Утевле Туремуратович должен был вести хозяйство, кормить своих галчат и ходить на службу, тогда-то он всласть насладился женской долей.Зато сколько было радости, когда вернулась мама с теплым кулечком! Мишенька был такой хорошенький с длинными волосами и прозрачно-зелеными глазами. Детям так хотелось подержать его на ручках, но разрешили только Наташе, Танюшке не дали, из-за чего она ревела и гремела целый день.Мишенька рос, Наташа и Таня тоже. Женская потребность заботиться зудела в девочках. Опекали младшего брата, благо он был так мал, что не мог сопротивляться их усердному тщанию. Девочки очень гордились, что помогают матери нянчить Шишунчика — домашнее имя младшенького. Сестры наряжали Мишу в принцессу, из многочисленных атласных лент они плели разноцветные косы и привязывали к его ушам, надевали мамино платье, подкладывали сисечки из яблок, а в носки засовывали коробочки из-под диафильмов, заставляя Мишу расхаживать на каблучках. Его лицо девочки раскрашивали цветными карандашами, обильно их слюнявя. Получался Мишенька сказочно красивым, правда, красоту не могли отмыть по три дня.
Каждый год летом от невыносимой жары, от эпидемий родители увозили детей в Россию, в Москву. В Москве Аринбасаровы останавливались в генеральском доме у Новоарбатского моста. В четырехкомнатной квартире жила мамина двоюродная тетка с дочерьми — Юлия Владимировна, жена генерала Малярова, который погиб во время войны. Дети называли ее бабушка Юля.Москва с ее шумом, суетой ошеломляла Наташу. Девчушка проводила долгие часы на балконе пятого этажа. Она всматривалась в большой город, пытаясь найти в нем что-то родное, глазела на стройку огромного здания, которое росло на глазах. И уже потом, когда Аринбасаровы уехали, оно выросло в гостиницу “Украина”.Наталья обожала ездить в метро. Оно казалось таинственным, подземным дворцом, где, однако, ей было совсем не страшно. Стоя на перроне, Наташа следила за уходящим поездом. Ее ужасно смешило, как мечутся глаза Тани, рефлекторно следящие за громыхающим мельканьем вагонов. Эскалатор — добрый дракон, который на своей спине выносит людей на свет из подземелья.На улице Наталья обожала поглощать сосиски с тушеной капустой, ее очень удивляло, что не все разделяют ее гастрономические пристрастия. Арсен называл тушеную капусту коричневыми соплями, наотрез отказываясь есть. Но все были солидарны в одном — в поклонении московскому мороженому, дети по-кошачьи вылизывали холодное лакомство из хрустящих вафельных стаканчиков. Московское мороженое так и осталось на всю жизнь самым вкусным в мире.Как-то родители повели детей в зоопарк. Ребята неожиданно притихли. На них взирали диковинные лица животных. Наташа, увидев экзотическую обезьянку с красной попой, расстроилась: “Какие у нее глаза. Кажется, человек заключен в это смешное тельце. Хорошо бы на нее одеть штанишки”. От предложенного петушка на палочке девочка отказалась. Оранжевый леденец был молниеносно схвачен и проглочен младшей сестрицей.Мальчишки с восхищением смотрели на хищников. Их руки мужественно сжимали деревянные пистолетики. Братьям казалось, что они охотники, засадившие опасных тварей за решетку. Таня тихонечко взвизгнула, увидев сверкающий хвост павлина, надменно прохаживающегося в вольере.Откуда-то возник директор зоопарка, долго восторгался многочисленностью семейства Аринбасаровых. Его восхищение воплотилось в несколько роскошных павлиньих перьев, подаренных семье на память.Дошли до слонов. Серый гигант красовался на солнце, его уши царственно колыхались на ветру, мощная фигура вызывала всеобщее восхищение. Какой-то рыжий мальчик кинул булку. Слон осторожно помял гостинец и, неожиданно перекинув через ограду хобот, отвесил мальчишке подзатыльник. Конопатый страшно заорал. Толпа ахнула, отпрянула. Прибежали взволнованные служащие — как оказалось, в булке была булавка.Вечером у Наташи поднялась температура, она все представляла обезьяньи глазки, слышался человеческий крик слона, щекотали павлиньи перья. Девочке грустно казалось, что в животных замурованы люди, зовущие ее на помощь. Рыбинск Однажды летом Мария Константиновна сказала детям: “Мы поедем на мою родину — в Рыбинск. Там живет моя тетя Геня”. Полное имя тети — Евгения Францевна Жуковская. Тогда Наташе было почти семь лет, Мишеньке около двух.Семья долго ехала в автобусе куда-то за город, Наталью, как обычно, укачало. Когда они вышли из автобуса, моросил мелкий дождь, было прохладно. Наташа глубоко вдохнула свежий воздух и увидела на обочине голубые цветочки с оранжевой мохнатой сердцевинкой. Цветы искрились нежными капельками. “Незабудки” — сказала мама. Это мгновение запечатлелось на всю жизнь, в ту минуту в Наташе родилось чувственное ощущение России. Россия!