Из щели навстречу ему высунулась рука с закатанными в прозрачный пластик документами: права, техпаспорт, временное разрешение. Из щели дохнуло теплом. Посиневшей от холода рукой инспектор взял ксивы. С переводной картинки на торпеде «восьмерки» Васильеву подмигивала яркая блондинка с чувственным ртом. Соски на больших грудях стояли торчком.
Мужик за рулем явно не собирался выходить из машины. Профессиональные шоферюги всегда выскакивают! Частники — по-разному. А этот жлоб даже не смотрел на инспектора, сидел с откровенно скучающим видом. В тепле, с музычкой… Васильев еще раз посмотрел на подмигивающую шлюху. Волна раздражения в нем нарастала. Ты у меня из машины выйдешь. Ты у меня на ветру покрутишься, попрыгаешь, гражданин… так… Козлов Виктор Олегович. Хорошая у тебя фамилия. И морда подходящая… точно — Козлов… козлина.
А водитель «восьмерки» пытался замаскировать страх за безучастно-скучающим видом. Он знал, что придраться инспектору не к чему: трезв, автомобиль в полном порядке, документы тоже… ничего не нарушил. Но тридцать килограммов взрывчатки в багажнике парализовали разум. Козлову хотелось оказаться где-нибудь далеко-далеко. Неважно где, лишь бы подальше от этого места, от этого инспектора. От ста пятидесяти двухсотграммовых толовых брикетов в двух грязно-белых синтетических мешках из-под импортного сахарного песка.
— Попрошу вас выйти из машины, Виктор Олегович, — раздался голос над ухом, — и открыть капот.
— Зачем? — Козлов задал этот вопрос несколько быстрее, чем предполагает нормальная реакция на банальную дорожную ситуацию. Несколько напряженнее.
— Хочу сверить номера на шильде. У нас похожая «восьмерка» числится в угоне.
А чего ты занервничал, козленок? Чего приссал?… Может, точно в угоне?
— Давайте посмотрим, Виктор Олегович. Развеем, так сказать, сомнения, и поедете себе дальше… если все в порядке. Формальность.
Козлов дернул рычаг замка капота, нехотя вылез из машины. Веснушчатый инспектор смотрел на него с усмешкой. Казалось — он видит содержимое мешков в багажнике «восьмерки».
…Ветер чуть не вырвал из рук капот. На, смотри, пидор гаишный, залезь туда с ногами.
Васильев разглядывал идентификационный номер (а как же — семнадцать знаков!) демонстративно долго. Сличал цифры и буквы шильды с цифирью техпаспорта. Даже провел по металлу пальцем. Убедился — все в порядке. Чего же тогда этот придурок нервничает? А ведь явно нервничает. С доброжелательной улыбкой инспектор обернулся к водителю:
— Все в порядке. Номер двигателя сличать не будем.
— Все? Могу ехать?
Васильев снова улыбнулся, выдержал небольшую паузу и сказал, заглянув еще раз в права:
— Откройте, пожалуйста, багажник, Виктор Олегович.
Козлов замер. Он услышал монотонный голос судьи и звук шагов конвоя, лязг двери автозака, дай овчарки… Он сглотнул и спросил чужим голосом:
— Это еще зачем?
— А у нас тут, знаете, воруют с колхозных полей. Со страшной силой… Вот, даже ОМОН приходится привлекать. Капусту неубранную тащут, технику курочат…
Лоб Козлова покрылся испариной. Под дождем это не было заметно. Но в глазах метался страх. То, что лежало в багажнике, тянуло на много-много лет строгого, как минимум, режима. Собственно, сам по себе факт перевозки ВВ содержал состав преступления только по статье 222 нового УК. По максимуму — до трех лет. Но завтра-послезавтра, когда власти получат ультиматум, добавится еще и подготовка теракта. Вот тогда все! Амбец! Срок вкатят такой, что проще повеситься.
А еще ТТ за брючным ремнем. Паленый. После того как месяц назад пришлось слить Очкарика, Дуче приказал: избавься к едрене фене. А он пожалел… как лох последний. Значит, добавится еще и убийство. Все эти мысли промелькнули в голове мгновенно. Свое положение — страшное, безвыходное — Козлов осознал в одну секунду.
— Так что, Виктор Олегович, будем багажник-то открывать? — услышал он голос издалека. И — тоже издалека — свой ответ:
— У меня нет капусты. Два мешка картошки везу.
— Вот и посмотрим. Развеем, так сказать, сомнения.
На ватных ногах Виктор Козлов двинулся вдоль левого борта машины. Инспектор Васильев неторопливо шел следом. Хлестал холодный дождь. Скрипел песок обочины под каблуками. Васильев посмотрел поверх крыши автомобиля на прикрепленного омоновца. Они встретились глазами. Инспектор кивнул головой. Боец ОМОНа показал веками: понял.
У задней двери «восьмерки» Козлов нерешительно остановился. Он обернулся к гаишнику и что-то негромко сказал. Слова унес ветер.
