акватон интегро мебель для ванной
Но все равно, какое-то беспокойство было. Какая-то неясная тревога. Ему казалось, что они теряют время, отсиживаясь за толстыми стенами. Впрочем, в такой налет решиться на передвижение может только сумасшедший. Как только все кончится, они отправятся в путь. Он планировал бежать во Францию и сдаться там англичанам или американцам…
И вдруг он услышал:
— Отец, спасайся! Уходи! За тобой пришли!
Он узнал бы этот голос из сотни других. И хотя тот, кому он принадлежал, находился сейчас далеко, эти слова принадлежали его сыну, Эриху.
Рудольф фон Шредер посмотрел на жену и дочку. Они явно ничего не слышали. Но этот голос усилил его тревогу, и он решил проверить, что происходит на улице.
— Ты куда? — встревожилась жена, увидев, что ее муж встал.
— Пойду, посмотрю, что там снаружи.
— И чего тебе не сидится на месте! Снаружи бомбы рвутся, тебя может убить!
Рудольф фон Шредер, не обращая внимания на ворчание жены, к которому он уже давно привык (ворчала она постоянно, и иногда ему хотелось просто-напросто придушить ее), поднялся по лестнице и приоткрыл люк бомбоубежища. И сразу же закрыл.
Он увидел идущих по направлению к дому двух мужчин с автоматами. Чуть ли не кубарем скатившись по лестнице вниз, Рудольф фон Шредер бросился к висевшей на стене кобуре и достал оттуда «парабеллум».
— Что случилось? — побледнела Лотта.
— За мной пришли, — коротко ответил он.
Женщина запричитала, разбудив дочь, которая спросонок не могла понять, в чем дело.
— Замолчи, Лотта! — прикрикнул на жену Рудольф фон Шредер. — Сейчас не время для упреков. Возьми Эльзу и уходи. Маршрут мы обговаривали, не забудь! А я задержу их…
Крепко сжимая в руке пистолет, он первым выбрался на улицу. Лотта и Эльза сразу же побежали прочь от дома.
— Стой! — послышался оклик.
Рудольф фон Шредер выстрелил на голос, и темнота ответила автоматным огнем.
— Полковник Шредер, сдавайтесь! Сопротивление бесполезно, дом окружен!
Он знал, что гестаповцы блефуют. Никогда они не брали на простой арест много людей. Конечно, разве могли они ожидать сопротивления от старого полковника?
Необходимо было протянуть время, дать своим уйти подальше. Он выстрелил еще несколько раз и крикнул:
— Вам не взять меня, сосунки! Вы под стол еще пешком ходили, когда я кормил вшей в окопах!
От дома метнулась тень, и Рудольф фон Шредер быстро выстрелил. Человек упал и больше не поднялся. Его коллега открыл ураганный огонь из автомата.
И в этот момент сзади на него кто-то прыгнул. Он сумел увернуться за секунду до того, как автомат должен был обрушиться на его голову, и разрядил пистолет в нападавшего. Человек упал, но рядом возник еще один, а патронов больше не было. Этот эсэсовец, похоже, об этом не догадывался и решил не рисковать. Автомат в его руках выплюнул порцию горячего свинца, навылет прошившую тело.
Боль захлестнула разум, руки и ноги отказались повиноваться ему, и он упал. Постепенно его тело перестало чувствовать что-либо, и он понял, что умирает. Он даже не почувствовал, как его подхватили под руки и куда-то потащили. И лишь окровавленные губы прошептали напоследок:
— Эрих!..
XIV
— Нет! Отец, не умирай!
Этот крик резанул по ушам, вырывая Свинцова из приятного забытья, заставляя схватиться за оружие. Кричал Шредер. На побледневшем, мокром от слез лице застыла такая мука, что Свинцов испугался и принялся тормошить немца, пытаясь заставить его проснуться.
Шредер открыл глаза. Безумный взгляд метался из стороны в сторону, он явно не понимал, где находится и что тут делает. На лбу выступили крупные капли пота, его руки вцепились в Свинцова, разрывая и без того обветшавшую гимнастерку. Младшему лейтенанту пришлось навалиться на немца всем телом, чтобы успокоить его. Так он и держал Шредера, пока тот не пришел в себя…
Наконец, взгляд немца стал осмысленным. Он перестал рваться и метаться, обессиленно затихнув. Только тогда Свинцов отпустил его.
