Он спорит со мной на бутылку джина и, разумеется, проигрывает ее, так как упускает из виду, что у меня на руке швейцарские часы, показывающие не только число, но и день недели и какая сегодня луна. Во время экспедиции все это зачастую важнее знать, чем время суток.
Резохин горький, как желчь, но ничего не поделаешь – глотать надо. Один из двух механиков, которые недавно чинили наш самолет, год назад внезапно слег. Ему пришлось пять недель проваляться в больнице с тяжелейшей малярией. Живя постоянно в городе Найроби, где малярия практически ликвидирована, он и не подумал принять профилактические таблетки, когда вылетел к озеру Виктория, где надо было поменять пропеллер у самолета, потерпевшего аварию. Во время наших первых поездок в Африку Михаэлю и мне приходилось принимать еще атебрин, от которого все тело постепенно становилось желтым.
– Ямбо, бвана. – Четырнадцатилетний мальчик, появившийся в дверях, хочет продать нам четыре яйца. Мы вежливо отказываемся, так как предпочитаем привозить свежие яйца самолетом из Найроби. Тогда юноша объясняет, что он хочет нам подарить эти яйца. Ну, разумеется, нам не хочется оставаться в долгу, и мы тоже делаем ему подарок, намного превышающий стоимость яиц. Яйца, как выяснилось потом, все оказались тухлыми.
Между прочим, сегодня мы отправляемся ловить зебр. Ведь теперь нам известно, что у нас в Серенгети 367 тысяч подопечных, и среди них 57 тысяч «тигровых лошадок», то есть здесь только наполовину меньше лошадей, чем в конюшнях у всех крестьян Швейцарии, вместе взятых. Теперь нам с Михаэлем хочется узнать, как нашим полосатым лошадкам живется здесь, в степи. С самолета нам этого никогда не удастся выяснить. Мне хочется привести один пример. В наших записях за прошлый год 25 января помечено, что большие стада гну ведут себя крайне странно. Дойдя до небольшого обмелевшего ручья шириной не больше 60 сантиметров и, может быть, 20 сантиметров в глубину, они долгое время бегут вдоль берега до какого-то определенного места, где гуськом переходят его вброд. Между тем они могли бы запросто пересечь такой ручеек в любом месте. Более того, когда над ними пролетаешь в бреющем полете и они бросаются бежать, то возле такого ручейка создается толкучка, животные не решаются его перейти, разбегаются в разные стороны вдоль берега, а еще охотнее поворачивают назад. Четыре недели спустя Михаэль приписал на полях: «Ерунда!» Дело в том, что за это время мы успели сходить к этому «ручейку». Оказалось, что на самом деле он достигает в глубину двух метров, а в ширину – шести. Трава, казавшаяся нам сверху совсем обычной, была полуметровой и даже метровой высоты.
Так и с зебрами. Откуда нам знать, то ли самое стадо мы видели вчера у холма Лемута, которое пасется сегодня в 40 километрах от него? Да и те ли самые зебры пасутся в национальном парке в декабре, что паслись здесь в июле?
Теперь мы заняты именно тем, что изыскиваем способ пометить отдельных зебр и целые стада, чтобы их потом можно было узнать. А это не так просто.
Добрых советов мы получаем предостаточно: рыть западни, подсыпать усыпляющие средства в питьевую воду. Но я ведь ветеринар и прекрасно знаю, как долго любая лошадь будет терпеть жажду, прежде чем решится выпить такую подозрительную бурду, и как важно точно знать дозу такого снотворного. Если животное выпьет слишком много, то погибнет, а доза, рассчитанная на зебру, окажется пагубной для других видов животных, которые приходят пить из того же бочажка. Во время сезона дождей водоемов повсюду много, так что неизвестно, куда сыпать, да и в сухое время пришлось бы развозить усыпляющее средство целыми центнерами.
Но есть в Восточной Африке, а именно в соседней Кении, несколько отличных ловцов зверей. Самого опытного среди них, Кэрра Хартли, я знаю много лет. В последнее время он, правда, уже редко отлавливает животных, потому что сейчас зоопарки сами разводят таких обычных степных животных, как зебры, гну и наиболее часто встречающиеся виды антилоп, и не платят за них тех больших денег, что раньше. Зато он теперь постоянно держит на своей ферме полуприрученных львов, леопардов, гиен, кафрских буйволов и жирафов, чтобы американские и немецкие кинокомпании могли снимать свои приключенческие фильмы без особой затраты времени и лишних хлопот.
Лесничий парка Серенгети Гордон Пульман – сводный брат Кэрра Хартли, он много лет работал вместе с Кэрром. Средний палец его правой руки до сих пор не сгибается, и вот почему. В одно прекрасное воскресенье к Кэрру прибыл американец, которому понадобилось срочно отснять кадры борьбы леопарда с африканцем. Разумеется, речь шла о не совсем взрослом леопарде, к тому же приученном играть со своим служителем-подростком. Заснятые на пленку, эти игры выглядели потом страшно опасными.
