Нервно поворачивая голову, они видели перед собой всклокоченную морду Мусея с вытаращенными пылающими глазами шизофреника. Те, кто покрепче, ещё могли это перенести. В общем, много нареканий было.Сергей положил расчёску, надел куртку, похлопал по карманам, проверяя, на месте ли ключи. Котяра уже занял позицию у двери, готовый к выходу. Крутин застегнул куртку, щёлкнул замком…И, когда дверь открылась, на него накатило так, что он даже на мгновение задержался.Сергей стоял на пороге, держась за дверной косяк, смотрел на удаляющегося Мусея и думал: «Все, приехали! Вот именно сегодня все и начнётся». БОМЖ. РАЗГОВОР В БОЛЬНИЧНОЙ ПАЛАТЕ — Дорогие товарищи! — обращение старорежимное, но все ещё наиболее приемлемое для большинства наших сограждан. — Ради бога, извините, что я обращаюсь к вам с подобной просьбой, но мы с женой попали в безвыходное положение. Дело в том, что здесь, в этом городе, служит наш сын. Он сейчас в госпитале. На учениях произошёл несчастный случай, пострадало четыре человека, в том числе и он. Мы с женой приехали к нему, а здесь у неё случился инфаркт.Она лежит в реанимации уже третий день. За то, что её там содержат, нужно платить тридцать два доллара в сутки. Деньги, что мы взяли с собой, уже закончились. Я позвонил коллегам в университет, они обещали выслать. Но перевод прибудет только через три дня. А заплатить нужно сегодня, иначе её переведут в общую палату. Врачи говорят, что шансов выжить у неё при этом будет пятьдесят на пятьдесят. Сами знаете, какие там условия. Вы только не подумайте, что я прошу у вас безвозмездно. Вот моя визитная карточка. Дайте мне свой адрес, и я немедленно, по возвращении, вышлю вам ваши деньги. Даже с процентами, если хотите. Просто сейчас я в таком положении, что некуда деваться…Высокий старик с пышной гривой седых волос, рассыпавшихся по воротнику длинного чёрного пальто, двигался по проходу между рядами кресел в зале ожидания номер два Центрального железнодорожного вокзала. В одной руке он держал шляпу с широкими полями, перевёрнутую вниз тульёй, а другой крепко сжимал потёртый кожаный портфель и массивную трость тёмного дерева. Произнося последнюю фразу, он подумал, не пустить ли при этом слезу. Нет, не стоит.Получится чересчур наигранно. Достаточно, что глаза увлажнились и блестят. Вот так. И смотреть в лица сидящих, ловить взгляд. Главное — это перехватить взгляд. А там уже мимикой, скорбным движением бровей, неуловимой игрой мышц остановить, приковать к себе, не дать равнодушно отвести глаза в сторону.Адрес, конечно же, никто не оставлял. Давали деньги, отмахивались: «Что вы, что вы! Мы тоже люди. Неужели не понимаем?» Старик сдержанно благодарил, слегка наклоняя голову. В конце ряда он ещё раз поблагодарил всех и отбыл, медленно, не торопясь, покачивая портфелем и опираясь на трость.По дороге к другому концу зала старик прикинул в уме выручку. Чуть больше полсотни. Не много и не мало. Обычный средний улов. Летом, конечно, получается больше. Вокзал забит отъезжающими. Самое урожайное время — это пора отпусков.Но и сейчас на жизнь вполне хватало.Повторив в противоположном углу ту же процедуру, он покончил с первым этапом своей сегодняшней работы.Все три зала ожидания на его вокзале были пройдены. Теперь можно привести себя в порядок и снять лёгкую щетину на щеках. К следующему выходу ему следовало быть в новом образе, к тому же не мешало позавтракать, ну и, конечно, слегка передохнуть. К примеру, старик очень любил кормить белок в привокзальном парке. В таком возрасте свежий воздух, знаете ли…Поэтому сейчас он направился назад, в северное крыло здания, где находились так называемые «мужские комнаты».Народ вяло передвигался по залам в поисках скудных вокзальных развлечений, помогающих хоть как-то скоротать время. Большинство глазели на витрины киосков с дешёвым ширпотребом, ничего не покупая. Другие вяло листали книги на прилавке, за которым сидела девушка с воспалёнными, красными от бессонницы глазами. Третьи проводили время с большей пользой для себя, разместившись у стоек многочисленных буфетных точек, разбросанных по всему вокзалу.Возле одного из таких буфетов старик заметил щуплого паренька, восторженно глядевшего на витринную стойку. Паренька звали Шурик. Просто Шурик, без фамилии, как, впрочем, и многих других здешних обитателей. Сейчас он был занят непростой задачей выбора меню. Задача эта осложнялась для Шурика тем, что он не умел считать. Обычно он показывал продавщице свои деньги, а та говорила ему, что он может на них купить. Денег у Шурика всегда оказывалось мало, а на витрине выставлялась такая вкуснотища, что ему было очень непросто совместить свои желания с имеющимися ресурсами. Вот и сейчас выбор затягивался, потому что Шурику приходилось все время подходить к продавщице и спрашивать, а нельзя ли ему взять то, вон то и ещё это. А если это нельзя, тогда вон то маленькое.