Он, казалось, так и появился на свет с несварением желудка и испорченным настроением.
— Это относится и к вам обоим, — добавил Смит. — Прошу спокойствия.
— Понимаете, — не унимался таксист, — это наш новый городской тариф, призванный обеспечить более справедливые и экономичные условия перевозки.
— Вот и славно, — сказал Римо.
— Еще бы! — обрадовался таксист.
— Уши у вас в порядке?
— Да.
— Тогда слушайте внимательно. Этого тарифа вы не получите. Если вы еще раз меня перебьете, то я брошу вам на колени мочки ваших хорошо слышащих ушей. Честное слово!
— Римо! — прикрикнул Смит. Его бескровное лицо еще больше побледнело.
— Просто убийца! — проскрипел Чиун, глядя на закопченные кирпичные стены северного Бостона. — Врачей, например, сотни тысяч, и большинство из них только причинит вам вред, но они — не «просто врачи»
Римо посмотрел на Смита и пожал плечами.
— Не пойму, что вас расстраивает.
— Очень многое, — ответил Смит. Вы все время создаете проблемы.
— Жизнь — уже проблема, — сказал Римо.
— У любой страны есть царь, президент или император. Без них не обойдется ни одна. Но мало где имеются хорошие ассасины. Убийцы. Это благословенный дар и большая редкость. Кто скажет «просто император»? А ведь он-то, действительно, просто император. Император — это обычно не получивший специальной подготовки человек, вся деятельность которого ограничивается рождением вовремя и у подходящих родителей. Тогда как убийца... О, как трудно готовить настоящего убийцу! — причитал Чиун.
— Я не хочу обсуждать это прилюдно, — сказал Смит. — Вот одна из наших проблем.
— Ко мне она не имеет отношения, — сказал Римо.
— Книгу может написать любой идиот, — не унимался Чиун. — Не такое уж это достижение, когда у человека есть время и его не тревожат шумные белые. Но кто скажет «просто писатель»? Писать может любой человек, располагающий покоем. Зато убийца...
— Пожалуйста, уймитесь оба!
— Что значит «оба»? — не понял Римо.
— Чиун тоже говорил, — сказал Смит.
— О! — произнес Римо.
Услышав обращенный к нему призыв уняться, Чиун повернул свою старческую голову к Смиту. Обычно он проявлял подчеркнутую вежливость к тому, кто в данный момент прибегал к услугам Дома Синанджу, но на сей раз дело обстояло по-другому. Раз в несколько столетий появлялся несдержанный на язык император, требовавший от Мастера Синанджу, чтобы тот унялся. Это был опрометчивый ход, не подлежавший повторению. Верно служить — это одно, позволять себя оскорблять — совсем другое.
Смит почувствовал взгляд Чиуна, его глубочайшее, невероятное спокойствие. Это было больше, чем угроза. Впервые над Смитом нависла ужасная опасность, исходящая от хрупкого старичка-азиата. Видимо, Смит переступил какую-то невидимую черту.
Смиту и прежде приходилось глядеть в лицо смерти и испытывать страх.
Однако он и сейчас не отвел взгляд и поступил так, как требовалось поступить.
На сей раз, глядя на замершего Мастера Синанджу, он чувствовал даже не страх. Ему показалось, что он стоит, нагой и растерянный, пред ликом самой Бесконечности. Наступил Судный день, а он — грешник. Он угодил в ад, ибо совершил непростительную оплошность: отнесся к Мастеру Синанджу без должной почтительности.
— Простите, — сказал Смит. — Примите мои извинения.
Чиун не торопился с ответом. Прошла вечность, прежде чем Смит увидел кивок дряхлой головы, означающий, что извинения приняты. Извиняться перед Римо почему-то не требовалось. Смит не мог этого объяснить, но нисколько не сомневался, что это именно так.
Они зашли в ресторанчик. Смит заказал еду. Римо и Чиун сказали, что не голодны. Смит заказал самое дешевое спагетти с фрикадельками, а потом поводил над столом какой-то хромированной палочкой.
— Жучков нет, — сказал он. — Кажется, все чисто. Римо, я крайне огорчен тем, что вы предаете свою деятельность столь широкой огласке.
— Ладно, давайте начистоту. Я слишком долго пробыл с вами, выполняя поручения, за которые не взялся бы никто, кроме меня. Слишком много гостиничных номеров, дурацких кодов, экстренных вызовов и мест, где меня никто не знает.
— Все не так просто, Римо, — молвил Смит. — Вы нужны нам. Вы нужны стране. Я знаю, что это для вас кое-что значит.
— Плевать я хотел на это! Это для меня не значит ровным счетом ничего.
Единственный человек, что-то давший мне в жизни... Но я не хочу в это вдаваться. Во всяком случае, это не вы, Смитти.
— Спасибо, — с улыбкой сказал Чиун.
— Что тут ответить... — вздохнул Смит. — Только одно: дела в нашей стране идут не слишком здорово. Мы переживаем тяжелые времена.
