Разыгрывались столь отвратительные сцены, что возмущение этой массовой бойней в стране все возрастало. Правительство Южной Родезии было вынуждено учредить специальную комиссию для разбора этого дела. Перед комиссией выступило множество свидетелей. Все их показания честно были опубликованы в официальной брошюре. В ней, между прочим, написано, что Комитет по борьбе с мухой цеце ходатайствовал о том, чтобы ему дали другое название, потому что прежнее снискало себе дурную славу среди общественности. Вместо мистера Горлея назначили другого человека, которому поручили изыскание более гуманных путей борьбы.
Здесь, в Банаги, мухи цеце мне значительно менее неприятны, чем комары. Цеце нас хоть ночью оставляют в покое, комары же совершают и ночные налеты. Комар, проникшии под москитную сетку, может часами не дать мне уснуть, потому что свои атаки он сопровождает еще воинственным «пением». Кроме того, здесь каждый третий комар – переносчик малярии. Если такому комару дать укусить подопытное животное, то в 95 процентах случаев оно заболевает. А среди мух цеце только каждая двадцатая является переносчиком сонной болезни, и заражает она лишь 10 процентов тех животных, которых кусает.

Глава пятнадцатая
КАК И КУДА ОНИ КОЧУЮТ

Уже несколько дней горит степь. Это, правда, выглядит далеко не так страшно, как изображается обычно в кино. Никакие обезумевшие от ужаса стада не бросаются в бегство, ведь огонь продвигается очень медленно и его можно обойти стороной. А там, где трава низкая, на небольшой площадке огонь при желании можно и затоптать. Но фронт пожара очень широкий, конца его невозможно найти. Там, где огонь загасили, спустя некоторое время он вновь возобновляется от ветра.
Я никогда не замечал, чтобы у животных был врожденный страх перед огнем, как это часто утверждается в книжках. Львы, например, спокойно подходят совсем близко к огню и ложатся в еще теплую золу. Однажды в Банаги мы разожгли большой костер и расселись вокруг него в шезлонгах, чтобы погреться. В это время в шести метрах от нас прошло семейство львов, не обращая никакого внимания ни на нас, ни на наш костер.
Опасен степной пожар лишь для насекомых и черепах. Непосредственно у самого фронта огня всегда держится множество птиц, которые ловят удирающих или подбирают опаленных насекомых.
Мы опасаемся, как бы ночью не изменилось направление ветра и огонь не добрался до нашего самолета. Мы предусмотрительно сжигаем вокруг машины всю траву, чтобы подползшему пламени уже нечем было питаться, но искры от подожженной нами травы попадают на изгородь из колючего кустарника, заботливо воздвигнутую нами вокруг самолета для защиты от гиен и львов. Сухие ветки внезапно вспыхивают огромным ярким пламенем. Мы поспешно вытаскиваем из земли столбы с натянутой между ними колючей проволокой, заменяющие нам ворота, и отбрасываем их в сторону. Михаэль прыгает в самолет, включает мотор и выкатывает машину из загона. Наша колючая крепость сгорает дотла. Волей-неволей приходится оставить «Утку» на открытой со всех сторон посадочной площадке.
Когда через несколько часов мы вернулись, то под одной из плоскостей увидели львицу, наслаждающуюся в тени прохладой. А на другое утро обнаружили, что пеньковый трос, которым самолет привязан к земле, изжеван гиенами. К счастью, они не догадались пожевать резиновые шины колес…
К вечеру степной пожар начинает ползти вверх по горе Банаги. Светящаяся в черной ночи красная лента, опоясавшая гору, поднимается постепенно все выше и выше. Сухие деревья вспыхивают, словно факелы, и потом еще часами продолжают тлеть темно-красным огнем. Мы стоим у двери нашего алюминиевого домика и любуемся зрелищем, которое разыгрывается в Серенгети только раз в году. При каждом порыве ветра тлеющие стволы деревьев вспыхивают ярче, напоминая причудливую световую рекламу.
Но для любого посвященного это печальное зрелище. Деревья здесь разбросаны так же редко, как в плодовом саду. Это нельзя даже назвать рощей. Каждый такой пожар ежегодно уничтожает часть деревьев и подпаливает подрост. А почва здесь остро нуждается в тени, потому что в сухое время года солнце высасывает из нее последние остатки влаги. Будь в Серенгети достаточно дождей, в течение года из почвы мог бы испариться слой воды толщиной 1,7 метра. Но в действительности за 12 месяцев здесь выпадает всего 80 сантиметров осадков. Если бы эти осадки не проникали в почву за короткий срок (с ноября по декабрь и с марта по июнь), то здесь вообще ничего бы не могло расти.
