https://wodolei.ru/catalog/unitazy-compact/
Разгневанный незаслуженной несправедливостью, моряк отправился к месту назначения. Но в Петербурге не успокоились на этом; повидимому, у Шпангберга были не только недруги, но и заступники. Для проверки и перевычислений показаний моряков была избрана авторитетная комиссия из моряков под председательством Дмитрия Лаптева и гидрографа адмирала А. Нагаева. В тяжёлом настроении духа, в августе 1740 года вернулся Шпангберг в Охотск и, конечно, не смог в ту же навигацию осуществить поход. В Охотске ещё находился Беринг, деятельно готовившийся к своему походу в Америку. Никак не предполагая, что Шпангбергу ещё раз придётся пускаться в море, он забрал все его запасы, а также и лучшие его суда; вряд ли он и придавал какое-либо значение новому походу своего коллеги. Новое осложнение угнетающе подействовало на моряков: уже не чувствуется в их работе прежней энергии, все идёт неудачно. Все же Шпангберг отправляется в Якутск и заготовляет там к новой экспедиции снаряжение и провизию. Сопровождаемый большим транспортом, он возвращается в Охотск уже к концу июня 1741 года, за ним следуют дополнительные грузы. Пока заканчивали постройку новых судов и подготовляли их к экспедиции, наступил сентябрь; о дальнем путешествии в Японию нечего было и думать, но кое-что, — полагал Шпангберг, — можно было выполнить ещё и в эту навигацию. Послав «Надежду» под командою мичмана Шельтинга для описи западного берега Охотского моря до устья Амура, Шпангберг с остальными судами вышел в Большерецк на Камчатку, где намеревался перезимовать. Во время приключившейся по дороге сильной бури бригантина «Св. Михаил», которой «командовал за недостатком надёжных морских офицеров геодезист Свистунов», потеряла способность управляться и со сломанной бурею гротмачтой была отброшена к Курильским островам. Неудача постигла и «Надежду»: пройдя Шантарские острова и нигде не найдя хорошей стоянки, судно получило сильную течь. Теперь приходилось думать уже не об описи берегов, а о спасении команды, а потому Шельтинг поспешил вернуться в Большерецк. К началу октября все суда находились в Большерецке. 23 мая 1742 года Шпангберг снялся с якоря и снова поплыл в Японию. Сам он держал флаг на только что выстроенном пакетботе «Св. Иоанн». Штурмана Петрова уже не было с ним, вместо него он взял штурманов Хметевского и Верещагина. Специально для этого путешествия к Шпангбергу были прикомандированы из Петербурга в качестве переводчиков двое учеников Академии, изучавших японский язык. В походе принял также участие и «Св. Михаил» с новой гротмачтой, перевезенной «с великими усилиями» из Верхнекамчатска. Командовал кораблём тот же Шельтинг, а дубельшлюпкой «Надежда» — штурман Ртищев. Рассказывать много о ходе этого последнего плавания к берегам Японии нечего. Перед нами все та же хорошо знакомая картина. Не успели войти в море, как подчинённые Шпангбергу суда, шмыгнув в разные стороны, «растерялись». Не дожидаясь и не отыскивая отставших, Шпангберг взял курс прямо на Японию. Но через некоторое время, достигнув 41° 15' широты, «оставленный теперь без помощников, встречая постоянно противные ветры и туманы» и полагая, «что, за отлучившимися судами, одним оставаться в море опасно, и сношения с Японией будут затруднительны, что, наконец, люди начали ослабевать и могут открыться болезни», — созвал совет, на котором предложил вернуться домой. Не встретив ничьего сочувствия, уныло продолжал путь дальше. Однако, увидеть берегов Японии «Св. Иоанну» все же не удалось. 