— Что это на тебя нашло?
Шредер нахмурился.
— Мне приснился страшный сон. Я видел смерть отца.
— Это всего лишь сон, навеянный этим местом, — попытался успокоить его Свинцов. — Я тоже во сне видел своего отца, мертвого…
— Нет, это не обычный сон, — покачал головой Шредер. — Ты правильно заметил, что наши сны здесь навеваются этой зоной. Знаю точно: все они каким-то образом связаны с реальностью. Я это чувствую…
Некоторое время они молчали, наблюдая, как над «гиблым местом» встает солнце. Начинался новый день, который должен был принести им либо освобождение, либо смерть. Но они не думали об этом, их мысли были заняты другим. Шредер вспоминал родных и близких — отца Алексея, его брата Сергея Ивановича, отца, мачеху с сестренкой. Эти воспоминания наполняли его сердце грустью, потому что кроме них в этой жизни он редко встречал таких хороших и добрых людей. Даже мачеха и та вспомнилась ему с каким-то добрым чувством. И хотя он мало чего хорошего видел от нее, эта женщина была его семьей!..
Свинцов вспоминал Лизу, Ваську, отца. Он уже смирился с тем, что девушка отдала предпочтение Головину. Он жалел лишь об одном — что в свое время жестокая судьба развела их в разные стороны. Он смалодушничал, хотя мог поддержать в трудную минуту своего друга… Теперь перед ним опять стоял выбор. Очень трудный выбор…
Наконец, Свинцов решился.
— Послушай, Эрих, я должен тебе сказать одну вещь…
Шредер оторвался от своих размышлений и вопросительно посмотрел на него.
— Я вот все думаю о том моменте, когда мы выберемся отсюда… Понимаешь, мы с тобой вроде как враги. Я должен передать тебя дальше по инстанции, но… После того, что мы с тобой здесь пережили…
Шредер улыбнулся.
— Не волнуйся. Я принял решение.
— Какое?
— Я больше не хочу воевать. Надоело! Это зрело уже давно, но окончательное решение я принял здесь.
— Почему?
— Я тебе уже говорил, что сны здесь — вещие, я чувствую это, — сказал Шредер. — В первом своем сне я видел, как отца расстреливали эсэсовцы. В сегодняшнем сне я узнал, что отец участвовал в заговоре против Гитлера. До меня доходили слухи о том, что отец ведет себя крайне неосторожно, допускает нелицеприятные высказывания в адрес фюрера, но я не смог с ним поговорить. Они пытались убить Гитлера, но у них что-то не получилось… Я видел, как его пытались арестовать, попробовал предупредить, но… Отца убили при захвате. Таким образом, мне незачем теперь возвращаться обратно в Германию. Едва только я объявлюсь там, меня арестуют и отправят в гестапо. Ты слышал, что это за организация?
Свинцов кивнул.
— Да, я слышал, какие зверства творят эти выродки! Но почему ты думаешь, что виденное тобой во сне — правда?
— Я не думаю, я знаю. Не спрашивай, откуда, это слишком сложно объяснить. Просто прими на веру…
Свинцов замолчал, обдумывая его слова. В «гиблом месте» действительно было много странного, но самым загадочным были видения, которое оно вызывало у людей. Он видел во сне отца, разговаривал с ним и одновременно откуда-то знал, что отец погиб тогда, в сорок третьем, и даже знал как. Его повесили немцы… Так что в том, что Шредер знал о том, что случилось или случится с его отцом, не было ничего необычного. Необычного для них, прошедших «гиблое место». Для других это могло показаться глупостью.
— Как ты думаешь, почему «гиблое место» оставило нас в покое? — поинтересовался он, задумчиво глядя в небо.
— Не знаю, — ответил Шредер, покусывая конец травинки. — Наверное, нам готовятся нанести последний, самый сильный удар… Знаешь, я много размышлял над загадкой существования этого места, думал, для чего оно нужно. И знаешь, что я понял? — Шредер приподнялся на локте. — Это место — своеобразный искусственный отбор. Только избранные могут пройти.
