https://wodolei.ru/catalog/mebel/sovremennaya/
прямо перед нами образовалось некое пространство, какая-то бездонная пустота: горизонтальный водоворот, огромная воронка из воздуха и воды, невозможным образом закрученная кругами; все шпангоуты яхты трещали и хрустели, она неудержимо куда-то скользила, точнее, ее несло по наклонной плоскости к центру пропасти – и вдруг яхта оказалась в просторной и спокойной бухте, она плавно качалась на волнах, а впереди виднелась земля! Берег был так недалеко, что мы смогли разглядеть дома и деревья, чуть выше – поля, леса, луга, скалы, а еще выше – на переднем и заднем плане – размытые очертания высоких пиков и ледников, пламенеющих в сумеречном свете. Целая флотилия лодок, на каждой по десять гребцов – безусловно, европейцев, обнаженных до пояса и загорелых, – на буксире дотащила яхту до места стоянки. Очень похоже было, что нас ждали. Все здесь напоминало средиземноморский рыбачий поселок. Чужими мы себя в этой обстановке не чувствовали. Командир флотилии молча отвел нас в белый домик, в совершенно пустую комнату, облицованную красной плиткой, где нас, сидя на ковре, принял человек в одежде, какую носят горцы. Безупречно говоря по-французски, он иногда, словно про себя, улыбался, как человек, которому очень странно выговаривать то, что он вынужден произносить, чтобы быть понятым. Он безусловно переводил – не задумываясь и не ошибаясь, – но было видно, что он переводит. Он задавал нам вопросы, всем по очереди. Каждый из вопросов – они, впрочем, были очень просты: кто мы такие? зачем мы здесь? – застигал нас врасплох, въедался в печенки. Кто вы? Кто я? Мы не могли отвечать ему так, как отвечали бы представителю консульства или служащему таможни. Назвать свое имя, свою профессию? А что все это значит? Но кто ты? И что ты из себя представляешь? Слова, которые мы произносили – других-то у нас не было, – были безжизненными, омерзительными или смешными – как кадавры. Отныне мы знали, что перед лицом проводника Горы Аналог слова наши больше ничего не стоят. Соголь отважно взял на себя труд коротко рассказать о нашем путешествии.
Человек, принимавший нас, конечно же, был проводником. В этой стране все представители власти – горные проводники; и помимо основного своего назначения быть проводниками они по очереди исполняют административные обязанности, руководя жизнью в деревушках на побережье и в предгорье. Человек этот сообщил нам все, что полагалось, о стране, рассказав и о том, что нам предстоит. Мы высадились в маленьком прибрежном городке, населенном европейцами, по преимуществу французами. Коренных жителей здесь нет. Все, как и мы, откуда-нибудь да приехали, со всех концов света, и у каждой нации на побережье – своя колония. Как получилось, что мы оказались именно в этом городе, носящем название Обезьяньего порта, где живут такие же, как мы, западные европейцы? Позже мы поняли, что произошло это не случайно: ветер, втянувший нас сюда, не был ни естественным, ни случайным: он дул, повинуясь чьей-то воле. И откуда взялось это название – Обезьяний порт, если ни единого четверорукого существа в окрестностях и близко не было? Уж не знаю почему, но это наименование заставило меня вспомнить о всем своем наследии западного человека двадцатого столетия – что было малоприятно, – человека любопытного, подражателя, бесстыдного и суетного. Мы могли прибыть только в Обезьяний порт – и никуда больше. Отсюда мы должны были сами добраться до хижин, расположенных на Базе, в двух днях пути по высокогорным пастбищам, и там встретиться с проводником, который сможет отвести нас гораздо выше. Так что нам предстояло задержаться еще на несколько дней в Обезьяньем порту, чтобы собрать вещи и снарядить караван носильщиков, потому что на Базу надо было унести довольно много провизии, чтобы ее хватило очень надолго. Нас отвели в маленький домик, очень чистый и весьма скудно обставленный, где у каждого было что-то вроде каморки, которую можно бьыо обустроить по собственному вкусу, и еще общая комната с очагом; там мы ели, а по вечерам держали совет.