— Что-что? — переспросил Васильев.
— Картошка, говорю, у меня.
— Открывайте, Виктор Олегович, открывайте. Мы ведь вашу картошку не съедим… Вам что — плохо?
Козлов привалился к борту машины и смотрел на инспектора побелевшими глазами. Правую руку он сунул под коричневую кожаную куртку. Васильев засек это движение и строго сказал:
— Эй, не дури! Ты что это?
— Картошка у меня, понял? — выкрикнул Козлов.
Он уже почти ничего не соображал. Омоновец за спиной инспектора начал перемещаться влево. Он не видел движения руки Козлова, не слышал странного, нелепого диалога, но уже понимал: что-то пошло не так. Он быстро вытащил АКС из-под плащ-палатки. Патрон был уже в патроннике, оставалось только сдвинуть флажок предохранителя. Если, конечно, дойдет до…
Рука с большим черным пистолетом резко вынырнула из-под куртки. Сержант оторопел, потом сделал шаг назад. Под плащом у него был надет бронежилет ЖЗЛ-74… который ничего не мог противопоставить мощнейшему выстрелу ТТ. Козлов поднял руку и взвел курок. В школе милиции курсанту Леше Васильеву не раз говорили, что команда, отданная громким и решительным голосом, способна психологически воздействовать на нарушителя, подавить его волю, вынудить к подчинению.
— Не стреляй, — тихо попросил он. — Не стреляй… пожалуйста.
Грохнул выстрел. Яркий язычок пламени вспыхнул на дульном срезе пистолета. Мощный удар легко отшвырнул тело инспектора на песок обочины. Пуля прошила пять слоев кевлара, человеческую плоть и, вторично пробив кевлар, улетела дальше. Сержант смотрел широко раскрытыми глазами и пытался сесть. Веснушчатое лицо выглядело удивленным. А Козлов снова напряг указательный палец правой руки. Но выстрелить не успел. Автоматная очередь омоновца оказалась быстрее. Он тоже слышал баечку про команду, отданную громким и решительным голосом. Но больше верил в АK.
И оказался прав: две пули из четырех попали в Козлова. Бестолково пытаясь ухватиться за гладкий, мокрый борт автомобиля, преступник медленно заваливался назад. Он видел только серое, низкое октябрьское небо и верхушку рябины, густо усыпанную крупными яркими гроздьями. Палец на спусковом крючке сделал последнее движение. ТТ выплюнул остроконечную маузеровскую пулю. Этим выстрелом Козлов убил сразу семь человек: пуля ударила в бензобак «восьмерки», от взрыва сдетонировали разом все сто пятьдесят брикетов тротила, и машина мгновенно исчезла в ослепительно-белой вспышке. Спрессованный чудовищным давлением газ в клочья разнес автомобиль, тела Васильева, Козлова и омоновца, подобно чудовищному молоту ударил по груженному песком КамАЗу, сбросил его с полотна дороги, поставил на попа и опрокинул в кювет, легко поднял проезжавший мимо «москвич» и опустил изувеченный корпус с уже мертвыми пассажирами недалеко от КамАЗа. Столб раскаленного газа взметнул с земли песок, камни, рваные куски железа, человеческих тел и раскидал их по округе в радиусе двухсот метров. Быстро разрастаясь в размерах, бело-черно-красный вулкан мгновенно испарил тысячи дождинок и оборвал гроздья с рябины, которую видел перед смертью Виктор Козлов.
* * *
На пульт дежурного УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области сообщение о взрыве поступило в 12:17. Когда через час оперативно-следственная группа подъехала к Агалатово, шоссе на въезде в поселок было перекрыто милицейским УАЗом. На обочине выставлены знаки: кирпич и объезд. Точно так же место трагедии перекрыли с другой стороны поселка. Две машины ФСБ — микроавтобус «форд-транзит» и «волга» с мигалкой на крыше — были пропущены беспрепятственно.
Сообщение о взрыве большой мощности и неизвестного происхождения запустило в работу механизм сразу нескольких служб ФСБ, а также МЧС и прокуратуры. Информация была тревожной и неконкретной. С определенной степенью достоверности можно было сказать одно: есть человеческие жертвы. Взрыв в поселке Агалатово мог иметь некриминальный характер, быть результатом нарушения техники безопасности, халатности, разгильдяйства, заурядного пьянства… Он мог оказаться результатом разборок, сведения счетов. А мог оказаться диверсией, террористическим актом.
На протяжении всех лет постперестроечного беспредела Питер был, казалось, оберегаем самим Богом от терроризма. Второй по величине и значению город в России, вторая, по сути, столица, был в этом смысле достаточно благополучным по сравнению с другими городами и регионами. Вопросами безопасности, помимо Всевышнего, занимались и другие — без нимба над головой, но зато с профессиональными знаниями именно в этой специфической области. Оперативники, следователи, эксперты-криминалисты, прибывшие в Агалатово, как раз и были этими людьми. Они отлично знали, какой труд десятков, сотен специалистов вложен в обеспечение программы антидиверсионных-антитеррористических мероприятий. Так же, как знали и то, что гарантировать городу стопроцентную безопасность невозможно. Политический и экономический хаос, прикрываемый лукавым словом нестабильность, способен породить самые невероятные ситуации. Удар возможен с любой стороны. Его может нанести как законспирированная экстремистская организация, так и маньяк-одиночка, а может, и просто отчаявшийся от скотской жизни, от безденежья, от страха перед будущим вчерашний благополучный преподаватель вуза, или пенсионер, или инженер-оборонщик… Вариантов — масса.