— Избранные? — фыркнул Свинцов. — Кто нас избирает и куда? Зачем нам это надо? За что погибли мои ребята? Саня Дворянкин взорвал себя вместе с теми тварями, Васнецов сошел с ума, остальные вообще пропали бесследно. Думаешь, они были хуже нас? Ты, может быть, и специально сунулся сюда, но мы-то не хотели быть подопытными кроликами!
— Не шуми, — поморщился Шредер. — Твои ребята были настоящими воинами и без сомнения хорошими людьми, но… Просто я думаю, что всех нас испытывали. Мы с тобой по каким-то критериям прошли. Остальные — нет, и «гиблое место» их уничтожило.
Свинцов задумался.
— Наверное, ты прав. С самого начала у меня сложилось такое впечатление. Нас ставили в разные условия, и после каждого такого испытания у нас кто-то погибал или исчезал без следа. Единственное, чего я никак не возьму в толк — чем мы не такие, как все? Почему мы?
Немец пожал плечами.
— Значит, что-то есть. Но знаешь, что я думаю?.. Здесь мы стали другими, не такими, как были. «Гиблое место» изменило нас. Что-то мы потеряли, — например, страх, — но что-то и приобрели. Конечно, пока мы доберемся до цели, нас еще ждут испытания. Но я почему-то уверен, что мы выйдем отсюда!
— Не спеши с выводами, — охладил его пыл Свинцов, — мы еще не выбрались отсюда. Вот когда окажемся вне «гиблого места», тогда будем говорить. А пока, я думаю, нам пора собираться и двигать дальше. Здесь мы ничего не высидим.
— Тогда пошли, — сказал Шредер и встал с земли.
Они шли к белеющему среди зарослей кустарника низенькому строению. Оружие не бросали, хотя в автоматах и гранатомете не было боеприпасов. За свой автомат Свинцов нес материальную ответственность, а последняя немецкая разработка могла представлять определенный интерес для советских конструкторов стрелкового оружия. Так они и двигались: младший лейтенант нес свой автомат и гранатомет, немец — автомат, с которым почему-то тоже не хотел расставаться, хотя он и был теперь бесполезен.
— Долго ты прожил у нас? — вдруг поинтересовался Свинцов.
— С рождения и до тринадцати лет, — ответил Шредер.
— Наверное, и пионером был?
— Был.
Некоторое время они шли молча, потом Свинцов сказал:
— Не понимаю.
— Чего? — спросил Шредер, с интересом посмотрев на него.
— Я понимаю немцев, которые переселились в Германию из Прибалтики и других земель после их присоединения к Советскому Союзу. Но ты, воспитывавшийся в нашей среде, как ты мог уехать и превратиться в закоренелого врага? Поди, и в нацистской партии состоишь?
Немец пожал плечами.
— Конечно, ведь я разделял их идеи.
— Но почему?
Шредер остановился. Встал и Свинцов, пытливо разглядывая своего спутника, пытаясь предугадать, что тот ответит. Но немец не спешил с ответом. Он думал…
— Знаешь, наверное, тебе трудно будет понять, что мною двигало все эти годы, но я постараюсь, — наконец, произнес Шредер. — Большевики отняли у меня все. Я лишился родителей в гражданскую войну: мать умерла от тифа, отец пропал неизвестно куда, и я даже не знал, жив ли он. Меня взял на воспитание священник одной из сельских церквушек, очень хороший человек. Он многому научил меня, дал мне то, чем я владею сейчас. А потом его убили.
— За что?
— Однажды вечером к нему пришли бандиты и попросились на ночлег. Он их пустил, а через некоторое время нагрянули чекисты и всех убили, в том числе и моих приемных отца с матерью.
— А где был ты?
— Меня накануне они отправили к его брату, Сергею Ивановичу Теленину, в Казань. Там я и узнал об этой трагедии.
— Но послушай, чекисты всего лишь выполняли свой долг! — возразил Свинцов. — Эти бандиты могли много еще жизней отнять у других людей, если бы их той ночью не ликвидировали. Нельзя за это винить большевиков! А то, что при этом погибли твои приемные родители… Это война, Эрих!
Шредер покачал головой.
— А ты поставь себя на место мальчика, сначала потерявшего родных родителей, а потом и приемных. Знаешь, как тяжело было?
— Понимаю, — согласился Свинцов. — Так это была месть?