Из-за дома, поверх своего лесистого плеча на нас смотрел заснеженный пик. Перед нами открывался вид на порт, где в самой странной на свете морской флотилии спокойно стоял наш кораблик, последний из прибывших. В бухтах побережья строгими рядами стояли корабли всех времен и всех стран, самые старые заросли солью, водорослями и ракушками до такой степени, что их невозможно было узнать. Там стояли и финикийские лодки, и триремы, и галеры, каравеллы и шхуны, два колесных парохода и даже старый сторожевой корабль прошлого века, но вообще-то суда недавних эпох были довольно малочисленны. Что касается древних, то мы редко могли понять, какого они типа и из каких стран приплыли сюда. И все эти брошенные сооружения спокойно ждали, пока они совсем окаменеют или будут поглощены морскими флорой и фауной, поскольку разложение и дисперсия – конечная цель любого неподвижного предмета, какому бы высокому назначению он раньше ни служил.
Первые два дня мы в основном были заняты тем, что переносили съестные запасы и снаряжение с яхты в наш дом и проверяли сохранность всего этого, а также начали паковать грузы, которые надо было доставить в хижины на Базе в два этапа и не одним рейсом. Все вместе – восемь человек, капитан и трое матросов – мы проделали это довольно быстро. На первом этапе – он должен был занять у нас один день – существовала хорошая тропа, по которой мы могли провести здешних крупных и проворных бурых ослов, а вот дальше все придется тащить на себе. Стало быть, прежде всего требовалось нанять ослов и договориться с носильщиками. Денежный вопрос, так серьезно волновавший нас, был разрешен, по крайней мере временно, сразу по нашем приезде. Проводник, принимавший нас, вручил нам в качестве подъемных мешок металлических жетонов, служивших здесь расплатой за вещи и услуги. Как мы и предвидели, все, что у нас было, здесь никакой цены не имело. Каждый новоприбывший или группа прибывших получает таким образом некий аванс, позволяющий покрыть первые расходы, и обязуется вернуть его за время своего пребывания на континенте Горы Аналог. Но как его вернуть? Для этого существует несколько способов, и поскольку денежный вопрос лежит в основе всякого человеческого существования и жизни общества в колониях побережья, я должен дать кое-какие разъяснения по этому поводу.
Здесь встречается, очень редко в предгорье и чем выше, тем чаще, прозрачный камень очень высокой твердости, сферической формы и разной величины, настоящий кристалл, но – случай невероятный и нигде больше на планете не известный – кристалл кривой! На том французском, который в ходу в Обезьяньем порту, он называется перадам. Иван Лапе – в полном недоумении по поводу происхождения и первичного смысла этого слова. По его мнению, он может обозначать «более твердый, чем алмаз», и так оно и есть; или же «отец алмазов», и говорят, что алмаз и в самом деле продукт перерождения перадама в результате некой квадратуры круга, а точнее, искривления сферы; или же это слово значит «Адамов камень» и несет в себе некий тайный и глубокий смысл соответствия с происхождением человека. Прозрачность камня столь велика и его показатели преломления столь близки к воздушным, что, несмотря на большую плотность кристалла, глаз, непривычный к нему, едва его различает; но тому, кто ищет его, страстно желая найти и очень нуждаясь в нем, он открывается во всем своем сиянии, которое может сравниться с каплями росы. Перадам – единственная субстанция, единственное материальное тело, за которым признают ценность проводники Горы Аналог. К тому же, вроде как у нас золото, он тут – денежный эквивалент.
* * *
На самом деле, единственный законный и лучший способ возместить здесь свой долг – это отдать его перадамами. Но перадам крайне редко встречается, а сбор и поиски его очень трудны, даже опасны, ибо частенько его приходится извлекать из трещины в откосе над пропастью или подбирать на краю расщелины, на склоне подвижного ледника, где он плотно застрял. И потому после множества попыток, затянувшихся порой на годы, люди, отчаявшись, спускаются на побережье и ищут там более легких способов для возмещения долга; он, собственно, может быть возвращен просто-напросто жетонами, и жетоны эти можно заработать самыми обычными способами: одни становятся земледельцами, другие – ремесленниками, кто-то – портовыми грузчиками, и не будем говорить о них худо, потому что именно благодаря им и возможно было перенести на место все наши припасы, нанять ослов и договориться с носильщиками.
– А если кому-то не удается вернуть свой долг? – спросил Артур Бивер.
– Когда вы выращиваете цыплят, – было отвечено ему, – вы даете им зерна, которые они должны возвратить вам, став курицами и неся яйца. Но если курица, когда приходит время, не несет яиц, что с ней случается? И все мы молча сглотнули слюну.
