Вскоре мы с ним стали преуспевать. Мы прикупили еще несколько лодок для разных работ - подъема затонувших судов, перевозки пассажиров с кораблей на берег, перевозки лоцманов и таможенных чиновников на входящие в гавань суда. Давно миновали те дни, когда компания "Братья Янг" занималась только тем, что вывозила в море падаль и мусор с городских свалок.
И всегда рядом были акулы.
- Мано! Мано! Акула! Акула! - кричали канаки, заметив акул, описывающих круги вокруг стоящих на якоре судов в ожидании отбросов - дарового акульего угощения. Часто прозрачная вода так и кишела голодными акулами.
Однажды, когда я, стоя на палубе моторки, глядел на бурлящую воду, меня внезапно охватило непреодолимое желание убить акулу.
Я сказал одному из канаков-матросов, который понимал по-английски, что хочу поймать акулу.
- Мано? - переспросил он с любопытством.
- Да, мано, - ответил я.
Канак скрылся в камбузе и скоро вернулся с большим куском солонины, крепкой веревкой и огромным крючком. От возбуждения он болтал не переставая:
- Хано раа мано - мы поймаем акулу! Она очень вики вики кау кау хаоле - она сожрет белого человека, быстро, быстро сожрет! Пилау - от нее никакой пользы.
Вместе с другим матросом он закинул за борт крючок с надетой на него приманкой. Она была схвачена в ту же секунду. Мано попалась на крючок! Один из матросов взял у кока крюк, на который подвешивали мясо, и, подплыв в ялике к акуле, зацепил ее крюком за пасть. Мы пропустили веревку через шлюпбалку и принялись подтягивать ее наверх. Акула так металась на другом конце веревки, что лодка ходила ходуном. Мы быстро закрепили вторую веревку у нее на хвосте и подняли акулу до фальшборта.
Ж-жик! Перед глазами сверкнул большой нож, и хвост акулы упал в воду. Матросы плясали на палубе, осыпая проклятиями поверженного врага. Затем фалы были ослаблены, матрос в лодке вырвал из пасти акулы крюк, и она получила свободу - свободу умереть жестокой смертью. Если ее тут же не сожрут другие акулы, она все равно скоро ослабеет и умрет от потери крови. Эта акула нашла свой конец в пасти своих сородичей. Ее убили акулы и человек, голод и мщение.
Уже в то время я задумывался над тем, нельзя ли найти акулам какое-нибудь практическое применение. Но тогда проверить этого я не мог, у меня была масса неотложных дел. Однако мысль об этом - и горячее желание ловить акул - никогда не оставляли меня.
Как-то раз по пути в Гонолулу я увидел самую большую из всех акул - китовую. Она была десятиметровой длины и, казалось, неподвижно висела в воде по правому борту нашей лодчонки на глубине двух саженей. Я так ясно видел ее черно-белую, как шахматная доска, спину, что казалось, стоит только перегнуться слегка через борт, и я до нее дотронусь.
Наше присутствие нимало не беспокоило эту огромную медлительную рыбу. Мы с братом, буквально затаив дыхание, принялись обсуждать, как нам ее поймать. Мы твердо были намерены сделать это. И тут нам обоим одновременно пришло в голову, что мы не взяли с собой гарпуна! На борту не было даже жалкой свайки. Нам ничего не оставалось, как, выключив мотор, болтаться на волнах, и вскоре самая большая рыба, которую мне довелось видеть, медленно скрылась с глаз. Старая поговорка "большая рыба всегда уходит" оказалась справедливой.
Мой интерес к акулам и мой опыт - я часто бил гарпуном акул, которые набрасывались на падаль, - послужили источником еще одного побочного промысла фирмы "Братья Янг" - спортивной ловли акул.
Обычно все начиналось с телефонного звонка в сарай, где у нас стояли лодки.
- Братья Янг? Привет! Билл здесь? Акулий Билл? Скажите ему, что тут в гостинице собралась компания. Хотят поохотиться на акул.
После этого я обычно звонил в Общество охраны животных и предлагал избавить их от какой-нибудь обреченной на смерть старой клячи.
И вот начинается охота. Несчастную клячу ведут в конец пристани и освобождают от земных страданий. Затем, привязав к ней крепкую веревку, сталкивают в воду. Из гостиницы прибывают "охотники" и усаживаются в моторку, с беспокойством глядя на матроса, который точит на оселке гарпун.
Когда мы выходим из гавани, лошади вспарывают брюхо. Вода окрашивается свежей кровью. Мы останавливаемся. "Охотники" застыли, не зная, что будет дальше. Мы предупреждаем их, чтобы они не шумели. Они сидят, не раскрывая рта. Слышен лишь плеск волн, бьющих о борта лодки. Море спокойно, только труп лошади пляшет на волнах.
Далеко-далеко я вижу в воде тень, которая движется зигзагами вперед и верх, и черный плавник, рассекающий воду. Вот уже плавник показался над водой. Он описывает около лошади круг, второй. Впереди плавника из воды показывается голова, видны холодные, ничего не выражающие глаза. Это глаза акулы.
