью пространство)...
Борис Наумович. Да-ааа, вам-то везде хорошо. Лишь бы рядом какая-нибудь лужа была...
Людмила с двумя ведрами пытается что-то сказать, но ее не слушают. Она уходит.
Игрунов. Лужа пока меня кормит...и вас, между прочим, тоже...В прошлом году мою картину с заводью купил один иностранный посол...Галерея тоже заинтересована в моих морских пейзажах...
Борис Наумович. (С обидой в голосе) Давайте, товарищ Айвазовский, без попреков! Вы же знаете, мои финансовые затруднения носят исключительно временный характер... Этот судебный процесс, надеюсь, поправит мои дела, я в долгу не останусь (Пытается подняться с гамака, но неудачно -- путается в сетке. Пляшет на одной ноге, однако с бутылкой не расстается).
Игрунов. Что-то Людмила долго не появляется. Может, бросила нас на произвол судьбы... и дезертировала...
Борис Наумович. Я этого не переживу...(Складывает ладони рупором) Люся, ау, отзовись!
Людмила. (Из-за деревьев) Чего расшумелись? Помогите лучше ведра донести...
Борис Наумович. (Держась за поясницу, изображая радикулитчика, спешит к Людмиле) Из меня помощник, как из тебя мисс Европа...Ой-еей, вот что значит подолгу сидеть в засадах на сквозняках...
Людмила. Борис Наумович, вы только не надорвитесь, грыжа вам ни к чему...
Борис Наумович. Люся, а тебе хамство не к лицу. Давай отойдем немного в кустики и я тебе покажу высший пилотаж...У меня перед предстоящей драчкой в суде несносно активизировался гормональный фон...Просто все клокочет и бурлит...
Игрунов. Это в вас портвейн бурлит...
Борис Наумович. Ни в одном глазу! Между прочим, вы, Пикассо, могли бы в счет будущего гонорара выставиться. Хотя бы пару бутылочек безалкогольного пива...
Игрунов. Пить летом безалкогольное пиво, это все равно что целовать Людмилу через портянку. (Опять встает со стульчика, любуется творением). Я бы сейчас и сам дерябнул граммов эдак полста спирита двойной ректификации...
Борис Наумович. А я бы и от одинарной не отказался...
Людмила. У нас нет ни грамма хлеба, хочу посмотреть, что вы будете за обедом есть...
Борис Наумович. Лично я объявляю сухую голодовку в знак протеста против твоего скупердяйства. Разве можно так грубо, Люсь? Тут же сплошная интеллигенция, некого даже послать куда подальше... Во, смотрите, наш Гоголь едет со своей преподобной Софьей Петровной.
На сцене, толкая перед собой коляску-каталку, в которой сидит Софья Петровна, появляется Боголь. На нем светлая панамка, темные очки, шорты и сандалии.
Боголь. Приветствуем честную компанию и докладываем -- поход в издательство был полон необоснованных надежд и, увы, жестоких разочарований...
Игрунов. (Иронично) Встретили вас, конечно, с распростертыми объятиями и пообещали к следующему четвергу выпустить полное собрание сочинений...
Софья Петровна. Сказали, черти, что в сюжете много провисаний. Характеры недорисованы, слаба мотивировка... Олухи царя небесного, ничего в литературе не понимающие. Все им разжуй, разложи по полочкам...Им видишь ли, кажется обедненной сцена сексуального контакта...Это только подумать -сексуального контакта! Василек, дай, пожалуйста, сигаретку, а то опять расплачусь. (Боголь протягивает жене пачку сигарет) Там сидит такая безликая мымра, словно ее только что сняли с гинекологического кресла...(Затягивается и пускает ровные колечки дыма).
Борис Наумович. Все, кто окопался, из окопов добровольно не выйдут. Наш долг их оттуда выкурить...Раненых не подбираем, и точка!
Игрунов. Интересно, каким же способом их можно оттуда выкурить?
Борис Наумович. Могучим, честным, непродажным словом. Вот приходите на процесс, я вам продемонстрирую силу слова. Это будет убийственная, бескомпромиссная речь, полная убежденности, сарказма и надежды...
Боголь. А при чем тут сарказм?
Игрунов. Наверное, для полной палитры, хотя сарказма в нашей жизни и так -- о-го-го...(ребром ладони проводит по горлу).
Софья Петровна. (Стонет) Ой, меня от боли тошнит, дайте кто-нибудь глоток вина...