Шел третий день нашего пребывания на Континенте; пока я писал эти заметки, Джудит Панкейк, сидя прямо на пороге дома, делала зарисовки, а Соголь из кожи вон лез, разгадывая трудные оптические загадки, остальные пятеро отправились кто куда. Моя жена пошла закупать провизию в сопровождении Ганса и Карла, тут же по дороге затеявших диалектическую баталию, за которой, похоже, было очень нелегко уследить; их интересовали сложнейшие метафизические и пара-математические проблемы: в основном речь шла об искривлении времени и чисел – то есть существует ли абсолютный предел для всякого перечисления реальных и необычных предметов, за которым неожиданно обнаруживается единство (такого мнения придерживался Ганс) или совокупность (так считал Карл). В общем, явились они крайне разгоряченные и даже не почувствовали тех килограммов, которые тащили на своем горбу: овощи и фрукты, известные и неизвестные нам, ибо колонистам удалось развести здесь все виды и сорта их со всех континентов, а также молочные продукты, рыбу и всевозможную свежую снедь – после долгого морского путешествия мы очень ей обрадовались. Мешок с жетонами был преогромный, и о тратах мы не беспокоились. А потом, как говорил Лапе, – что нужно, то нужно.
Сам он прогулялся по городку и, болтая с каждым встречным-поперечным, изучал местную речь и здешнюю жизнь. Все это он очень увлекательно изложил нам, но то, что произошло между нами после обеда, отбивает у меня всякую охоту и возможность воспроизводить его рассказ. И все же я это сделаю! Нет у меня на то ни малейшего желания, но пишу-то я не для собственного удовольствия, а знать кое-какие подробности вам, может быть, и полезно. Экономическая жизнь в Обезьяньем порту довольно простая, хотя и оживленная; такой, похоже, и должна была быть жизнь до наступления эры машин: в этом краю не допускается существование ни тепловых, ни электрических двигателей; всяческое использование электричества здесь запрещено, и в горной стране нас это изрядно удивило. Запрещены и взрывчатые вещества. В колонии – в основном, как я уже говорил, французской – есть свои церкви, свой муниципальный совет, своя полиция, но всякая власть осуществляется сверху, иными словами, ее представляют проводники высокогорий, они руководят муниципальной администрацией и полицией. Власть эта неоспорима и основана на владении перадамами; так что люди, живущие на побережье, кроме жетонов, не имеют ничего; жетоны годятся для всяческого рода обменов, позволяют поддерживать телесную жизнь, но никакой реальной власти не дают. Еще раз повторю: не будем говорить дурно о людях, которые убоялись трудностей восхождения и довольствовались скромной жизнью на берегу и в прилегающих к побережью районах; их детям, по крайней мере, благодаря им, их первым усилиям, сделанным для того, чтобы оказаться здесь, не придется совершать долгое путешествие. Они рождаются уже на побережье Горы Аналог, менее подверженные пагубным влияниям вырождающихся культур, процветающих на наших континентах, они общаются с людьми высокогорий, и если у них возникает желание и пробуждается интеллект, они могут отправиться в великое путешествие прямо с того места, где их родители его прервали.
И все-таки основная часть населения имела, вероятно, иное происхождение. То были потомки невольников и моряков – экипажей кораблей разных эпох, в самые дальние века снаряженных теми, кто искал Гору Аналог. Этим объяснялось, почему в колонии столь часто встречаются странные типы, в которых угадывается африканская или азиатская кровь и даже следы какой-нибудь исчезнувшей расы. Оставалось предположить – поскольку женщины, должно быть, редко встречались в экипажах былых времен, – что природа, повинуясь своим гармоническим законам, мало-помалу восстановила равновесие полов благодаря какому-то буйному компенсаторному рождению девочек. Впрочем, во всем, что я здесь рассказываю, весьма много предположений.
Судя по тому, что рассказали Лапсу в Обезьяньем порту, жизнь в других колониях побережья очень похожа на здешнюю, за исключением того, что каждая нация и раса принесла сюда свои нравы и обычаи, свой язык. Однако с незапамятных первопоселенческих времен под влиянием проводников, у которых собственный особый язык, и несмотря на новые вкрапления, привнесенные современными колонистами, языки претерпели своеобразные изменения, и французский в Обезьяньем порту, например, имеет много особенностей: тут и заимствования, и архаизмы, и совсем новые слова для обозначения новых предметов, таких, как перадам, о котором мы уже говорили. Эти особенности должны были найти свое объяснение позже, по мере нашего знакомства с языком самих проводников.