— В какой-то мере, да. Конечно, сыграли свою роль и взгляды моего родного отца, разыскавшего меня в России и забравшего с собой в Германию. Он тоже ненавидел большевиков и всеми силами старался поддерживать и разжигать этот огонь и в моей душе. А когда в тридцать седьмом расстреляли и Сергея Ивановича, моя ненависть достигла апогея. Для меня коммунизм стал заразой, с которой нужно было безжалостно бороться, выкорчевывать на корню. Потому я и пошел добровольцем в Испанию, а потом, после окончания разведшколы, стал специализироваться на Востоке.
— И как, удовлетворил чувство мести?
Свинцов с интересом смотрел на Шредера, ожидая, что тот ответит. В глазах немца вдруг появилась такая боль, что ему стало жаль этого запутавшегося человека. Младшему лейтенанту захотелось перевести разговор на другую тему, но Шредер вдруг заговорил:
— Нет, я не отомстил. Ты не видел, что творят эти сволочи в концлагерях! Я слишком поздно осознал, что встал на путь Зла, сам того не заметив. И тем самым нарушил слово, данное своему приемному отцу. Я не смог вовремя разобраться и теперь жалею об этом. Немцы покрыли себя таким позором, от которого не скоро смогут отмыться…
— Ничего, Эрих, — попытался успокоить его Свинцов, — вот вырвемся отсюда, и начнется у тебя совсем другая жизнь. Ты получишь возможность исправить то, что натворил, помогая Гитлеру и его приспешникам.
— Для этого надо сначала вырваться отсюда, — заметил немец.
И словно в подтверждение его слов из зарослей навстречу им вышла целая стая волков. Свинцов оглянулся, подыскивая пути к отступлению, но сзади к ним приближалась вторая группа. Отступать было некуда…
— Вот влипли! — только и сказал он, понимая, что без оружия им долго не продержаться.
— Подожди паниковать! — ответил на это Шредер, который намного спокойнее воспринял факт появления волков. — Посмотрим, что будет дальше.
— Я тебе могу сказать, что будет дальше! Нас попросту сожрут, вот и все! — заявил Свинцов, сбрасывая с себя бесполезное оружие и вытаскивая из ножен финку — единственное, чем можно было защищаться.
У него был повод так говорить. Волки в безмолвии окружили двух людей, постепенно сжимая кольцо. Их глаза горели каким-то зловещим огнем, из открытых пастей, усеянных острыми зубами, капала жадная слюна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
И вдруг он услышал:
— Отец, спасайся! Уходи! За тобой пришли!
Он узнал бы этот голос из сотни других. И хотя тот, кому он принадлежал, находился сейчас далеко, эти слова принадлежали его сыну, Эриху.
Рудольф фон Шредер посмотрел на жену и дочку. Они явно ничего не слышали. Но этот голос усилил его тревогу, и он решил проверить, что происходит на улице.
— Ты куда? — встревожилась жена, увидев, что ее муж встал.
— Пойду, посмотрю, что там снаружи.
— И чего тебе не сидится на месте! Снаружи бомбы рвутся, тебя может убить!
Рудольф фон Шредер, не обращая внимания на ворчание жены, к которому он уже давно привык (ворчала она постоянно, и иногда ему хотелось просто-напросто придушить ее), поднялся по лестнице и приоткрыл люк бомбоубежища. И сразу же закрыл.
Он увидел идущих по направлению к дому двух мужчин с автоматами. Чуть ли не кубарем скатившись по лестнице вниз, Рудольф фон Шредер бросился к висевшей на стене кобуре и достал оттуда «парабеллум».
— Что случилось? — побледнела Лотта.
— За мной пришли, — коротко ответил он.
Женщина запричитала, разбудив дочь, которая спросонок не могла понять, в чем дело.
— Замолчи, Лотта! — прикрикнул на жену Рудольф фон Шредер. — Сейчас не время для упреков. Возьми Эльзу и уходи. Маршрут мы обговаривали, не забудь! А я задержу их…
Крепко сжимая в руке пистолет, он первым выбрался на улицу. Лотта и Эльза сразу же побежали прочь от дома.
— Стой! — послышался оклик.
Рудольф фон Шредер выстрелил на голос, и темнота ответила автоматным огнем.
— Полковник Шредер, сдавайтесь! Сопротивление бесполезно, дом окружен!
Он знал, что гестаповцы блефуют. Никогда они не брали на простой арест много людей. Конечно, разве могли они ожидать сопротивления от старого полковника?