Боголь. Сонечка, что с тобой, тебе плохо? (К Фраерзону) Борис Наумович, у вас еще что-нибудь в бутылке осталось?
Людмила. Ждите, осталось! Если бы была цистерна, то он бы и ее оприходовал. Жажда замучила человека...Лошадь Пржевальского, наверное, пьет меньше, чем Борис Наумович.
Софья Петровна. (Продолжает стонать) Какие кругом бездушные люди, какой эгоизм! Жалко глотка вина...
Борис Наумович. У Пикассо есть деньги, но он скорее умрет за мольбертом, чем раскошелится. Я бы, конечно, субсидировал, но у меня сегодня финансы поют романсы...
Людмила. И завтра будут петь...
Игрунов. И послезавтра...И во веки веков...Аминь...
Борис Наумович. (Снова ложится в гамак и принимает независимый вид). Черта-с два! Завтра для меня начнется новая эра... (Закуривает) И давайте не будем забывать, что в Америке живет один мой бывший клиент, которому я когда-то переквалифицировал статью... Его обвиняли в хищениях в особо крупных размерах, а это, извините, от пяти до пятнадцати лет...с конфискацией...
Игрунов. И, конечно же, сделали вы это абсолютно из бескорыстных побуждений...
Борис Романович. Абсолютно! Я доказал, что это было не воровство, а просто неудачный бизнес...
Игрунов. И теперь рассчитываете на ответную подачу в виде зелененьких бумажек с ликами американских президентов?
Борис Наумович. А почему бы и нет! Сейчас он в Штатах, как следует развернулся...Так что, если мое письмо-sos благополучно дойдет до него, могу, пожалуй, рассчитывать на ленд-лиз... И тогда Содом и Гоморра останутся за бортом, и засветится ясная звезда на небосклоне моей жизни...
Людмила. Скорее, донышко от бутылки у вас перед глазами засветится...
Игрунов. Вот это мы мигом можем изобразить аквамарином (трясет кисточкой). Кстати, Борис Наумович, вы, случайно, не знаете, где моя половина?
Борис Наумович. А почему, интересно, вы у меня об этом спрашиваете? (Потупив глаза, внимательно рассматривая сигарету).
Игрунов. Ну как же, почти каждый вечер вас видят вместе на берегу залива...
Людмила. А, теперь понятно, куда они пропадают после ужина. А я тут стараюсь (укоризненно смотрит на Фраерзона). Бессовестные...
Борис Наумович. Это явно какая-то ошибка. Поклеп. Инсинуация... Не хотите же вы, Пикассо, сказать, что между мной (ставит на землю бутылку, снимает шляпу и гладит лысину) и вашей женой шуры-муры, дешевый адюльтер?
Игрунов. Ничего подобного я, разумеется, не хочу сказать. Но даже если бы я вас застал в одной постели, то и тогда вряд ли бы это меня задело... Когда-то в молодости, (мечтательно) в студенческие годы, мы занимались семейным сексом -- пара на пару... Мода такая... Светлана была неподражаема, хотя сначала стеснялась...Ох, как она, бедняжка, стеснялась! (Пауза). Но сейчас телесные потуги меня меньше всего волнуют (любуется своим творением). Я человек другой формации, можно сказать, преображенный, живу сплошной духовностью, ибо духовность -- это смазка бытия...И все мирские глупости меня меньше всего трогают...
Софья Петровна. Василек, что этот маляр говорит? Это ведь амо-раль-но! Разве можно так о своей супруге отзываться? Да еще какой-то семейный секс...
Боголь. Успокойся, Сонечка, это, между прочим, неплохой сюжет для повести. Представь себе (задумчиво глядя в небо), адвокат-неудачник, погорелец, достаточно потрепанный жизнью, влюбляется в молодую, красивую женщину, жену художника, у которого абсолютно атрофировано самолюбие...И если этому, с позволения сказать, художнику безразличен моральный облик его красавицы-жены, значит, речь идет о полнейшей деградации личности...
Игрунов. (Оживленно) Почему это деградации? Вы, господин Гоголь, слишком упрощенно понимаете наши со Cветланой отношения. Просто я не жалкий ревнивец... Я значительно выше этого. И потом... Когда они гуляют (выразительный взгляд в сторону Бориса Наумовича) по пляжу, это значит, что в это же самое время они не лежат где-нибудь в горизонтальном положении. Хорошо это или плохо, это уже другой вопрос...
Из-за кустов доносится рокот машины.
Борис Наумович. Кого-то нелегкая принесла.
Появляется человек в униформе пожарного, подходит к гамаку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11