Итак, если бы Серенгети был покрыт озером глубиной 1,7 метра, то солнце за год его бы высушило. Следовательно, там, где нет сухой прошлогодней травы и деревьев, служащих скупым источником тени, земля с каждым десятилетием становится все суше и суше.
Впрочем, в данный момент нас как раз устраивает, что земля стала черной и гладкой. Мы собираемся ловить зебр, да притом голыми руками. Теперь виден каждый камень и каждая яма, из-за которых здесь обычно так часто повреждаются машины.
Гну и газелей томми нам удалось перехитрить при помощи нашего «чудо-ружья». Зебры же гораздо осторожнее: они не подпускают нас на близкое расстояние. К счастью, у Гордона Пульмана есть богатый опыт ловли диких животных. От Гордона эту науку усвоили и мы, а когда знаешь, как это делается, все оказывается весьма просто.
А делается это так. Обнаружив табун, мы едем прямо на него и отгоняем четырех или пять зебр от остальных. Затем начинаем преследовать какую-нибудь одну из них. Со скоростью 50 километров в час мы ее без труда нагоняем. Это не очень спортивное и не совсем честное состязание: Гордону приходится лишь слегка нажимать ногой на газ, зебра же, спасая свою жизнь, бежит во весь дух. Уже через три или шесть минут она задыхается и начинает бежать медленнее. Тогда мы пытаемся поравняться с животным и ехать совсем рядом. Иногда мы нарываемся на настоящего скандалиста, который старается укусить машину. Есть зебры, догадывающиеся, что от нас можно удрать, резко свернув в сторону: ведь наша машина не способна совершать такие крутые виражи. Поэтому мы стали ездить сразу на двух машинах. Одна из них едет немного отступя, по другую сторону от зебры, чтобы не дать ей свернуть.
Не позже чем через пять минут мы должны поравняться с зеброй и на ходу схватить ее за хвост. Если схватить не удается и охота слишком затягивается, лучше отступиться: у животного от перенапряжения может произойти инфаркт. Зная это, мы всегда в таких случаях отпускали тигровую лошадку с миром и устремлялись за другой: ведь зебр вокруг сколько угодно!
Но весь фокус в том, чтобы удачно схватить зебру за хвост как можно выше, у самого основания, и притом удержать его! Если дать ему выскользнуть из рук, то жесткие волосы порежут все пальцы. Есть еще одна деталь, за которой необходимо следить: если животное незадолго перед этим испражнялось, то хвост скользкий и удержать его в руках невозможно.
Итак, один или два человека хватают животное за хвост, а машина постепенно сбавляет ход. В конце концов зебре приходится остановиться. В тот же миг к ней подскакивают все ловцы: один хватает зебру за оба уха, а другой быстро обхватывает ее рукой за шею и, крепко сжимая, как в тисках, пальцами разводит челюсти. При этом надо внимательно следить, чтобы пальцы пришлись именно на то место позади резцов, где в лошадиной челюсти нет зубов.
Как правило, этот ответственный трюк поручается Гордону: он делает это виртуозно и хватка у него мертвая. Ведь зебры, как и все лошади, страшно кусаются. Хотя их передние зубы не очень остры, зато они весьма крупные и крепкие и имеют совсем иное строение, чем у собак или хищных животных. Лошадиные зубы крошат и перемалывают кости.
Зубы – это единственное, что есть опасного у зебр. К счастью, эти животные обычно не брыкаются. Мне прежде часто приходилось иметь дело с лошадьми, а каждый крестьянин или наездник знает, как при этом надо остерегаться задних да и передних копыт, как часто лошади срываются с привязи и яростно встают на дыбы. А вот здешние зебры этого никогда не делают. Возможно, они к этому моменту бывают уже слишком вымотаны погоней.
Таким образом ежедневно до обеда нам удается изловить от трех до пяти зебр, маркировать их ушными метками и украсить цветными ошейниками. После обеда погоня продолжается снова. Я пользуюсь случаем и точно проверяю по спидометру, с какой скоростью могут бежать различные степные животные. Зебры пускаются в галоп со скоростью 50 километров в час, причем без особого напряжения. Самец антилопы канны припустился со скоростью 56 километров в час, газель Томсона выжала 60 километров, гиена – 40 километров, страус бежал со скоростью 48 километров в час, газель Гранта – тоже; лишь на короткий срок она повысила эту скорость до 56 километров в час. С гепардами мне не удалось добиться полной ясности. Один, которого мы повстречали, развил скорость, не превышающую 48 километров в час, да и то, пробежав несколько сот метров, обессиленный, упал на землю.
А ведь гепарды считаются самыми быстроходными из наземных млекопитающих! Но мы не стали дальше преследовать этого беднягу: не исключена возможность, что он был чем-то болен. Поэтому я очень обрадовался, когда через несколько дней повстречал другого. Но и этот показал не очень-то блестящие результаты – всего 50 километров в час, да притом успел улизнуть в небольшую рощицу, прежде чем мне удалось прибавить скорость.