30 июня, когда находились на широте 39° 35', на судне открылась большая течь «до 14 дюймов в полчаса». Кое-как заделав пробоину, повернули и поплыли обратно и у первых же Курильских островов «нашли здесь все отлучившиеся суда отряда». Но было уже поздно действовать совместными силами, к тому же шлюп «Большерецк» «сильно поколотился на камнях». Переведя Шельтинга на «Надежду», Шпангберг поручил ему продолжать начатую в прошлом году опись берегов от реки Уды до устья Амура, сам же с остальными кораблями направился в Большерецк, куда и прибыл 29 июля. Результаты этой экспедиции, предпринятой людьми, уже явно утратившими бодрость и действовавшими лишь «во исполнение высшего распоряжения», оказались крайне ничтожными. Лишь Шельтингу поверхностно удалось описать небольшой кусочек западного берега Охотского моря. По окончании экспедиции сам Шпангберг рассудил: продолжать экспедицию в будущее лето никаких «резонов не имеется». Этим походом в Японию закончилось его участие в Великой Северной экспедиции. Читателя, вероятно, интересует окончательный вывод комиссии, назначенной для выяснения вопроса: побывали ли моряки в предшествующий рейс в Японии или нет? Это сомнение было разрешено лишь в 1746 году, т.-е. спустя три года по окончании всей Великой Северной экспедиции, и в положительном для обоих моряков смысле. «Без всякого сомнения признавается, — сказано в донесении этой комиссии, — что капитан Вальтон, по всем обстоятельствам, был подлинно у восточных берегов Япона, а не у Кореи…» В менее определённом тоне и в довольно обидной для моряка редакции комиссия вынесла заключение и о плавании в Японию корабля Шпангберга: «Что же касается до вояжа капитана Шпангберга, — следует далее в донесении, — по всем его журнала обстоятельствам едва ли возможно было кому поверить, что он, Шпангберг, подлинно коснулся плаванием своим северного угла острова Япона, если бы он ходил на море один; но как он в помянутом вояже, мая от 25-го, от Большерецкого острога, июня по 15 число до самого у японских земель в туман отлучения неразлучно шёл, и виды у японских берегов и прочие случаи в журнале, что в натуре видел, записал… — потому Шпангбергово у Япона, и о возвратном его пути меж японскими островами бытие причесться или признано быть может… А чтоб из Шпангбергова журнала сочинить пути его верную карту, и положения на ней аккуратного тех островов, которые он при прохождении видел, и части острова Япона, того не токмо другому кому, но и ему самому, Шпангбергу, сочинить и в достоверность на карте положить, за вышедонесенными, в журналах его записанными, многими необстоятельствы — невозможно». Трудно теперь сказать, чем была вызвана такая странная формулировка заключения комиссии о плавании Шпангберга; виною ли тому не вполне точные его исчисления местоположения японских берегов, или же, быть может, неприязненное отношение к нему членов комиссии? Но одно несомненно: Вальтон, так упорно избегавший совместного плавания со своим начальником, достиг своего, — он не только оттеснил Шпангберга, разработавшего весь план экспедиции, но и значительно уронил его престиж и умалил его заслуги. Время, однако, воздало каждому должное: в истории русского мореплавания за Шпангбергом остаётся приоритет исследования Курильских островов и берегов Японии. ПЛАВАНИЕ БЕРИНГА К БЕРЕГАМ АМЕРИКИ Американская эскадра и её состав. — Закладка города Петропавловска. — У берегов Америки. — Инцидент со Стеллером. — На американском берегу. — Интересные находки. — Наблюдения Стеллера в оценке немецких учёных. — «Св.Пётр» оставляет американские берега. — Вторично к берегам. — Открытие Шумагинских островов. — Встреча с тлинкитами. — Открытие Алеутских островов. — Вблизи неведомых берегов.
Перед нами последний этап Великой Северной экспедиции — путешествие Беринга в Америку. Карл Бер справедливо называет это плавание пятым актом трагедии, в котором погибают все действующие лица, причём наибольшее сочувствие вызывает сам Беринг. Необычайные трудности организационной работы по экспедиции, заставлявшие Беринга находиться в напряжённом состоянии, частые и тяжёлые неудачи, непрерывные ссоры и интриги, происходившие между всеми его подчинёнными, недовольство им в Петербурге за медленный темп экспедиции и, наконец, непризнание удачного похода Шпангберга в Японию и требование его повторения — все это, несомненно, расшатав душевное и физическое здоровье моряка, ослабило его энергию, самоуверенность и бодрость. В таком настроении Беринг отправился в свой роковой поход. Летом 1740 года все необходимые припасы для экспедиции и все снаряжение уже находились в Охотске, откуда должно было начаться плавание. Ни один