Шурику было семнадцать лет. И он был рыжим. Светло-рыжим, с конопушками, рассыпанными по всему лицу, и небесно-голубыми, почти прозрачными глазами. Его взгляд, обычно направленный внутрь себя, оживал, когда Шурик видел симпатичного ему человека, а такими для него были почти все, кого он встречал. Старику казалось, что внутри у Шурика находится лампочка. И эта лампочка загоралась, наполняя его своим светом. Иногда у старика даже возникало ощущение, что он чувствует волны тепла, исходившие от этого мальчика. За последние годы ему не раз встречались всевозможные экстрасенсы, целители и мессии. Старик был уверен, что Шурик — один из них. Только он был настоящим, в отличие от многих других.И ещё Шурик был слаборазвитым. Не дебилом, как любят выражаться некоторые, а именно отстающим в развитии. Он плохо читал, а считал, как уже говорилось, ещё хуже. Но кто сказал, что хорошие люди — это только те, кто шибко умные?Кто были его родители — неизвестно. Отец, возможно, присутствовал лишь при зачатии, а мать, как говорили некоторые, оставила его в Доме малютки сразу же после родов. Поэтому все, что помнил Шурик, — это областной интернат, откуда его по достижении соответствующего возраста выпихнули со справкой. С тех пор Шурик и жил под железнодорожным мостом сразу за вокзалом.Шурик считался «помойным». Из тех, что работают по мусорным бакам. Это низшая категория вокзальной братвы, и остальные относились к ним с высокомерным пренебрежением. Шурику перепадало не меньше других, но старик никогда не видел его озлобленным или сердитым.Сейчас он был одет во всегдашние, ужасно старые светлые джинсы и синюю ветровку с жёлтой улыбающейся рожицей «Приятного вам дня!» на спине. Эта рожица удивительно подходила Шурику, она отражала обычное состояние его души. Несмотря на специфику его занятий, одежда у Шурика всегда была чистой. Каждый день он стирал её в речке, возле которой находилось его жильё. Для этих целей он всегда был в поисках мыла. Вокзальные «туалетные дамы» его знали и иногда оставляли ему крохотные обмылки. Один раз старик даже видел, как, конфузливо улыбаясь, Шурик покупал в киоске кусок невесть откуда взявшегося там хозяйственного мыла.Поступок немыслимый для представителей их круга. Выбрасывать деньги на мыло у «помойных» считалось глупостью. Но Шурик был очень чистоплотным.Старик свернул к нему и, подойдя сзади, тронул набалдашником трости плечо.— Здравствуйте, Шурик, — сказал он.Тот обернулся, и его лицо осветилось. Глаза стали ещё прозрачнее, хотя, казалось, дальше и так некуда. А конопушки выступили на лице подобно маленьким звёздочкам. Право же, с Шуриком стоило общаться, только чтобы увидеть это.— Здравствуйте, Профессор, — ответил он и улыбнулся.— Помочь? — предложил старик.Шурик кивнул, продолжая улыбаться. От его улыбки у старика тоже поднялось настроение, и он почувствовал, что невольно улыбается ему в ответ.— Вы бы чего хотели?Шурик неуверенно пожал плечами:— Покушать. — И повернулся к стеклу, за которым была выставлена всевозможная еда.По его глазам Профессор понял, что Шурику хотелось здесь буквально всего.Это понятно, ведь голод — постоянный спутник людей, перебивающихся копеечными доходами. А Шурик, ко всему, ещё был любителем сладкого.— Очень хорошо. Сейчас посмотрим. — Старик направился к окошку. — Зиночка, — сказал он, наклонившись к девушке за прилавком.— Да, Войцех Казимирович, — приветливо отозвалась та.— Сколько у него денег? — Профессор понизил голос, чтобы стоящему за его спиной Шурику, поглощённому рассматриванием витрины, было не особенно слышно.— Шесть двадцать, — так же тихо ответила Зиночка.— Что там у нас выходит?— Чашка бульона, хлеб и чай.— Зинуля, будьте добры, добавьте ему окорочка и… — Профессор оглянулся, пытаясь проследить взгляд Шурика, — два кусочка вон того торта. Он украдкой протянул ей купюру.— И придумайте, пожалуйста, что-нибудь. Вроде того, что он ваш миллионный клиент.Зиночка смешливо фыркнула, пряча деньги.— Сейчас сделаем, Войцех Казимирович.Старик повернулся:— Шурик, ваш заказ готов.— Пожалуйста. — Зиночка выставила перед ним чашку с бульоном, два кусочка хлеба, тарелку с ароматно пахнущими жареными окорочками, блюдце с тортом и чай, налитый в одноразовый пластиковый стаканчик.— Ой! — испуганно сказал Шурик. — Дорого.— Все в порядке, — заверила его Зина. — Это последние окорочка со вчерашней партии, поэтому они идут по сниженной цене. А торт — бесплатно, от нашей фирмы. Как стотысячному клиенту.