Редакция «Ленинградской правды» охотно печатала мои корреспонденции, и я не раз слышал от лиц, совершенно посторонних газете, партийных и беспартийных, об «интересных» корреспонденциях «собственных корреспондентов» из заграницы, печатающихся в «Ленинградской правде». Я молчал.
Должен сказать, что у «Ленинградской правды» были и самые настоящие, не поддельные иностранные корреспонденты. Мне особенно запомнились двое из них.
Один — Виктор Львович Кибальчич (Виктор Серж), племянник знаменитого деятеля «Народной воли», организовавшего вместе с Желябовым и Софьей Перовской убийство Александра II в 1881 г. Виктор Серж воспитывался за границей, в ранней молодости вошел в революционное рабочее движение Запада и хорошо знал его деятелей, сидел за «анархо-синдикализм» накануне и во время войны 1914-1918 гг. во французских и испанских тюрьмах. В 1917 году он прорвался в Россию и, прибыв в Петроград, стал чем-то вроде управляющего делами или директора секретариата Коминтерна. Он принадлежал к окружению Зиновьева и жил вместе с ним и вождями зиновьевцев в гостинице «Астория». В 1922 г. разочарованный загниванием, или бюрократизацией партии большевиков и исполкома Коминтерна, он уехал за границу в качестве агента Коминтерна, действующего, якобы, независимо от советских полпредств за границей. Официально он был одним из редакторов и авторов «Международной пресс-корреспонденции», издававшейся в Берлине и в Вене на нескольких языках. Он жил главным образом в этих столицах, во Францию и Англию его не пускали. Он имел, как и я, десятки псевдонимов, и я не раз переводил его статьи (по выбору Сафарова) для «Ленинградской правды».
В моей научной работе по изучению возникновения мировой войны 1914-1918 гг. он сыграл известную роль. Он получил в Берлине от сербского дипломата Богичевича, бывшего в 1914 г. сербским поверенным в делах в Германии, материалы о причастности сербских военных властей и русского военного агента в Белграде к организации убийства австрийского престолонаследника эрцгерцога Франца-Фердинанда 28 июня 1914 г. в городе Сараево (Босния). Эти материалы Виктор Серж опубликовал в 1925 году в журнале Анри Барбюса «Клярте», и я использовал их в 19291930 гг. для своей книги «Сараевское убийство».
Виктор Серж вернулся в Советскую Россиюв 1926 г. и стал видным деятелем троцкистско-зиновьевской оппозиции, разбитой на XV съезде партии в 1927 г. Он был арестован и после нескольких месяцев тюрьмы был выслан в Оренбург, где прожил пять лет. В 1937— 1938 гг. он не избежал бы смертного приговора, как и другие зиновьевцы, но его спасли французские писательские круги, профсоюз учителей Франции и международная организация писателей.
По их настояниям Серж был выпущен из Советского Союза. Кибальчич умер в г. Мехико в 1951 году.
Другим неподдельным иностранным корреспондентом «Ленинградской правды» был человек еще более невероятной судьбы. Это был Георгий Димитров, будущий герой Лейпцигского процесса о поджоге Германского рейхстага и «рулевой» Коминтерна. После неудачи сентябрьского восстания в Болгарии в 1923 г. Димитров бежал в Вену и здесь стал заграничным агентом Коминтерна, как и Виктор Серж. Он присылал в «Ленинградскую правду» корреспонденции из Вены, главным образом о балканских делах и о рабочем и коммунистическом движении в Придунайских и Балканских странах.
Димитров издавал в Вене на нескольких языках журнал «Балканская федерация» («Федерасьон Балканик»), орган Балканской федерации коммунистических партий, и проповедовал создание федерации Балканских республик. Но в Коминтерне Димитров поддерживал линию Сталина, и поэтому редакция «Ленинградской правды» почти не печатала его статей и корреспонденции.
Для меня лично его журнал «Балканская федерация» имел большое научное значение: Димитров напечатал в нем признания членов сербской молодежной организации «Млада Босна» и националистической сербской организации «Уедненье или смрт» («Черная рука»), созданной начальником разведки сербского генерального штаба полковником Димитриевичем. Обе эти организации подготовили и осуществили убийство австрийского престолонаследника эрцгерцога Франца-Фердинанда в Сараево в 1914 году.
Из других отделов редакции «Ленинградской правды» мне были больше всего интересны театральный и литературный отделы. Партийный отдел от меня беспартийного, был далек. Там работали члены партии, считавшие себя «важными персонами». Стенные газеты редакции, составлявшиеся насмешливыми сотрудниками других отделов, поддразнивали партийный отдел, упрекая его в безделье и болтовне. Они цитировали в стенных газетах фразы из статей сотрудников партийного отдела: «Работа разворачивается…», «Работа поднялась на новую ступень» и т.д.