— Я тоже, — сказал Римо.
— Не знаю, как это выразить. Мне не хватает слов. — Смит поерзал. — Вы нам нужны не просто так, а для выполнения деликатных поручений. А вы привлекаете к себе внимание, что недопустимо.
— Каким образом? — воинственно спросил Римо.
— Вот пример. Вчера вечером в новостях передали сюжет о том, как некто отдал незнакомой женщине в Портленде, штат Орегон, желтую «тойоту» вместе со всеми документами. Ему, видите ли, не хотелось искать для нее стоянку. Вместе с этим человеком был старый азиат.
— "Старый"? — вмешался Чиун. — Назовете ли вы старым могучий дуб только потому, что это не зеленый саженец?
— Не назову. Я просто цитировал телерепортера. — Он снова воззрился на Римо. — Так я узнал, как вы расстались с «тойотой». Я знаю, что это были вы! Вы купили ее, а приехав в аэропорт, не пожелали ее парковать и отдали первой встречной красотке.
— Что же мне было делать? Загнать машину в Тихий океан? Сжечь? Взорвать?
— Придумали бы что-нибудь, чтобы какой-то ведущий новостей не верещал: «Неплохой подарочек на День матери, а, друзья?»
— Мы опаздывали на самолет.
— Припарковали бы машину или на худой конец продали за пятьдесят долларов.
— Вы сами когда-нибудь пытались продать машину стоимостью в несколько тысяч за пятьдесят долларов? Ее бы никто не купил. Такой товар не вызывает доверия.
— А возьмите эту сцену в зале аэропорта, — продолжал Смит.
— Да, на сей раз я вынужден согласиться с императором Смитом, — сказал Чиун, именовавший любого своего работодателя «императором». — Он прав. Что за безумие заявить в общественном месте, среди такого количества людей, что я — «просто убийца»? Как ты решился на такую безответственную, бездумную выходку? Изволь ответить. Мы ждем от тебя объяснений, Римо.
Римо ничего не ответил, а жестом показал, что желает узнать, в чем состоит новое задание.
Ему был предложен рассказ о докторе Шийле Файнберг и о двух людях, растерзанных тигром.
— Нас беспокоят не два трупа, — пояснил Смит. — Не в них дело.
— Как всегда, — с горечью отозвался Римо.
— Тут беда похлеще: люди, весь род человеческий в его теперешнем виде стоит перед угрозой истребления.
Смит затих: подоспели спагетти с фрикадельками. Когда официант удалился, Смит продолжал:
— В человеческом организме имеется защитный механизм, сопротивляющийся болезням. Наши лучшие умы полагают, что вещество, преобразившее доктора Файнберг, нейтрализовало эти механизмы. Короче говоря, речь идет о препарате страшнее атомной бомбы.
Смит разгладил складки на одежде. Римо оглядел настенную живопись: художник явно отдавал предпочтение зеленой краске.
— Мы считаем, что полиции с этим делом не разобраться. Вам предстоит... изолировать эту Файнберг и ее случайное открытие. Иначе на человечестве можно поставить крест.
— Он и так становится все заметнее с тех пор, как мы слезли с деревьев, — сказал Римо.
— Сейчас дело обстоит гораздо серьезнее. Гены животного не должны были на нее повлиять. А они повлияли. Пошел процесс разблокирования, из-за которого перемешались разные гены. Если такое осуществимо, то трудно даже себе представить, что может случиться дальше. Нам грозит заболевание, против которого у человека нет иммунитета. Или появление новой расы, значительно превосходящей людей своей силой. Я говорю серьезно, Римо. Это чревато большей угрозой для человечества, чем все остальное, с чем оно когда-либо сталкивалось как вид.
— Представляете, они кладут в томатный соус сахар, — сказал Римо, указывая на белые слои, выползающие из-под красного месива.
— Возможно, вы меня не расслышали, поэтому повторяю: вам обоим следует знать, что эта дрянь угрожает всему миру. Включая Синанджу, — сказал Смит.
— Прошу прощения, я действительно не расслышал, — сказал Чиун. — Не повторите ли последние слова, досточтимый император?
Глава 3
Капитану Биллу Меджорсу приходилось слышать немало предложений, но никогда еще — настолько откровенных, да еще от непрофессионалки.
— Слушай, детка, — сказал он ей, — я за это не плачу.
— Бесплатно, — ответила женщина.
Она была худа, на вид около сорока лет, между шеей и пупком у нее не наблюдалось характерных выпуклостей. Зато у нее были большие карие глаза кошачьего разреза, и она, судя по всему, помирала от нетерпения. Какого черта, раз его жена все равно уехала в Северную Каролину? К тому же Билл Меджорс был одной из главных шишек в специальном подразделении и, имея богатый опыт рукопашных схваток, не боялся никого и ничего. Он просто окажет этой дамочке услугу: судя по всему, ей очень нужен мужчина.
— Ладно, детка, — шепнул он ей на ухо, — если хочешь, можешь меня съесть. У тебя или у меня?