Невдалеке от шоссе стоял дом, его старые, бревенчатые стены совсем почернели. Они приехали к бывшей маминой соседке — тете Поле, остановились у нее на несколько дней. Взрослые радовались встрече, без конца разговаривали. Наташа торчала на улице, утопая в прохладе русского лета. Ей так нравилось, что вокруг буянит зелень, свежо и почти всегда мокро.Аринбасаровы все время ходили к маминым друзьям, знакомым, везде их ласково принимали. Заветное желание Марии Константиновны было показать детям дом, где она провела детство. Дом стоял темненьким, сморщенным старичком, на входной двери было написано мелом: “Жуковские”. По Марусиным щекам поползли слезы: “Это дедушка написал” — прошептала она. Дедушка умер в 24-ом году, этой надписи было почти тридцать лет. Мария водила детей по дому, по двору, вспоминала. “Память дарована человеку, мы помним хорошее в утешение, плохое в поучение” — тихо сказала она детям.Их семья из польских беженцев времен первой мировой войны. Много поляков жило в Рыбинске. Марию Константиновну, ее сестру Соню и младшего брата Зигмунда воспитывали бабушка Мальвина и дедушка Франц. Четверо их детей Евгения, Эдуард, Станислав и Адель — мама Маруси, работали на Рыбинском кожевенном заводе.Жили нище. Как-то маленькая Маруся с голодухи съела козьи какашки, уж больно походили на орешки. От недоедания у девочки временами выпадала прямая кишка, головка покрылась розоватой коростой, почему-то красочно называемой золотухой. (Золотуха — раздражение от плохого мытья и питания.) Ванн не было, общественные бани работали редко. В школу Манечка надевала панамку, много ребят носило “маскировочные” панамы. Учащимся категорически запрещалось срывать шляпки, надсмехаться над золотушными.Дедушка Франц любил и жалел внучку. У Манечки было бельмо на глазу, когда девочке исполнилось шесть лет, дед, будучи тяжело больным чахоткой, сдал в Торгсин (торговля с иностранцами) последние семейные реликвии — трость с серебряным набалдашником и серебряные запонки. Он хотел отвезти Марусю в Москву, сделать ей операцию, чтобы ребята в школе не дразнили. Бельмо сняли, глаз выглядит нормально, но Мария этим глазом почти ничего не видит.В 24-ом году, в день, когда умер Ленин, в городе тревожно гудели заводские гудки. Дед стоял у мутного окна и вдруг сказал: “Ленин умер и мне пора”, и в тот же день скончался. Перед смертью дедушка позвал к себе каждого из членов своей семьи, и каждому предсказал дальнейшую жизнь. “Ты, Маруся, выйдешь замуж за военного. У тебя будет пятеро детей”. Своей жене: “А ты, Мальвиночка, умрешь ровно через семнадцать лет в этот же день”. В январе 41-го года у Наташиной прабабушки Мальвины горлом хлынула кровь, она тоже умерла от чахотки. Все дедушкины предсказания сбылись.В 37-ом году всю семью Жуковских уволили с работы. Дядю Эдю арестовали, он сгинул в тюрьме. Девятнадцатилетняя Маруся работала на Рыбинском авиационном заводе, и, несмотря на то, что она была ударницей труда, ее тоже выгнали. Мария Константиновна не любит вспоминать это время.
В 53-ем году Наташе жизнь в Рыбинске казалось чудесной. Аринбасаровы все время ходили по гостям, гуляли с друзьями в парке. Все парки Советского Союза предназначались для культурного отдыха трудящихся, и были обязательно названы в честь писателя Горького. Взрослые пили пиво, дети катались на всевозможных аттракционах и каруселях.Неожиданно праздничный поток жизни замер. По парку вдруг пронеслось: “Зарезали... Девушку зарезали”. В том году была амнистия, страну наводнили жулики и бандиты. Опасность этой жизни Наташа ощущала только тогда, когда мама запирала детей, не выпуская из-под своего присмотра. “Одна банда будет биться с другой!” — шепотом говорила Мария Константиновна. Частенько по ночам слышались выстрелы и крики — “помогите”. Ребятишкам казалось, что взрослые играют в какую-то увлекательную игру, а их не пускают.Мария Константиновна показала детям Рыбинское водохранилище, в строительстве которого она принимала участие. Аринбасаровы плыли на прогулочном пароходе по Волге, прошли через шлюз. Было так страшно смотреть на гигантскую коробку, на дне которой болтался кораблик. Так и казалось, что кто-нибудь захлопнет крышку жестяного короба. Вода, зловеще урча, прибывала, судно, раскачиваясь, медленно поднималось вверх. Наконец, ворота шлюза раздвинулись, корабль вышел на открытый простор. Дышать стало легче.Они плыли и плыли. Танька на толстеньких ножках крепко стояла рядом с раскачивающейся на ветру сестрой. Таня тараторила, Наталья молчала, представляя себя сказочной принцессой, которую везут к прекрасному принцу. Татьяна все жужжала над ухом, стараясь втиснуться в грезы сестры. Вдруг посреди моря они увидели белую статую. “Что за статуя?”. Это было как мираж. Таня онемела, свесившись за борт, энергично замахала руками. Наташа увидела взметнувшиеся ноги в кружевных прорезях трусишек, ухватила Танькину попу, благо было за что держаться.