из путешественников, побывавший в Охотске, не произнёс о нем доброго слова. И, в самом деле, на десять миль вокруг не найти ни одного дерева, над головой — слезливое небо, робко зеленеет трава, а среди бедных, в беспорядке разбросанных домишек распростёрлось болото, испускающее испарения. В конце мая вскрывается река Охота, впадающая в море вблизи Охотска. Лёд шествует к морю до последних чисел июня. Но и открытие навигации не приносит сколько-нибудь отрадных впечатлений. Наступает томительный и нудный сибирский «бус» — непрерывный мелкий дождь, сопровождаемый густым туманом. Лишь в июле несколько улучшается погода, а там снова снег и мороз… По приезде в Охотск ещё в 1737 году Беринг писал: «Место было новое и пустое, и строения никакого ещё не производилось, и жить было негде, и лесов и травы в нем не растёт и близко не имеется, ибо все дресвяное… Служители строили офицерам покои, а себе — избы и казармы; возили глину на себе и делали кирпичи; дрова для топления печей на себе таскают вёрст за шесть и за семь; воду пресную на своё употребление из реки возят на себе же расстоянием от того жилья версты по две и по три; и сухари сушат; и заготовленные к строению пакетботов бревна и кокоры и прочее плавят по реке с лишком с тридцать вёрст; и к кузнечным поделкам уголья жгут; и для приготовления к пакетботам смолы нарочно в Камчатку посылаются; и нарты делают сами; и провиант на себе ж возят». За три года многое в Охотске изменилось, и сам он приобрёл теперь иной вид. Кипела работа, но всякого рода неполадки и организационные затруднения бесконечно затягивали её. Вовсе не считаясь с затруднениями, а быть может и не ведая во всех подробностях её тягот, Адмиралтейств-коллегия нервничала, непрерывно торопила Беринга, объявляла ему выговор за выговором, угрожала «штрафами» и взысканиями. Местных же властей, недостаточно содействовавших Берингу, стращали «не только штрафом, но и жестоким истязанием». Находившемуся «денно и нощно» в непрерывных хлопотах и заботах Берингу суждено было ещё раз в полной мере испить до дна чашу огорчений и неприятностей, сознательно причиняемых ему его коллегами. Мы не можем не привести ещё одной весьма красноречивой цитаты из труда А. Соколова, чтобы показать, до каких геркулесовых столпов доходили между моряками взаимные антагонизм и недоброжелательство, какие козни строили они один другому, и что должен был испытывать от всего этого начальник экспедиции. Эта выписка поможет нам разобраться в душевной трагедии Беринга. «Беспрестанно жалуясь на нерачительность сибирских начальств, — пишет Соколов, — Беринг особенно был огорчён Писаревым, человеком, по его словам, „беспокойным и несогласным“, который „ни сам хочет, ниже нас в покое от хлопот жить оставляет“, для переписки с которым надобно бы было содержать особых „двух или трех добрых подьячих“, который „весьма обижает и ябедою своею многую неправду сплетает и упреждает нас протестами и нам напрасное беспокойство чинит“, с которым „истинно давно я рад был, чтоб от него отделаться и жить в покое, дабы я только порученную мне экспедицию беспрепятственно исправлять мог“. Дело, наконец, дошло до того, что экспедиционное поселение Беринга, расположенное при устье реки, и острог Писарева, стоящий подле, но несколько выше, были похожи на два враждебные стана. Недовольные Писаревым нижние чины и ссыльные перебегали к Берингу — по живописному выражению Писарева — «как некогда бежали из России на Дон и в Запорожье», и были им принимаемы милостиво. Писарев, с своей стороны, насильственно захватывал людей Беринга и держал их под арестом; там и здесь беспрестанно писались доносы, производились следствия, а у Писарева — даже пытки. Случалось, что Беринг приходил со всею командою освобождать своих пленных и несколько раз грозился арестовать самого Писарева, не решаясь однако ж на такую отважную меру. «Что вы с ним, с старой канальей, много фигур строите? — говорил ему предприимчивый Шпангберг. — Ежели б мне приказано было, я бы его с четырьмя человеками взял и посадил». — «Может быть, и не так легко его за караул взять, — отвечал