Неожиданно она исчезает. Нет плавника. Нет тени. Море пустынно. Только мертвая лошадь колышется вверх и вниз, покорно ожидая своей участи.
Минут через двадцать акула возвращается. Но теперь она не одна - с ней еще четыре или пять акул. Они снуют взад и вперед, все суживая и суживая круги. Иногда та или иная даже тычет в лошадь носом. Но они еще колеблются, еще выжидают.
Если бы это была белая лошадь, они бы давным-давно напали на нее. Но гнедая лошадь не так быстро пробуждает у акул аппетит.
Внезапно они налетают! Одна отхватывает огромный кусок мяса с шеи лошади, за своей долей кидается другая, затем третья. Вода бурлит от голодных акул, купающихся в крови своей жертвы. Там, где только что был виден силуэт лошади, начинает просвечивать белый скелет. Медленно, но неуклонно я подтягиваю его веревкой ближе к лодке, не видя лодки и "охотников", раскрывших от ужаса рты, акулы следуют за лошадью, продолжая рвать от нее куски.
Я передаю веревку кому-нибудь из матросов и переключаю внимание на "охотников".
- Нате, - говорю я одному из них, протягивая ему гарпун, - держите вот здесь. И бейте самую большую. Старайтесь попасть в верные щели. Да не упадите в воду.
"Охотник" одной рукой берет гарпун, другой изо всех сил цепляется в борт лодки. Он дрожит всем телом, кажется, еще минута - и его вывернет наизнанку. Его выпученные глаза прикованы к кипящей воде. Кровавое пиршество настолько близко, что нас то и дело окатывает розовыми брызгами.
- Порядок! - кричу я ему. - Бейте ту, большую. Ту, что сейчас кусает.
"Охотник" еще сильнее бледнеет и... окаменевает.
- Лучше... лучше вы, капитан, - говорит он прерывающимся голосом. - Я не думаю, что... Я боюсь промахнуться...
Я беру гарпун и с силой бросаю его. Он попадает туда, куда я метил, - в голову самой большой акулы. Немедленно она изрыгает все, что съела. Это тут же пожирается другими акулами. Такая же участь ожидает и ее саму, поэтому, ударив несколько раз по воде хвостом, она идет на глубину.
Через пять минут лодка, влекомая раненой акулой, оставляет далеко позади кровавую оргию. Проходит еще пять минут. Акула по-прежнему тянет. "Охотники" начинают тревожиться. Когда же конец, думают они.
Я кладу руку на веревку. Она то и дело дергается - сигнал того, что акула поворачивается вокруг своей оси - и сама себе роет могилу: стараясь освободиться, она лишь наматывает на себя веревку.
Я начинаю выбирать, натягивая веревку до предела. Сажень за саженью она выходит из воды. Наконец появляется четырехметровая акула, побежденная, но не покорившаяся. Челюсти ее все еще щелкают, глаза яростно сверкают.
Мы подтягиваем ее к борту лодки и быстро продеваем через пасть огромный крючок. Теперь ей некуда податься, но она все еще бьется, обдавая нас брызгами. Мы обвязываем ей вокруг хвоста веревку и закрепляем ее на корме. Сильный удар по голове приканчивает акулу. Мы вытаскиваем гарпун и крюк и, приторочив свою первую добычу к поясу - я хочу сказать - к корме моторки, - отправляемся за ее товарками!
Они все еще раздирают труп лошади, вернее, то, что от него осталось.
Мы снова кидаем гарпун. На этот раз дело обходится без битвы: гарпун попал в жаберную щель - жизненно важный орган. Мы быстро подводим акулу к борту и тем же способом отправляем на тот свет.
Мы возвращаемся домой, ведя свои трофеи на буксире. Когда мы приближаемся к пристани, "охотники" принимают беспечный вид. Один из них небрежно вытирает кровь с гарпуна. Они стараются быть скромными. Но, когда выходят из лодки, невольно выпячивают грудь. В конце концов, они убили целых две акулы! Разве не так?
Так оно и шло день за днем. Мы убивали акул и, за исключением китайских купцов, которые словно из-под земли появлялись на пристани, когда мы приводили акул, и отрубали у них плавники для плавникового супа, никто, казалось, не мог найти для акул хоть какое-нибудь применение. Я по природе бережливый человек, мне было неприятно, что столько добра пропадает даром. Неужели нельзя никак использовать акул? У них такая прочная кожа! А их огромная печень! Не окажется ли их печеночный жир таким же ценным для медицины, как жир из печени трески?
Никто на островах не мог мне на это ответить. Люди много болтали об акулах, но мало кто хоть что-нибудь знал о них.
Помню, как-то я поймал самку тигровой акулы, которая вот-вот должна была родить. Я поместил ее и детенышей - их было сорок две штуки - в обложенное льдом корыто и выставил всю семейку на обозрение на ярмарке в Вайкики. Я брал за вход десять центов (за неделю это принесло мне полторы тысячи долларов) и в то время, как посетители проходили мимо меня, отвечал на их вопросы. Один из посетителей оказался врачом. Он очень внимательно осмотрел акулу и детенышей и отозвал меня в сторону.