Но Кэрр Хартли по воскресеньям не работает. Американцу же очень жаль было потерянного времени, поэтому он стал все больше и больше набавлять цену, пока Хартли наконец не смягчился и не дал своего согласия на съемки. Поскольку паренек, обслуживающий леопарда, был в церкви, его пришлось заменить другим. Но этот бой не очень-то доверял леопарду, ему вдруг стало страшно, и он бросился бежать. Животное настигло его в два прыжка, схватило зубами за шиворот, а когтями разодрало грудь. Подоспевший Гордон сунул в пасть хищнику все пять пальцев и затолкал ему его собственные губы меж зубов. Леопарду волей-неволей пришлось разжать клыки, но зато когтями он все сильнее впивался в кожу мальчика. Киношники побоялись вмешаться. Подбежавший наконец Кэрр Хартли был вынужден застрелить этого ручного леопарда. А мальчика пришлось зашивать в больнице.
Гордон невероятно смелый парень, но он ничуть этим не кичится. Его жена Конни родом из Лондона. Как-то, уже после долголетнего знакомства, она мне призналась, что я с первой же минуты, сам того не подозревая, завоевал ее сердце. А дело в том, что, зайдя в их столовую, я сказал, что удивляюсь, какие у них чистые и блестящие полы – на них прямо есть можно.
– Знаешь ли, – призналась она мне потом, – вот так хозяйничаешь год за годом посреди степи, и никто не замечает, сколько приходится возиться, чтобы содержать кухню и комнаты в чистоте. А тут вдруг приезжает этакий знаменитый профессор из Европы и нахваливает твои полы…
При этом глаза доброй Конни наполнились слезами.
Что мы только не вытворяли с Гордоном Пульманом за рулем нашего полосатого вездехода! Носились со скоростью 50 – 60 километров прямо по степи, по высокой траве. Гордон либо обладает шестым чувством, либо у него особый ангел-хранитель, во всяком случае он никогда не угодит колесом в какую-нибудь нору, отчего обычно сразу ломается ось, и не врежется в термитник.
Вот, к примеру, сейчас он едет рядом с большим страусом-самцом. Эта громадная птица высотой два с половиной метра в беге, шутя и играя, делает трехметровые шаги. Гордон едет именно с такой скоростью, которая позволяет мне со своей фотокамерой «Практисикс» все время оставаться на одном уровне с бегущей птицей и спокойно снимать ее обыкновенным объективом с выдержкой 1/1000 секунды. Михаэль снял с петель дверку и лежит на животе, привязанный веревкой. Он проводит рапидную съемку, с помощью которой потом можно будет тщательно проследить все движения бегущей птицы. Спидометр показывает 50 километров в час, страусу этот бег наперегонки, по-видимому, не составляет особого труда; когда через 22 минуты мы останавливаемся, он продолжает бежать еще два километра, значит, он никоим образом не выбился из сил. У страусов, должно быть, исключительно выносливые сердца.
У них и мужественные сердца. Недавно мы встретили страуса и страусиху с восемью птенцами. Гиена надумала одного из них утащить. Началась дикая суматоха, визг и писк; страус взял на себя охрану потомства, а страусиха смело погналась за гиеной и бежала за ней добрый километр. Через два дня мы опять встретили то же семейство, но на этот раз с ними было уже только шесть птенцов.
В другой раз мы видели, как пара страусов неподвижно стояла посреди голой, выжженной степи, распустив крылья. Оказалось, что они таким способом создавали тень для своих детей. Если вы будете наблюдать за убегающим страусом, может случиться, что он внезапно исчезнет из поля вашего зрения. Если пойти вслед за ним, то можно увидеть, что он сидит где-нибудь, прижавшись к земле и вытянув вдоль нее шею. Отсюда, наверное, произошла сказка о птице страусе, которая прячет голову в песок и думает, что ее не видно. Первыми об этом написали древние арабы, а уж за ними через все века повторяли римские и прочие составители книг. Чаще всего таким образом ложатся на землю молодые страусы. Когда же к ним приближаются, они мгновенно вскакивают и стремглав убегают.
Страусы умеют громко трубить, реветь и даже рычать, как львы. Для этого они набирают полный рот воздуха и с силой проталкивают его в гортань, которая при этом заметно расширяется. Клюв и пищевод наглухо закрываются, так что воздух не может выйти или проникнуть в кишечник. Их голая красная шея раздувается, словно баллон, и они испускают глухой рев, который, по-видимому, для других страусов и страусих должен означать: сюда не ходить – здесь моя резиденция!