ему приверженец Писарева капрал Плениснер. — Ежели бы вы без резону приступать стали, то, может быть, и не без сопротивления было бы». Почти все офицеры были между собою в ссоре: «Чириков и Шпангберг, соперничествуя в доставке провизии, ожесточённо спорили о способах этой доставки и укоряли друг друга за некоторые упущения; Шпангберг и Вальтон с их совместного похода были в великой вражде, и оба жаловались на своих штурманов — Петрова и Казимерова, которые взаимно на них жаловались; Ваксель был поссорившись с шкипером Белым, Плаутинг — с Ендогуровым. Сцены происходили постыдные… « А тем временем суда, предназначенные для похода в Америку, заканчивались постройкой. То были спущенные в июне трехмачтовые пакетботы «Св. Пётр» и «Св. Павел» длиною по 80 футов . Они поднимали по 6000 пудов груза и имели по 14 орудий. Команду обоих кораблей составляли 166 человек. Сам Беринг отправлялся на «Св. Петре», он же был его командиром. С ним отправлялись: лейтенант Ваксель с малолетним сыном, штурман Эзельберг, подштурман Юшин и гардемарин Иоганн Синд. В числе матросов находился на корабле, уже знакомый нам по работе на Оби, разжалованный в матросы из лейтенантов Овцын. Командование «Св. Павлом» Беринг поручил очень дельному и способному моряку лейтенанту Чирикову, которому дал в помощники лейтенантов Чихачева и Плаутинга, штурмана Елагина и гардемарина Юрлова. Американскую эскадру должны были сопровождать дубельшлюпка под командой корабельного мастера Хитрова и галиот, управляемый подштурманом Ртищевым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Перед нами последний этап Великой Северной экспедиции — путешествие Беринга в Америку. Карл Бер справедливо называет это плавание пятым актом трагедии, в котором погибают все действующие лица, причём наибольшее сочувствие вызывает сам Беринг. Необычайные трудности организационной работы по экспедиции, заставлявшие Беринга находиться в напряжённом состоянии, частые и тяжёлые неудачи, непрерывные ссоры и интриги, происходившие между всеми его подчинёнными, недовольство им в Петербурге за медленный темп экспедиции и, наконец, непризнание удачного похода Шпангберга в Японию и требование его повторения — все это, несомненно, расшатав душевное и физическое здоровье моряка, ослабило его энергию, самоуверенность и бодрость. В таком настроении Беринг отправился в свой роковой поход. Летом 1740 года все необходимые припасы для экспедиции и все снаряжение уже находились в Охотске, откуда должно было начаться плавание. Ни один из путешественников, побывавший в Охотске, не произнёс о нем доброго слова. И, в самом деле, на десять миль вокруг не найти ни одного дерева, над головой — слезливое небо, робко зеленеет трава, а среди бедных, в беспорядке разбросанных домишек распростёрлось болото, испускающее испарения. В конце мая вскрывается река Охота, впадающая в море вблизи Охотска. Лёд шествует к морю до последних чисел июня. Но и открытие навигации не приносит сколько-нибудь отрадных впечатлений. Наступает томительный и нудный сибирский «бус» — непрерывный мелкий дождь, сопровождаемый густым туманом. Лишь в июле несколько улучшается погода, а там снова снег и мороз… По приезде в Охотск ещё в 1737 году Беринг писал: «Место было новое и пустое, и строения никакого ещё не производилось, и жить было негде, и лесов и травы в нем не растёт и близко не имеется, ибо все дресвяное… Служители строили офицерам покои, а себе — избы и казармы; возили глину на себе и делали кирпичи; дрова для топления печей на себе таскают вёрст за шесть и за семь; воду пресную на своё употребление из реки возят на себе же расстоянием от того жилья версты по две и по три; и сухари сушат; и заготовленные к строению пакетботов бревна и кокоры и прочее плавят по реке с лишком с тридцать вёрст; и к кузнечным поделкам уголья жгут; и для приготовления к пакетботам смолы нарочно в Камчатку посылаются; и нарты делают сами; и провиант на себе ж возят». За три года многое в Охотске изменилось, и сам он приобрёл теперь иной вид. Кипела работа, но всякого рода неполадки и организационные затруднения бесконечно