Во главе театрального отдела стоял Адриан Пиотровский, воспитанный на классической древности и прекрасно знавший ее, сам писатель-драматург, пьеса которого «Падение Елены Лей» была с успехом поставлена в 1921-1922 г. в одном из ленинградских театров. Вместе со своим помощником, а затем преемником Никитой Юрьевичем Верховским (сын поэта Юрия Верховского, которому Блок посвятил одно из своих стихотворений) он поставил театральный отдел «Ленинградской правды» на высокий художественный уровень. Рецензии о новых постановках в театрах Ленинграда были написаны на высоком интеллектуальном и художественном уровне. Конечно, приходилось иногда делать уступки времени и ходу истории и хвалить пьесы заведомых пролеткультовцев, например, «Хлеб» Киршона, но из эпохи не выскочишь. Однако это были исключения, а рецензии на классику (пьесы Гоголя, Островского и т.д.) были очень интересны, давали честную и справедливую оценку работы режиссеров и актеров. Постановки Мейерхольда (периода после лермонтовского «Маскарада» в Александринке) или Таирова, на первое представление которого ездили ездили в Москву, встречались очень сдержанно, без восторгов.
При Пиотровском театральный отдел «Ленинградской правды» был своего рода клубом, где встречались авторы рецензий, режиссеры, артисты и просто литераторы и любители, интересовавшиеся театром. Здесь решались судьбы новых пьес и новых постановок. Здесь я познакомился с Любовью Дмитриевной Блок (женой поэта) и М.А. Бекетовой (тетка поэта), с С.Я.Маршаком, с Евгением Шварцем, с О.Э.Мандельштамом. Литературный Ленинград охотней шел в театральный отдел к Адриану Пиотровскому, чем в литературный отдел к Илье Садофьеву. Но Пиотровский в конце 20-х годов ушел из «Ленинградской правды» (когда она потускнела после разгрома зиновьевской оппозиции в 1925-1927 гг.) в «Ленфильм», где стал руководителем репертуарно-сценарного отдела. Его роль в развитии ленинградского кино в 30-40 гг. огромна, но до сих пор еще не изучена исследователями. Он погиб в 1938 году.
Во главе литературного отдела «Ленинградской правды» стоял поэт Илья Садофьев, не понимавший и I не признававший лирики, если она не сопровождалась ударами молота, хотя бы словесными. Он принципиально резал все лирические стихи о чувствах, о старом Петербурге Пушкина и Гоголя. В обычной жизни он был немножко надутым, но все же добрым парнем. По просьбе киевского поэта Николая Ушакова, с которым я учился в Киевском Университете, я привез несколько стихотворений Ушакова и передал Садофьеву для напечатания в «Ленинградской правде» или каком-нибудь журнале. Садофьев забраковал их все.
В аппарате редакции были интересные, или по крайней мере своеобразные лица, как, например, бывший офицер царской армии А. Г. Лебеденко, ставший писателем в 30-х годах. В редакции он занимал должность выпускающего. Он был корреспондентом «Ленинградской правды» в дальнем советском перелете МоскваПекин через Урал — Сибирь -Дальний Восток в 19241925 гг. Позже он выпустил роман «Тяжелый дивизион», давший ему право стать членом Союза советских писателей. Накануне войны он был репрессирован, и я встретился с ним лишь один раз, когда он появился в Ленинграде уже после смерти Сталина.
Работали в редакции и так называемые «братья Тур», которые никак не были братьями, а только литературной фирмой: П.Рыжей и Л.Тубельский. Они приехали, кажется, из Одессы, у них было бойкое перо, и они стали фельетонистами «Ленинградской правды». От фельетонов они перешли к пьесам и стали присяжными драмоделами советского театра эпохи Сталина. Одна их пьеса, поставленная Московским Художественным театром, была вехой падения Театра. Главрепертком навязал ее Художественному театру.
Как я упоминал, кроме статей и корреспонденции «из-за границы» я должен был поставлять интервью от «знатных иностранцев», проезжающих через Ленинград. В редакции это называли «охотой за скальпами». В Ленинграде было несколько гостиниц, где обычно останавливались иностранцы. Лучшими из них считались «Европейская», «Октябрьская», «Англетер» и «Астория», которая была отведена для ответственных партийных работников Ленинграда. Но и они очень сдали и потускнели, как говорили старожилы Ленинграда, по сравнению с довоенными временами: сошла позолота, обтрепалась мебель, комнаты были запущены, горячая вода подавалась с перебоями.