Однажды вечером Аринбасаровы пошли на танцплощадку. Гремела музыка, светились фонари. Девушки и парни, нарядно одетые, самозабвенно кружились в танце. Маруся с Утевле тоже куда-то укружились. Сестры, страстно прижавшись щеками, подражали взрослым. Вдруг раздался страшный рев. Всё остановилось. Толпа расступилась.Посреди освещенной площадки стоял Мишка в коротеньких шортиках. Он истошно орал, глядя на аккуратненькую какашку, которая вывалилась из его штанишек. “Чей ребенок? Чей ребенок?” — побежало по толпе. Откуда-то выскочила изящная Маруся. Нацелившись носовым платочком, одной рукой ловко подхватила какашку, другой под мышку Мишку. Быстро растворилась в толпе.Милые мама и папа! Как редко, они могли побыть вдвоем, сходить в кино, потанцевать. А ведь им было всего по тридцать пять лет. Они никогда не отправляли детей ни в пионерские лагеря, ни в детсады, ни к каким-нибудь родственникам. Мария Константиновна и Утевле Туремуратович были неразлучны со своими чадами.
Как интересно в жизни получается, на 20-ом Московском кинофестивале к Наталье Утевлевне подошел человек, на лице которого горделиво вздымались усы, спросил:Вы бы не хотели выступить в Рыбинске?С удовольствием, моя мама выросла в Рыбинске.“Вы знаете, что ваш сын Егор — почетный гражданин нашего города. У Мих а лковых в Рыбинске было имение”.Наталья слышала об этом впервые. Как все-таки мир тесен! Ее мама и Сергей Владимирович Михалков, дед Егора, родились в один день, только с интервалом в пять лет, и судьбы обоих связаны с Рыбинском.Наталья Утевлевна поехала в Рыбинск на один день со своим сыном и его друзьями. Она выступала в клубе авиационного завода, где более шестидесяти лет назад работала ее мама. Ходила по тем дорожкам, где бегали мамины девичьи ножки. А Егора повезли показывать имение, принадлежавшее его прадеду. Назад в Байрам-Али Летом дети спали на улице на двух железных кроватях, сдвинутых вместе, в доме спать было жарко. Мария Константиновна укладывала детей рядком. Ножки кровати ставила в банки с водой, чтобы по ним не могли забраться скорпионы и фаланги, сверху накидывался балдахин или шатер-накомарник от мошкары. Так было уютно Наташе лежать теплым комочком, обнявшись с Таней, и видеть через тонкий тюлевый накомарник хрусталики звезд. Они висели так низко, что рука невольно тянулась стащить мерцающий огонек. За сеткой пищали рассерженные комары, старательно стрекотали кузнечики, а где-то в степи выли шакалы. Голод гнал зверей к людям, многие в военном городке держали птицу, их дебелые тела соблазняли шакалов. Дети видели, как светились в темноте опасные огоньки их глаз.У Аринбасаровых тоже одно время были куры. Кто-то подарил Юре два десятка желтеньких цыплят. Сначала они сидели трепетными пушочками в картонной коробке, потом, набравшись сил, стали совершать вылазки, но стоило кому-нибудь зайти, и они пускались наутек со всего цыплячьего духа.Прошло еще время, и курята превратились в голенастых подростков с гребешочками на клюкастых головах. Стали важно расхаживать по комнатам, по-хозяйски кудахча и совсем не по-хозяйски гадя.Семья Аринбасаровых решила построить курятник. Помогли папины солдаты. Работа закипела, стали бойко складывать домик для курочек. Прошло несколько дней, и кирпичное строение “вознеслось” посреди двора. Эта постройка напоминала Наташе домик Кума Тыквы, о тяжелой судьбе которого сожалели все сознательные советские дети.
Однажды ночью дети проснулись от истошного крика. Наталья открыла глаза, в темноте носилось что-то белое. Привидение смачно выкрикивало матерные слова, махало кочергой и устрашающе подпрыгивало. Наташа вгляделась и узнала соседа — любимого деда Петра. Шакалы подобрались совсем близко, и дед мужественно встал на защиту детей. Он в исподнем, в солдатском полотняном белье, кружил с невероятной для его почтенного возраста прытью, воинственно улюлюкая.Днем, томясь на жарком солнышке, дед Петр любил понюхать табачок. Детки садились плотным кольцом и тянули потные ладошки: “Дай!”. Он каждому выдавал по вонюченькой щепотке, дети с наслаждением вдыхали кучки табака, дружно прочихивались, и требовали немедленного исполнения любимой песни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32