Необходимо было протянуть время, дать своим уйти подальше. Он выстрелил еще несколько раз и крикнул:
— Вам не взять меня, сосунки! Вы под стол еще пешком ходили, когда я кормил вшей в окопах!
От дома метнулась тень, и Рудольф фон Шредер быстро выстрелил. Человек упал и больше не поднялся. Его коллега открыл ураганный огонь из автомата.
И в этот момент сзади на него кто-то прыгнул. Он сумел увернуться за секунду до того, как автомат должен был обрушиться на его голову, и разрядил пистолет в нападавшего. Человек упал, но рядом возник еще один, а патронов больше не было. Этот эсэсовец, похоже, об этом не догадывался и решил не рисковать. Автомат в его руках выплюнул порцию горячего свинца, навылет прошившую тело.
Боль захлестнула разум, руки и ноги отказались повиноваться ему, и он упал. Постепенно его тело перестало чувствовать что-либо, и он понял, что умирает. Он даже не почувствовал, как его подхватили под руки и куда-то потащили. И лишь окровавленные губы прошептали напоследок:
— Эрих!..
XIV
— Нет! Отец, не умирай!
Этот крик резанул по ушам, вырывая Свинцова из приятного забытья, заставляя схватиться за оружие. Кричал Шредер. На побледневшем, мокром от слез лице застыла такая мука, что Свинцов испугался и принялся тормошить немца, пытаясь заставить его проснуться.
Шредер открыл глаза. Безумный взгляд метался из стороны в сторону, он явно не понимал, где находится и что тут делает. На лбу выступили крупные капли пота, его руки вцепились в Свинцова, разрывая и без того обветшавшую гимнастерку. Младшему лейтенанту пришлось навалиться на немца всем телом, чтобы успокоить его. Так он и держал Шредера, пока тот не пришел в себя…
Наконец, взгляд немца стал осмысленным. Он перестал рваться и метаться, обессиленно затихнув. Только тогда Свинцов отпустил его.
— Что это на тебя нашло?
Шредер нахмурился.
— Мне приснился страшный сон. Я видел смерть отца.
— Это всего лишь сон, навеянный этим местом, — попытался успокоить его Свинцов. — Я тоже во сне видел своего отца, мертвого…
— Нет, это не обычный сон, — покачал головой Шредер. — Ты правильно заметил, что наши сны здесь навеваются этой зоной. Знаю точно: все они каким-то образом связаны с реальностью. Я это чувствую…
Некоторое время они молчали, наблюдая, как над «гиблым местом» встает солнце. Начинался новый день, который должен был принести им либо освобождение, либо смерть. Но они не думали об этом, их мысли были заняты другим. Шредер вспоминал родных и близких — отца Алексея, его брата Сергея Ивановича, отца, мачеху с сестренкой. Эти воспоминания наполняли его сердце грустью, потому что кроме них в этой жизни он редко встречал таких хороших и добрых людей. Даже мачеха и та вспомнилась ему с каким-то добрым чувством. И хотя он мало чего хорошего видел от нее, эта женщина была его семьей!..
Свинцов вспоминал Лизу, Ваську, отца. Он уже смирился с тем, что девушка отдала предпочтение Головину. Он жалел лишь об одном — что в свое время жестокая судьба развела их в разные стороны. Он смалодушничал, хотя мог поддержать в трудную минуту своего друга… Теперь перед ним опять стоял выбор. Очень трудный выбор…
Наконец, Свинцов решился.
— Послушай, Эрих, я должен тебе сказать одну вещь…
Шредер оторвался от своих размышлений и вопросительно посмотрел на него.
— Я вот все думаю о том моменте, когда мы выберемся отсюда… Понимаешь, мы с тобой вроде как враги. Я должен передать тебя дальше по инстанции, но… После того, что мы с тобой здесь пережили…
Шредер улыбнулся.
— Не волнуйся. Я принял решение.
— Какое?
— Я больше не хочу воевать. Надоело! Это зрело уже давно, но окончательное решение я принял здесь.
— Почему?