Когда страус влюблен, он ведет себя не менее странно, чем мы в аналогичном состоянии. Страус в таких случаях садится на свои длинные ноги, ритмично бьет крыльями, запрокидывает голову назад и трется затылком о собственную спину. Шея и ноги у него в это время бывают ярко-красного цвета. Нам такое поведение самой крупной птицы на Земле кажется весьма комичным, но молоденькие страусихи отлично понимают, что он этим хочет сказать. Они кокетливо убегают, а он семимильными шагами мчится за ними вслед.
У древних египтян страус служил символом справедливости. Они заметили, что только у страусового пера опахала, расположенные по обе стороны стержня, имеют равную ширину. У любой другой птицы перья всегда имеют узкую и широкую сторону, то есть разделены «несправедливо». Уже древние египтяне заметили, что страусовые перья могут служить прекрасным украшением для шлемов, и, до тех пор пока только рыцари средневековья украшали ими свои головные уборы, диких страусов вполне хватало. Но когда в прошлом столетии эти перья вошли в моду у дам, страусы оказались в самом плачевном положении. В Аравии и Персии их давно уже всех истребили; в Северной Африке, севернее Сахары, сегодня можно найти в лучшем случае лишь скорлупу от страусовых яиц, оставшуюся от прежних времен…
Охотились исключительно на самцов, что наиболее пагубно для вида. На страуса-самца ложится очень много обязанностей по продолжению рода. Он настоящий, заботливый отец. Для начала он роет себе ямку в песке и садится в нее. Самки кладут яйца прямо ему под нос, и он закатывает их клювом под себя. «Папаша» насиживает яйца с раннего вечера до позднего утра, так что «мамаше» приходится сидеть на гнезде значительно меньше. Мы и по сегодняшний день не знаем точно, живут ли страусы на воле моногамно или у каждого самца несколько самок. Во всяком случае, когда самцов отстреливают и их становится все меньше, самки чуть ли не дерутся за последних оставшихся в живых. В таких случаях насиживающему самцу кладут под нос столько яиц, что в конце концов перед ним образуется целая гора, которую он не в состоянии прикрыть своим телом. В результате ни один птенец не вылупляется.
Страусы только потому избежали полного истребления, что люди научились разводить их в неволе.
Подобная же судьба постигла и тех животных, мех которых входил когда-либо в моду: шиншиллу, нутрию, черно-бурую лисицу и норку.
Только по наблюдениям на страусовых фермах и еще больше в зоопарках мы знаем теперь, как страусы размножаются. Первая такая ферма была создана в 1838 году в Южной Африке, а поскольку цены на перья все росли, вслед за ней были организованы и другие – в Алжире, Сицилии, Флориде, даже в Ницце на юге Франции.
Добиться размножения страусов в неволе совсем не так трудно, если только предоставить им для этого достаточно места. Ограда должна быть не ниже двух метров, иначе страус с разбегу запросто может ее перескочить. Взбешенного страуса следует серьезно опасаться. Он может ударить человека своей сильной двухпалой ногой прямо в лицо и отшвырнуть на несколько метров. До Первой мировой войны за хорошего производителя платили до 30 тысяч марок. Если в 1840 году из Южной Африки вывозили только тысячу килограммов перьев, то в 1910 году это число выросло до 370 тысяч. Перья у самцов не выдергивают, а аккуратно срезают у самого основания. Перья самок не в ходу, однако, когда у этих птиц вырезают яичники, у них появляется такое же оперение, как у самца.
Страусовое яйцо весит от полутора до двух килограммов, следовательно, столько же, сколько 25 – 36 куриных яиц. Скорлупа такая толстая, что скорее напоминает черепки фарфоровой посуды. Остается только удивляться, как птенцу страуса, вылупляясь, удается самостоятельно раздавить столь твердый футляр.
Не только вывести, но и вырастить маленьких страусят в европейском зоопарке удалось лишь однажды, а именно в Базеле несколько лет назад. Птенцов базельцы вывели так же, как это делается на страусовых фермах, – в инкубаторе, но из вылупившихся 11 страусят в живых остались только два, и то лишь потому, что к ним приставили постоянную служительницу, которая все время занималась с ними и научила их клевать пищу.
Маленькие страусы растут как грибы – каждый день на один сантиметр. Как только страусята начинают твердо стоять на ногах, они сразу же принимаются исполнять те же самые сумасшедшие танцы, что и взрослые страусы: они внезапно срываются с места, бегут без всякой видимой цели, затем начинают кружиться на одном месте, бьют при этом крыльями и под конец садятся на землю. Вид нашего полосатого самолета тоже часто вдохновляет страусов Серенгети на подобные дикие пляски.
Маленькие страусы, которых в Африке часто искусственно выращивают в домашних условиях, настолько привязываются к людям, что следуют за ними как преданные собачонки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37