Но я не думаю, чтобы это была их рекордная скорость: ведь газель Томсона, эта обычная жертва гепардов, мчится со скоростью 60 километров в час, а в смертельном страхе, наверное, и того быстрее. Так что, не бегай гепарды проворнее этих газелей, им туго пришлось бы с добыванием пищи.
Как всегда, дело не может обойтись без моего Михаэля: он ведь у меня «всем бочкам затычка». На этот раз ему непременно нужно самому испробовать трюк с хватанием зебры за нижнюю челюсть. Я, разумеется, категорически против:
– Ну зачем тебе это нужно? Гордон делает это так ловко, как никто. Все равно никому его не переплюнуть! Опять лезешь не в свое дело, да? Ты уже забыл, как пропорол себе горло из-за зебры?
Я себе ужасно не нравлюсь в роли заботливой наседки. Но ведь Михаэль действительно делает глупость. Скоро он примется еще и львов дрессировать!
Но тут я вспоминаю: когда я был в его возрасте, то на самом деле дрессировал тигров и ради потехи бегал с балансиром по высоко натянутой проволоке. Я устыдился своих упреков, внутренне обозвал себя «отсталым, склеротическим предком» и решил молчать. Пускай делает что хочет.
Первая же упитанная кобылка цапнула его за руку и прокусила большой палец до кости.
Михаэль был так этим возмущен, что вначале даже не почувствовал боли. Я заклеил ему палец пластырем. Только через час началась нестерпимая боль. К вечеру она усилилась, и мы решили сделать для пальца теплую ванночку. Кроме того, на всякий случай я вкатил своему упрямому сынку дозу пенициллина. На другое утро почти все уже прошло.
Но и упитанная кобылка запомнила эту историю! На ней теперь ярко-желтый ошейник, и она сразу же убегает, как только издали завидит нашу машину. С ней вместе удирает целая компания из четырех или пяти других зебр, вероятно ее ближайшая родня.
Несколько месяцев назад мы как-то целую ночь пытались ловить руками ослепленных фарами газелей. Никогда мне еще не приходилось столько бегать, как в ту ночь. Мы носились по кочкам и камням, пробирались сквозь колючий кустарник, все время рискуя наступить в темноте на льва, провалиться в яму или не успеть в последний момент вскочить в машину: ведь в такой суматохе тебя запросто где-нибудь забудут! Однако газелей фары ослепляли только на несколько мгновений, потом они привыкали к свету и убегали. Нам так и не удалось поймать ни одной.
И все-таки я не поверю в то, что это невозможно. Когда нам однажды пришлось целую ночь прокараулить возле усыпленного гну, которому мы нечаянно вкатили слишком большую порцию наркотика, мы заметили, что газели Томсона и Гранта с любопытством входили в луч нашего прожектора и по этой освещенной дорожке приближались совсем близко к машине. Я вспомнил: тогда было новолуние и кругом кромешная тьма.
Поэтому мы решили повторить ловлю газелей во время новолуния. Теперь все пошло как по маслу. За одну ночь нам удалось поймать 20 газелей и маркировать их ушными метками и ошейниками.
– Каждое животное надо ловить особым способом, – говорит Гордон Пульман. – Вот, к примеру, антилопа бейза так и норовит прошить вас насквозь своими прямыми и острыми, как кинжалы, рогами. Но стоит только схватить ее за рога, как она сейчас же останавливается как вкопанная и не оказывает больше ни малейшего сопротивления; теперь вы можете делать с ней все, что вам надо.
Нам необходимо маркировать как можно больше животных, чтобы иметь ясное представление о кочевках этих огромных стад по Серенгети. Теперь мы уже знаем, как и куда они кочуют, и нас это отнюдь не радует.
Правительство приняло решение отрезать ровно половину национального парка. Делается это потому, что, как здесь уже указывалось, десятки лет существует убеждение, будто бы стада гну, зебр и газелей, пасущиеся в сухое время года в низинах «коридора», в декабре и январе, во время дождей, откочевывают только до линии, по которой проводится новая граница, – ни шагу дальше на восток. По обе стороны этой линии тянутся бескрайние открытые равнины, поросшие травой. В сухой сезон они высыхают и желтеют и всякая жизнь на них замирает.
Но с первыми же дождями степь буквально на глазах оживает и снова зеленеет. В низинах образуются маленькие озерки, к которым со всех сторон прокладываются звериные тропы: животные приходят сюда на водопой. И вот уже снова по всей степи от края до края странствуют тысячи газелей, зебр и гну. Предполагали, что стада, разгуливающие в сезон дождей восточнее новой границы парка, являются туда из кратера Нгоронгоро. Этим же руководствовалось правительство при своем решении о разделе парка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37