— Я тебе уже говорил, что сны здесь — вещие, я чувствую это, — сказал Шредер. — В первом своем сне я видел, как отца расстреливали эсэсовцы. В сегодняшнем сне я узнал, что отец участвовал в заговоре против Гитлера. До меня доходили слухи о том, что отец ведет себя крайне неосторожно, допускает нелицеприятные высказывания в адрес фюрера, но я не смог с ним поговорить. Они пытались убить Гитлера, но у них что-то не получилось… Я видел, как его пытались арестовать, попробовал предупредить, но… Отца убили при захвате. Таким образом, мне незачем теперь возвращаться обратно в Германию. Едва только я объявлюсь там, меня арестуют и отправят в гестапо. Ты слышал, что это за организация?
Свинцов кивнул.
— Да, я слышал, какие зверства творят эти выродки! Но почему ты думаешь, что виденное тобой во сне — правда?
— Я не думаю, я знаю. Не спрашивай, откуда, это слишком сложно объяснить. Просто прими на веру…
Свинцов замолчал, обдумывая его слова. В «гиблом месте» действительно было много странного, но самым загадочным были видения, которое оно вызывало у людей. Он видел во сне отца, разговаривал с ним и одновременно откуда-то знал, что отец погиб тогда, в сорок третьем, и даже знал как. Его повесили немцы… Так что в том, что Шредер знал о том, что случилось или случится с его отцом, не было ничего необычного. Необычного для них, прошедших «гиблое место». Для других это могло показаться глупостью.
— Как ты думаешь, почему «гиблое место» оставило нас в покое? — поинтересовался он, задумчиво глядя в небо.
— Не знаю, — ответил Шредер, покусывая конец травинки. — Наверное, нам готовятся нанести последний, самый сильный удар… Знаешь, я много размышлял над загадкой существования этого места, думал, для чего оно нужно. И знаешь, что я понял? — Шредер приподнялся на локте. — Это место — своеобразный искусственный отбор. Только избранные могут пройти.
— Избранные? — фыркнул Свинцов. — Кто нас избирает и куда? Зачем нам это надо? За что погибли мои ребята? Саня Дворянкин взорвал себя вместе с теми тварями, Васнецов сошел с ума, остальные вообще пропали бесследно. Думаешь, они были хуже нас? Ты, может быть, и специально сунулся сюда, но мы-то не хотели быть подопытными кроликами!
— Не шуми, — поморщился Шредер. — Твои ребята были настоящими воинами и без сомнения хорошими людьми, но… Просто я думаю, что всех нас испытывали. Мы с тобой по каким-то критериям прошли. Остальные — нет, и «гиблое место» их уничтожило.
Свинцов задумался.
— Наверное, ты прав. С самого начала у меня сложилось такое впечатление. Нас ставили в разные условия, и после каждого такого испытания у нас кто-то погибал или исчезал без следа. Единственное, чего я никак не возьму в толк — чем мы не такие, как все? Почему мы?
Немец пожал плечами.
— Значит, что-то есть. Но знаешь, что я думаю?.. Здесь мы стали другими, не такими, как были. «Гиблое место» изменило нас. Что-то мы потеряли, — например, страх, — но что-то и приобрели. Конечно, пока мы доберемся до цели, нас еще ждут испытания. Но я почему-то уверен, что мы выйдем отсюда!
— Не спеши с выводами, — охладил его пыл Свинцов, — мы еще не выбрались отсюда. Вот когда окажемся вне «гиблого места», тогда будем говорить. А пока, я думаю, нам пора собираться и двигать дальше. Здесь мы ничего не высидим.
— Тогда пошли, — сказал Шредер и встал с земли.
Они шли к белеющему среди зарослей кустарника низенькому строению. Оружие не бросали, хотя в автоматах и гранатомете не было боеприпасов. За свой автомат Свинцов нес материальную ответственность, а последняя немецкая разработка могла представлять определенный интерес для советских конструкторов стрелкового оружия. Так они и двигались: младший лейтенант нес свой автомат и гранатомет, немец — автомат, с которым почему-то тоже не хотел расставаться, хотя он и был теперь бесполезен.
— Долго ты прожил у нас? — вдруг поинтересовался Свинцов.
— С рождения и до тринадцати лет, — ответил Шредер.
— Наверное, и пионером был?
— Был.
Некоторое время они шли молча, потом Свинцов сказал:
— Не понимаю.
— Чего? — спросил Шредер, с интересом посмотрев на него.