Артур Бивер тем временем изучал окрестную флору и фауну и, разрумянившийся, возвращался из долгих походов по близлежащим деревенькам. Умеренный климат Обезьяньего порта благоприятствует жизни растений и животных наших стран, но встречаются и неизвестные особи. Среди них самые интересные – древовидный вьюнок, прорастание и рост которого столь мощны, что его используют – в качестве динамита замедленного действия – для перемещения скал при проведении земляных работ и создания насыпей;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Человек, принимавший нас, конечно же, был проводником. В этой стране все представители власти – горные проводники; и помимо основного своего назначения быть проводниками они по очереди исполняют административные обязанности, руководя жизнью в деревушках на побережье и в предгорье. Человек этот сообщил нам все, что полагалось, о стране, рассказав и о том, что нам предстоит. Мы высадились в маленьком прибрежном городке, населенном европейцами, по преимуществу французами. Коренных жителей здесь нет. Все, как и мы, откуда-нибудь да приехали, со всех концов света, и у каждой нации на побережье – своя колония. Как получилось, что мы оказались именно в этом городе, носящем название Обезьяньего порта, где живут такие же, как мы, западные европейцы? Позже мы поняли, что произошло это не случайно: ветер, втянувший нас сюда, не был ни естественным, ни случайным: он дул, повинуясь чьей-то воле. И откуда взялось это название – Обезьяний порт, если ни единого четверорукого существа в окрестностях и близко не было? Уж не знаю почему, но это наименование заставило меня вспомнить о всем своем наследии западного человека двадцатого столетия – что было малоприятно, – человека любопытного, подражателя, бесстыдного и суетного. Мы могли прибыть только в Обезьяний порт – и никуда больше. Отсюда мы должны были сами добраться до хижин, расположенных на Базе, в двух днях пути по высокогорным пастбищам, и там встретиться с проводником, который сможет отвести нас гораздо выше. Так что нам предстояло задержаться еще на несколько дней в Обезьяньем порту, чтобы собрать вещи и снарядить караван носильщиков, потому что на Базу надо было унести довольно много провизии, чтобы ее хватило очень надолго. Нас отвели в маленький домик, очень чистый и весьма скудно обставленный, где у каждого было что-то вроде каморки, которую можно бьыо обустроить по собственному вкусу, и еще общая комната с очагом; там мы ели, а по вечерам держали совет.
Из-за дома, поверх своего лесистого плеча на нас смотрел заснеженный пик. Перед нами открывался вид на порт, где в самой странной на свете морской флотилии спокойно стоял наш кораблик, последний из прибывших. В бухтах побережья строгими рядами стояли корабли всех времен и всех стран, самые старые заросли солью, водорослями и ракушками до такой степени, что их невозможно было узнать. Там стояли и финикийские лодки, и триремы, и галеры, каравеллы и шхуны, два колесных парохода и даже старый сторожевой корабль прошлого века, но вообще-то суда недавних эпох были довольно малочисленны. Что касается древних, то мы редко могли понять, какого они типа и из каких стран приплыли сюда. И все эти брошенные сооружения спокойно ждали, пока они совсем окаменеют или будут поглощены морскими флорой и фауной, поскольку разложение и дисперсия – конечная цель любого неподвижного предмета, какому бы высокому назначению он раньше ни служил.
Первые два дня мы в основном были заняты тем, что переносили съестные запасы и снаряжение с яхты в наш дом и проверяли сохранность всего этого, а также начали паковать грузы, которые надо было доставить в хижины на Базе в два этапа и не одним рейсом. Все вместе – восемь человек, капитан и трое матросов – мы проделали это довольно быстро. На первом этапе – он должен был занять у нас один день – существовала хорошая тропа, по которой мы могли провести здешних крупных и проворных бурых ослов, а вот дальше все придется тащить на себе. Стало быть, прежде всего требовалось нанять ослов и договориться с носильщиками. Денежный вопрос, так серьезно волновавший нас, был разрешен, по крайней мере временно, сразу по нашем приезде. Проводник, принимавший нас, вручил нам в качестве подъемных мешок металлических жетонов, служивших здесь расплатой за вещи и услуги. Как мы и предвидели, все, что у нас было, здесь никакой цены не имело. Каждый новоприбывший или группа прибывших получает таким образом некий аванс, позволяющий покрыть первые расходы, и обязуется вернуть его за время своего пребывания на континенте Горы Аналог. Но как его вернуть? Для этого существует несколько способов, и поскольку денежный вопрос лежит в основе всякого человеческого существования и жизни общества в колониях побережья, я должен дать кое-какие разъяснения по этому поводу.