- Я скажу вам об этой акуле кое-что такое, что будет для вас новостью, - заявил он.
- Прекрасно, доктор, - отвечал я. - Я знаю, где находить акул и как ловить их, но, возможно, вы расскажете мне что-нибудь новенькое.
- Посмотрите, - сказал он, тыча пальцем в пасть акулы, - видите эту тонкую перепонку над зубами? Вы знаете, для чего она?
- Нет, - честно признался я.
- Вы хороший рыбак, верно, но рыбаки не очень-то сведущи в анатомии. Я случайно знаю, что именно здесь тигровые акулы выкармливают детенышей.
- Выкармливают детенышей! - воскликнул я. - Выдумаете...
- Не думаю, - прервал он, - а знаю. Тигровые акулы - живородящие, это и вам известно. Ну так вот, когда детеныши еще находятся внутри матери и им хочется есть, они поднимаются через глотку к этой перепонке и кормятся здесь. Это единственно возможное объяснение, капитан. Ведь у акулы нет плаценты, соединяющей детенышей с матерью. Так что, по всей очевидности, они свободно перемещаются внутри нее и...
Он еще долго излагал свою бредовую теорию, но я больше не слушал его. Удивительно, думал я, как мало мы знаем об акулах, все мы, даже так называемые ученые люди.
Однако возможность удовлетворить свое любопытство и выяснить, могут ли акулы иметь какое-нибудь практическое применение, мне представилась только после 1920 года. И на это у меня ушла вся жизнь.
В 1920 году я уехал с островов в Соединенные Штаты. Мне хотелось переменить обстановку и найти работу себе по плечу. Я остановился в Нью-Йорке. Как-то раз я шел по Бродвею и, случайно взглянув на витрину обувного магазина, увидел пару туфель с носками из акульей кожи. Я буквально ворвался в магазин, чтобы поскорее узнать, откуда эти туфли.
Расспросы привели меня из обувного магазина в Ньюарк, штат Нью-Джерси, где помещалось главное управление "Оушн лезер компани" - компании по обработке кожи морских животных. Они первыми попытались наладить обработку акульей кожи. Во Флориде и Северной Каролине были организованы промысловые пункты, и я немедленно отправился на один из них.
С этого дня начались мои скитания по всему свету в погоне за акулами. Это было моей работой, моим призванием, определило мой образ жизни.
И всюду, где я останавливался во время этих скитаний, меня ждали приключения, и я все лучше и лучше узнавал своего коварного врага.
На страницах, которые вы прочтете следом за этой, я запечатлел некоторые свои приключения среди мано.
* * *
Бич-Пайн-Ки, Флорида
Я твердо верю, верю уже многие годы, что акулы едят людей. Мои друзья здесь, во Флориде, как и туземцы, живущие на островах Тихого океана, и мореплаватели всех времен, тоже верят в это. Но скептики, - большинство из которых никогда не видело моря, не то что акулу, - требуют доказательств. Сегодня я получил одно такое доказательство и могу представить его им.
Мы с Уолтером Джонстоном - он зовет себя Пит-Акула - занимаемся тем, что ловим акул, а затем снимаем с них кожу. Дела у нас идут отлично. Утром мы выходим в море, ловим свою добычу, а вечером обрабатываем се.
Сегодня, когда мы снимали кожу с четырехметровой коричневой акулы, я заметил какую-то странную выпуклость у нее на животе. Поэтому я немного надрезал желудок. В разрезе показался круглый конец кости. Я схватил его одной рукой и увеличил разрез, чтобы вытащить кость наружу.
Это были остатки человеческой руки. Рука вполне сохранилась, видимо, она недолго пробыла в желудке акулы. Кожа на ладони и пальцах сморщилась, как бывает, когда мы долго подержим руки в воде. Я пришел к заключению, что рука принадлежала человеку, не занимавшемуся физическим трудом. На ней не было ни колец, ни татуировки. До локтя рука была цела, но от локтя до плечевого сустава все мясо было содрано с кости. Я знал, что нам следует осмотреть содержимое желудка более тщательно, чтобы найти еще что-нибудь для опознания. Я осторожно прозондировал желудок и нашел шесть кусков мяса и кусок синего драпа, тридцать на сорок сантиметров, по-видимому, оторванный от пальто.
Я сфотографировал свою ужасную находку, а Пит ампутировал кисть и положил ее в банку со спиртом.
Я позвонил следователю в Ки-Уэст. Пока он добирался до Бич-Пайн-Ки, я навел справки и выяснил, что накануне примерно в тридцати километрах от Ки-Уэста над океаном потерпел крушение самолет. Среди погибших был человек по имени Аткинс. Когда его видели в последний раз, на нем было синее драповое пальто.
* * *
Сан-Хуан, Пуэрто-Рико
Два года назад я нашел в желудке акулы человеческую руку. Вчера рука эта протянулась из прошлого и снова напомнила о себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25