— Я понимаю немцев, которые переселились в Германию из Прибалтики и других земель после их присоединения к Советскому Союзу. Но ты, воспитывавшийся в нашей среде, как ты мог уехать и превратиться в закоренелого врага? Поди, и в нацистской партии состоишь?
Немец пожал плечами.
— Конечно, ведь я разделял их идеи.
— Но почему?
Шредер остановился. Встал и Свинцов, пытливо разглядывая своего спутника, пытаясь предугадать, что тот ответит. Но немец не спешил с ответом. Он думал…
— Знаешь, наверное, тебе трудно будет понять, что мною двигало все эти годы, но я постараюсь, — наконец, произнес Шредер. — Большевики отняли у меня все. Я лишился родителей в гражданскую войну: мать умерла от тифа, отец пропал неизвестно куда, и я даже не знал, жив ли он. Меня взял на воспитание священник одной из сельских церквушек, очень хороший человек. Он многому научил меня, дал мне то, чем я владею сейчас. А потом его убили.
— За что?
— Однажды вечером к нему пришли бандиты и попросились на ночлег. Он их пустил, а через некоторое время нагрянули чекисты и всех убили, в том числе и моих приемных отца с матерью.
— А где был ты?
— Меня накануне они отправили к его брату, Сергею Ивановичу Теленину, в Казань. Там я и узнал об этой трагедии.
— Но послушай, чекисты всего лишь выполняли свой долг! — возразил Свинцов. — Эти бандиты могли много еще жизней отнять у других людей, если бы их той ночью не ликвидировали. Нельзя за это винить большевиков! А то, что при этом погибли твои приемные родители… Это война, Эрих!
Шредер покачал головой.
— А ты поставь себя на место мальчика, сначала потерявшего родных родителей, а потом и приемных. Знаешь, как тяжело было?
— Понимаю, — согласился Свинцов. — Так это была месть?
— В какой-то мере, да. Конечно, сыграли свою роль и взгляды моего родного отца, разыскавшего меня в России и забравшего с собой в Германию. Он тоже ненавидел большевиков и всеми силами старался поддерживать и разжигать этот огонь и в моей душе. А когда в тридцать седьмом расстреляли и Сергея Ивановича, моя ненависть достигла апогея. Для меня коммунизм стал заразой, с которой нужно было безжалостно бороться, выкорчевывать на корню. Потому я и пошел добровольцем в Испанию, а потом, после окончания разведшколы, стал специализироваться на Востоке.
— И как, удовлетворил чувство мести?
Свинцов с интересом смотрел на Шредера, ожидая, что тот ответит. В глазах немца вдруг появилась такая боль, что ему стало жаль этого запутавшегося человека. Младшему лейтенанту захотелось перевести разговор на другую тему, но Шредер вдруг заговорил:
— Нет, я не отомстил. Ты не видел, что творят эти сволочи в концлагерях! Я слишком поздно осознал, что встал на путь Зла, сам того не заметив. И тем самым нарушил слово, данное своему приемному отцу. Я не смог вовремя разобраться и теперь жалею об этом. Немцы покрыли себя таким позором, от которого не скоро смогут отмыться…
— Ничего, Эрих, — попытался успокоить его Свинцов, — вот вырвемся отсюда, и начнется у тебя совсем другая жизнь. Ты получишь возможность исправить то, что натворил, помогая Гитлеру и его приспешникам.
— Для этого надо сначала вырваться отсюда, — заметил немец.
И словно в подтверждение его слов из зарослей навстречу им вышла целая стая волков. Свинцов оглянулся, подыскивая пути к отступлению, но сзади к ним приближалась вторая группа. Отступать было некуда…
— Вот влипли! — только и сказал он, понимая, что без оружия им долго не продержаться.
— Подожди паниковать! — ответил на это Шредер, который намного спокойнее воспринял факт появления волков. — Посмотрим, что будет дальше.
— Я тебе могу сказать, что будет дальше! Нас попросту сожрут, вот и все! — заявил Свинцов, сбрасывая с себя бесполезное оружие и вытаскивая из ножен финку — единственное, чем можно было защищаться.
У него был повод так говорить. Волки в безмолвии окружили двух людей, постепенно сжимая кольцо. Их глаза горели каким-то зловещим огнем, из открытых пастей, усеянных острыми зубами, капала жадная слюна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30