В первую неделю «охоты за скальпами» я измучился и, главное, упустил двух иностранцев. Когда Н. П.Баскаков упрекнул меня за это, я ответил, что не могу разорваться: пока я обследую гостиницы у Московского вокзала, приезжий, остановившийся в «Европейской» или в «Англетере» уходит в город, а вечером может и уехать из Ленинграда.
— Что же делать? — спросил Н.П. Баскаков. — Чем мы можем помочь вам?
— Прежде всего, надо поставить телефон в квартире, где я живу, — сказал я. — Затем я принесу вам домашние адреса портье всех гостиниц, где останавливаются иностранцы, и пусть редакция бесплатно высылает газеты на адреса этих людей. Тогда зевков не будет.
Через три дня я имел в своей комнате старенький деревяный телефон, а портье гостиниц имели газету. Теперь по утрам я садился у телефона и ждал звонков:
«Говорит „Октябрьская“, приехал А. Уезжает сегодня вечером в Москву». — «Говорит „Европейская“, приехал В., уезжает завтра в Гамбург». Выслушав рапорты портье, я отправлялся на охоту. Первой моей жертвой стал датский поверенный в делах г-н Э. Скау. Дания признала Советскую Россию, и г-н Скау ехал в Москву для исполнения своих обязанностей. Я говорил с ним по-английски и очень легко получил интервью на 70-80 строк о возможностях и перспективах советско-датской торговли.
Так началась карусель, вертевшаяся до 1927-1928 гг. С кем только я не встречался и с кем только я не говорил! Были интересные люди и интересные разговоры, были и скучные люди и обычное официальное дипломатическое словоблудие.
И.М. Майский, вернувшись из отпуска, посоветовал мне завести связи с германским консульством. Оно помещалось в здании бывшего германского посольства на Исаакиевской площади. Здесь я познакомился с профессором Отто Гетцшем, ведавшим отделом печати при консульстве. В 30-х годах и позже это было криминальное имя, и мне за знакомство с Гетцшем приписали бы Воркуту или Колыму. Гетцш был директором германского «Института по изучению Восточной Европы», первого в Европе «советологического института». Институт издавал журнал «Восточная Европа», где вежливо, без ругательств, но весьма осведомленно описывались порядки в Советской России и просчеты советских вождей. Кроме того, Гетцш был видным членом Германской Национальной партии (крайней правой) и депутатом германского рейхстага. Он получил длительную научную командировку в Прибалтийские республики и в Ленинград, где был причислен к германскому консульству. Командировка, помимо прочего, дала ему возможность издать в 1923 г. дневники и отчеты царского посла в Берлине и Вене в 40-50 гг. XIX в. барона Петра Мейендорфа. Об этом издании, очень важном для изучения политики России в дни революции 1848-1849 гг. и Крымской войны, я узнал значительно позже, в 50-е годы, когда занялся изучением истории международных отношений середины XIX в.
Я несколько раз заходил за информацией в консульство к Гетцшу. В одну из встреч он предупредил меня, что вскоре в Ленинграде будет проездом в Москву германский посол в Советской России граф БрокдорфРанцау, и он, Гетцш, устроит мне интервью с послом:
«Составьте список вопросов, на которые редакция „Ленинградской правды“ хотела бы получить ответы у посла. Я передам ему эти вопросы, и он даст на них письменные ответы».
Я был тронут. Граф Брокдорф-Ранцау был звездой первой величины на европейском дипломатическом горизонте 20-х годов. Внучатый племянник Бисмарка, министр иностранных дел Германии и глава германской делегации на Парижской мирной конференции 1919 года, отказавшийся подписать Версальский мирный договор и ушедший в отставку, граф БрокдорфРанцау после Рапалла был назначен первым германским послом в Москву. Интервью с ним сулило много интересного.
Я сообщил о предложении Гетцша И.М. Майскому и под его руководством и даже под его диктовку составил вопросы, охватывавшие экономику, внутреннюю и внешнюю политику Германии летом 1923 года. Это были месяцы оккупации Рура французскими войсками, катастрофического падения германской марки, нарастания экономической разрухи в Германии и угрозы германского октября. Редакция «Ленинградской правды» хотела получить мнение посла по самым важным и острым вопросам жизни Германии.
С этими вопросами в указанный профессором Гетцшем день я явился в германское консульство. Гетцш, прочитав вопросы редакции, заявил, что германский посол сейчас занят и просит меня подождать в приемной. Когда граф Брокдорф-Ранцау освободится, он ответит на вопросы. И я ждал. Ждал с 12 часов дня до 6 часов вечера. Время от времени Гетцш приходил в приемную и уверял меня, что граф Брокдорф-Ранцау еще занят, но что он непременно примет меня. Наконец около шести вечера в вестибюле консульства началось большое движение, топот ног, голоса, затем все стихло. И Гетцш, ворвавшись в приемную, крикнул мне: «Идем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57