затягивали её. Вовсе не считаясь с затруднениями, а быть может и не ведая во всех подробностях её тягот, Адмиралтейств-коллегия нервничала, непрерывно торопила Беринга, объявляла ему выговор за выговором, угрожала «штрафами» и взысканиями. Местных же властей, недостаточно содействовавших Берингу, стращали «не только штрафом, но и жестоким истязанием». Находившемуся «денно и нощно» в непрерывных хлопотах и заботах Берингу суждено было ещё раз в полной мере испить до дна чашу огорчений и неприятностей, сознательно причиняемых ему его коллегами. Мы не можем не привести ещё одной весьма красноречивой цитаты из труда А. Соколова, чтобы показать, до каких геркулесовых столпов доходили между моряками взаимные антагонизм и недоброжелательство, какие козни строили они один другому, и что должен был испытывать от всего этого начальник экспедиции. Эта выписка поможет нам разобраться в душевной трагедии Беринга. «Беспрестанно жалуясь на нерачительность сибирских начальств, — пишет Соколов, — Беринг особенно был огорчён Писаревым, человеком, по его словам, „беспокойным и несогласным“, который „ни сам хочет, ниже нас в покое от хлопот жить оставляет“, для переписки с которым надобно бы было содержать особых „двух или трех добрых подьячих“, который „весьма обижает и ябедою своею многую неправду сплетает и упреждает нас протестами и нам напрасное беспокойство чинит“, с которым „истинно давно я рад был, чтоб от него отделаться и жить в покое, дабы я только порученную мне экспедицию беспрепятственно исправлять мог“. Дело, наконец, дошло до того, что экспедиционное поселение Беринга, расположенное при устье реки, и острог Писарева, стоящий подле, но несколько выше, были похожи на два враждебные стана. Недовольные Писаревым нижние чины и ссыльные перебегали к Берингу — по живописному выражению Писарева — «как некогда бежали из России на Дон и в Запорожье», и были им принимаемы милостиво. Писарев, с своей стороны, насильственно захватывал людей Беринга и держал их под арестом; там и здесь беспрестанно писались доносы, производились следствия, а у Писарева — даже пытки. Случалось, что Беринг приходил со всею командою освобождать своих пленных и несколько раз грозился арестовать самого Писарева, не решаясь однако ж на такую отважную меру. «Что вы с ним, с старой канальей, много фигур строите? — говорил ему предприимчивый Шпангберг. — Ежели б мне приказано было, я бы его с четырьмя человеками взял и посадил». — «Может быть, и не так легко его за караул взять, — отвечал ему приверженец Писарева капрал Плениснер. — Ежели бы вы без резону приступать стали, то, может быть, и не без сопротивления было бы». Почти все офицеры были между собою в ссоре: «Чириков и Шпангберг, соперничествуя в доставке провизии, ожесточённо спорили о способах этой доставки и укоряли друг друга за некоторые упущения; Шпангберг и Вальтон с их совместного похода были в великой вражде, и оба жаловались на своих штурманов — Петрова и Казимерова, которые взаимно на них жаловались; Ваксель был поссорившись с шкипером Белым, Плаутинг — с Ендогуровым. Сцены происходили постыдные… « А тем временем суда, предназначенные для похода в Америку, заканчивались постройкой. То были спущенные в июне трехмачтовые пакетботы «Св. Пётр» и «Св. Павел» длиною по 80 футов . Они поднимали по 6000 пудов груза и имели по 14 орудий. Команду обоих кораблей составляли 166 человек. Сам Беринг отправлялся на «Св. Петре», он же был его командиром. С ним отправлялись: лейтенант Ваксель с малолетним сыном, штурман Эзельберг, подштурман Юшин и гардемарин Иоганн Синд. В числе матросов находился на корабле, уже знакомый нам по работе на Оби, разжалованный в матросы из лейтенантов Овцын. Командование «Св. Павлом» Беринг поручил очень дельному и способному моряку лейтенанту Чирикову, которому дал в помощники лейтенантов Чихачева и Плаутинга, штурмана Елагина и гардемарина Юрлова. Американскую эскадру должны были сопровождать дубельшлюпка под командой корабельного мастера Хитрова и галиот, управляемый подштурманом Ртищевым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26