Два автомобиля ФСБ подъехали к месту недавней трагедии. На обочине стояли пожарный автомобиль и две милицейские машины. Ни одной скорой. Чуть позже выяснилось, что скорые были, но уже уехали. Медицинская помощь не понадобилась. Как жук, опрокинувшийся на спину, лежал в кювете огромный КамАЗ. Стоял посреди дороги страшный, обгоревший и искореженный «москвич». Из салона пахло подгоревшим мясом.
Водитель эфэсбэшной «волги» заглянул внутрь и сразу отскочил в сторону. Его вытошнило.
На противоположной стороне обочины взрыв образовал воронку, чем-то напоминающую окопчик. В каком-то смысле она и оказалась окопом на невидимой линии обороны. Дождь уже наполнил ее водой, а ветер швырнул в нее горсть листьев. Через два дня здесь появится на скорую руку сколоченный фанерный обелиск и венки. А на Южном кладбище в Петербурге трижды громыхнет залп, и закрытые, обтянутые дешевеньким кумачом гробы опустятся в землю.
Пятерых штатских будут хоронить на разных погостах. Без прощального салюта, без оркестра. Общим будет одно — заколоченные гробы.
А пока — воронка, и в ней венок из желтых и красных листьев на прозрачной дождевой воде. Дождь, запах горелого мяса, негромкое гудение видеокамеры в руках оператора ФСБ да крик воронья на голой рябине.
Этот нелепый, почти случайный взрыв на обочине областной дороги станет прологом множества других событий, которые в самое ближайшее время втянут в свой круговорот сотни самых разных людей. Но сейчас еще никто не может предположить страшных, кровавых, драматических последствий взмаха жезла инспектора ГИБДД Васильева.
* * *
Осенью девяносто восьмого Санкт-Петербург засыпал и просыпался со словом кризис. Курс доллара обсуждали везде: в банках и на толкучках, в банях и офисах, в общественном транспорте и прессе. В словаре рядового обывателя появилось незнакомое доселе короткое и выразительное заграничное слово — дефолт. Оно звучало почти нецензурно. Не менее нецензурно звучало название несуществующей валюты: У.Е.
Два неслабо поддатых мужика лет сорока стояли на автобусной остановке, попивали пивко из бутылок и разглядывали ценники в витрине магазина, шопа, если говорить культурно. Один, тощий и длинный, сказал другому:
— Да-а, Сергей Иваныч, Билл, понимаешь, только Монику У.Е. А господин Кириенко нас всех… В оч-чень извращенной форме.
Его собутыльник отхлебнул пива и ответил:
— Точно, Василич! Полный… дефолт! Давай-ка на все плюнем и пойдем еще по соточке вмажем.
Такой вот, ребята, фольклор образца осени девяносто восьмого. А в газетах искали виновников событий семнадцатого августа. Клеймили банкиров, олигархов, Лившица и МВФ. Каждый более-менее известный деятель из московской политической тусовки рассказывал, что он-то предвидел, он-то предупреждал. Каждый выдвигал свою версию, называл имена врагов. Врагов было много: от сионистов и Егора Гайдара до подстрекателей-коммунистов и президента Всемирного банка Джеймса Вулфенсона. У-у-у, суки!
Правительство в очередной раз пообещало с октября наладить регулярную выплату зарплаты и погасить долги. Бастовали учителя и шахтеры, замерзал без тепла и света Владивосток, в независимой Ичкерии бойко торговали заложниками. Президент изредка приходил в сознание и кого-нибудь наказывал. Главное, дорогие россияне, не останавливаться на пути реформ! После напряженного десятиминутного труда гарант конституции снова ложился в больницу. А реформы шли — только держись!
Министр внутренних дел, поблескивая очками на розовом, упитанном лице, самозабвенно рассказывал о том, какими темпами будет расти преступность. Согласно кивал головой Генеральный прокурор! Им верили: не обманут.
В Сибири расправлял крылья генерал Гусь. Он делал страшное мурло и обещал всем устроить: упал-отжался. Вольфыч громогласно заявлял, что в 2000-м он станет президентом и уж тогда точно всех посадит. А Борис Абрамович… ну, тут и говорить нечего!
В общем, все шло как обычно.
Вооруженный солдат срочной службы Роман Середкин, самовольно оставивший вчера ночью свой пост на станции «Дивизионная» (Бурятия), перед самоубийством застрелил сторожа офицерской столовой.
1 2 3 4 5 6 7 8