Она назвалась Шийлой. Повадки у нее были вороватые: она то и дело озиралась через плечо, прятала лицо от проходящих мимо полицейских; в отеле «Копли-Плаза» она дала капитану денег, чтобы он расплатился за номер: она не хотела, чтобы портье запомнил ее.
Окно номера выходило на Копли-сквер. Справа высилась церковь Троицы.
Капитан Меджорс задернул шторы, разделся и уперся руками в голые бока.
— О'кей, так ты хотела меня съесть? Давай!
Шийла Файнберг улыбнулась.
Капитан Билл Меджорс тоже улыбнулся.
Его улыбка была сексуальной, ее — нет.
Шийла Файнберг не стала раздеваться. Она поцеловала волосатую грудь Меджорса и провела по ней языком. Язык был влажный, кожа на груди, под волосами, — мягкая. Под ней лежали мышцы и полные костного мозга кости, которые так приятно погрызть. И сколько густой, алой человеческой крови!
Как в спелом яблоке — сока...
Только это лучше, чем яблоко.
Шийла открыла рот. Сначала она лизала мужскую грудь языком, потом прикоснулась к ней зубами.
Больше она не могла сдерживаться. Зубы вырвали из тела сочный кусок плоти. Движение шеи — и кусок остался у нее во рту.
Билл Меджорс испытал болевой шок. Его пальцы схватили ее за шею, но движение было инстинктивным, слабым. Он попробовал напрячься, но откуда было взять сил, когда резцы уже погрузились в его предсердие...
Несколько мгновений — и там, где у Билла Меджорса только что был живот, остался чисто вылизанный позвоночник.
В лифте отеля «Копли-Плаза» была замечена женщина в вымазанном кровью платье, отклонившая все предложения оказать ей помощь.
Шийла выбежала из отеля. Она знала, что так не должно продолжаться, но понимала, что не в силах остановиться.
Ей был присущ рациональный склад ума — она сама развила в себе этот талант вместо красоты, которой была обделена.
Она перестала быть биологом, дочерью Сола и Рут, которую сотни раз безуспешно знакомили с мужчинами, обещая им встречу с «миленькой девушкой». В ее кругу «миленькой» называлась особа, которую не зовут на свидания и чья внешность благоприятствует успехам скорее на профессиональном поприще.
Она перестала быть блестящим директором Бостонской биологической аспирантуры. Она не жила больше в Джамайка Плейнс, в двухэтажной квартире с широкой кроватью перед окном с видом на Джамайка Уэй, который должен был одобрить единственный Он, явившийся ее соблазнить.
Технически она не была девственницей, поскольку однажды ей все же выпало переспать с мужчиной. Опыт не доставил Шийле Файнберг радости, и она заранее знала, что обещанного чуда не будет, — уж больно настойчиво партнер спрашивал, хорошо ли ей. «Да», — стонала Шийла, кривя душой. После этого она опротивела сама себе. После она постоянно испытывала сексуальный голод, но смирилась с мыслью, что, если не случится чуда — скажем, с врачом-педиатром, жившим с ней в одном подъезде (он недавно развелся и неизменно улыбался ей при встрече), — то она так и не утолит свой голод и забудет о нем только тогда, когда с годами увянет ее тело. Возможно, именно поэтому ее привлекала генетика и кодирование, когда из одного сперматозоида получается человек, из другого — тигр.
Сейчас, когда она брела в окровавленном платье по переулку, по ее телу разливалось чувство освобождения: она избавилась от сексуальной потребности в мужчине. Это позволило понять, насколько сильно прежнее существо, жившее в ее телесной оболочке, — Шийла Файнберг, страдало без мужчины. Это было все равно, что сбросить тесные туфли. Раньше она читала об утолении сексуального голода, но с ней произошло что-то другое: ее просто покинуло желание.
Былое мучение кончилось.
Она избавилась от желания.
Ей хотелось есть, а в должный срок зачать и принести потомство. Но свое потомство, а не внуков Сола и Рут. Ее дети будут уметь охотиться она позаботится об этом.
«Весенний Бостон, — думала она. — Как много вокруг вкусных людей!» Она не стала возвращаться в свою квартиру, не стала звонить коллегам по аспирантуре. Ведь они — люди. Если они поймут, во что она превратилась, то попытаются ее уничтожить. Все люди таковы.
Рассудок, функционируя по-прежнему рационально, подсказывал, что люди натравят на нее лучших охотников. Инстинкт, присущий любому живому организму, от человека до амебы, — инстинкт выживания, — диктовал Шийле, что первым делом надо позаботиться о том, чтобы выжить, а уже потом — о размножении.
Встречные предлагали ей помощь, и она сообразила то, о чем должна была сразу подумать: залитое кровью платье бросается в глаза, привлекает внимание.
Неужели и в голове у нее происходят изменения?
Неужели она теряет присущее людям ощущение рациональности? Оно необходимо, чтобы выжить среди людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20