Она озорно блеснула старику глазами через голову Шурика.— Берите, Шура, — сказал Профессор, пропуская его вперёд, — вы сегодня удачно попали. Я уже сто тысяч первый клиент, поэтому мне дадут за полную стоимость.— А… у вас хватит денег? — встревоженно спросил Шурик.— Хватит, не волнуйтесь, — успокоил старик. — Берите заказ.Шурик растерянно замер над тарелками. Зина с улыбкой наблюдала за ним.Сначала он протянул руки к бульону и окорочкам, остановился в секундном замешательстве, затем осторожно взял блюдце с тортом, чай и понёс их к ближайшей стойке. Он шёл потихоньку, маленькими шажками, не отрывая глаз от блюдечка. Аккуратно поставил их и вернулся назад за следующей партией.Профессор взял у Зины два чёрных кофе без сахара, бутерброды и присоединился к нему. Шурик стоял за стойкой, рассматривая великолепие своего сегодняшнего пиршества и не решаясь к нему прикоснуться. Затем он вздохнул, разложил два кусочка торта на блюдце так, чтобы они лежали порознь, и подвинул блюдечко к Профессору.— Берите торт, — сказал он. — Угощайтесь.— Благодарю вас, Шура, — мягко сказал Войцех Кази-мирович. — Не стоит. Я не хочу.— Он очень вкусный, — проникновенно сказал Шурик. Он даже закрыл глаза, втянул носом воздух и причмокнул, чтобы показать, насколько вкусный этот торт.Профессор покачал головой:— Нет, Шура. Ешьте. Я вообще не ем сладкого.Шурик недоверчиво покачал головой. У него никак не выходило представить себе, как можно не любить сладкого.Старик осторожно отхлебнул кофе и принялся за бутерброды.— Тогда возьмите курицу, — сказал Шурик, отодвигая блюдце и подсовывая вместо него тарелку с окорочками. — Вам же не хватило вчерашней курицы.Профессор отложил бутерброд и подвинулся ближе к нему.— Понимаете, Шурик. Врачи запрещают мне есть много жареного, — Войцех Казимирович многозначительно указал глазами себе на живот. — Желудок.— А тогда… — снова начал он.— Да вы ешьте, ешьте. А не то все остынет, будет не так вкусно, — прервал его Профессор. Сейчас, не дай бог, слетится их братия, и Шурику самому ничего не останется.Шурик вздохнул ещё раз и принялся за еду. Сначала он выпил бульон с хлебом, маленьким кусочком тщательно вытер чашку, а потом, обжигаясь и дуя на пальцы, съел окорочка. Косточки он выложил на салфетку, завернул и положил в карман.— Собачке Нике, — объяснил он. И добавил гордо:— Она мне дом сторожит.Затем Шурик принялся за десерт. Он секунду поразмышлял, взял ещё одну салфетку и переложил на неё кусочек торта побольше.— На потом? — спросил у него Войцех Казимирович, допивая свой кофе.— Это Кларе угощение, — сказал Шурик. — Я ей отнесу.Клара была сиротой, такой же, как Шурик. Только она никогда не была в интернате, её воспитывала тётя Фрося из «вокзальных». Но как она оказалась у неё, никто не помнил, в том числе и сама Клара. Фрося умерла больше года назад, и с тех пор Клара жила сама по себе. Она была невысокого роста, щупленькой.Совсем ещё девочка, с громадными чёрными глазищами. У Клары оказался чудесный, очень чистый голос, и она зарабатывала тем, что пела перед пассажирами здесь, в зале ожидания, или на привокзальном рынке. Её пение завораживало, вокруг неё всегда собирались люди, и даже грубый, насквозь проспиртованный Матрос однажды признался Войцеху Казимировичу, что, когда он слышит пение Клары, ему являются ангелы.— Она нравится вам? — заинтересованно спросил Профессор.Шурик застенчиво опустил глаза.— Извините, если не хотите, можете не отвечать.— Она хорошая, — сказал Шурик.— Ну что ж. — Старик достал платок, промокнул губы, стряхнув упавшие на пальто крошки. — В таком случае передайте ей от меня привет.Шурик просиял, как будто ему сделали комплимент.— Конечно, Профессор, я передам.— Ну-с. — Войцех Казимирович взглянул на часы. — Желаю всего хорошего. До свидания.Он поднял свой портфель. Взял трость.— Профессор, — сказал Шурик, — ещё увидимся? Этой фразой, и именно с вопросительной интонацией, он всегда прощается с Войцехом Казимировичем.— Обязательно, — ответил тот и пошёл дальше. Возле входа в мужскую уборную сегодня дежурила Валентина Степановна, добродушная пожилая женщина.— Доброе утро, — поздоровался старик, подходя к ней:— Доброе утро, Войцех Казимирович, — приветливо ответила Валентина Степановна. — Проходите.— Благодарю вас.Уборная была, естественно, платной. Но, в отличие от большинства других городских точек, порядок здесь поддерживался на должном уровне, поэтому заходить сюда можно было, не зажимая нос и не рискуя ступить в разлитые на полу лужи. Она принадлежала начальнику вокзала, хотя фактически была оформлена на его зятя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51