Здесь встречается, очень редко в предгорье и чем выше, тем чаще, прозрачный камень очень высокой твердости, сферической формы и разной величины, настоящий кристалл, но – случай невероятный и нигде больше на планете не известный – кристалл кривой! На том французском, который в ходу в Обезьяньем порту, он называется перадам. Иван Лапе – в полном недоумении по поводу происхождения и первичного смысла этого слова. По его мнению, он может обозначать «более твердый, чем алмаз», и так оно и есть; или же «отец алмазов», и говорят, что алмаз и в самом деле продукт перерождения перадама в результате некой квадратуры круга, а точнее, искривления сферы; или же это слово значит «Адамов камень» и несет в себе некий тайный и глубокий смысл соответствия с происхождением человека. Прозрачность камня столь велика и его показатели преломления столь близки к воздушным, что, несмотря на большую плотность кристалла, глаз, непривычный к нему, едва его различает; но тому, кто ищет его, страстно желая найти и очень нуждаясь в нем, он открывается во всем своем сиянии, которое может сравниться с каплями росы. Перадам – единственная субстанция, единственное материальное тело, за которым признают ценность проводники Горы Аналог. К тому же, вроде как у нас золото, он тут – денежный эквивалент.
* * *
На самом деле, единственный законный и лучший способ возместить здесь свой долг – это отдать его перадамами. Но перадам крайне редко встречается, а сбор и поиски его очень трудны, даже опасны, ибо частенько его приходится извлекать из трещины в откосе над пропастью или подбирать на краю расщелины, на склоне подвижного ледника, где он плотно застрял. И потому после множества попыток, затянувшихся порой на годы, люди, отчаявшись, спускаются на побережье и ищут там более легких способов для возмещения долга; он, собственно, может быть возвращен просто-напросто жетонами, и жетоны эти можно заработать самыми обычными способами: одни становятся земледельцами, другие – ремесленниками, кто-то – портовыми грузчиками, и не будем говорить о них худо, потому что именно благодаря им и возможно было перенести на место все наши припасы, нанять ослов и договориться с носильщиками.
– А если кому-то не удается вернуть свой долг? – спросил Артур Бивер.
– Когда вы выращиваете цыплят, – было отвечено ему, – вы даете им зерна, которые они должны возвратить вам, став курицами и неся яйца. Но если курица, когда приходит время, не несет яиц, что с ней случается? И все мы молча сглотнули слюну.
Шел третий день нашего пребывания на Континенте; пока я писал эти заметки, Джудит Панкейк, сидя прямо на пороге дома, делала зарисовки, а Соголь из кожи вон лез, разгадывая трудные оптические загадки, остальные пятеро отправились кто куда. Моя жена пошла закупать провизию в сопровождении Ганса и Карла, тут же по дороге затеявших диалектическую баталию, за которой, похоже, было очень нелегко уследить; их интересовали сложнейшие метафизические и пара-математические проблемы: в основном речь шла об искривлении времени и чисел – то есть существует ли абсолютный предел для всякого перечисления реальных и необычных предметов, за которым неожиданно обнаруживается единство (такого мнения придерживался Ганс) или совокупность (так считал Карл). В общем, явились они крайне разгоряченные и даже не почувствовали тех килограммов, которые тащили на своем горбу: овощи и фрукты, известные и неизвестные нам, ибо колонистам удалось развести здесь все виды и сорта их со всех континентов, а также молочные продукты, рыбу и всевозможную свежую снедь – после долгого морского путешествия мы очень ей обрадовались. Мешок с жетонами был преогромный, и о тратах мы не беспокоились. А потом, как говорил Лапе, – что нужно, то нужно.
Сам он прогулялся по городку и, болтая с каждым встречным-поперечным, изучал местную речь и здешнюю жизнь. Все это он очень увлекательно изложил нам, но то, что произошло между нами после обеда, отбивает у меня всякую охоту и возможность воспроизводить его рассказ. И все же я это сделаю! Нет у меня на то ни малейшего желания, но пишу-то я не для собственного удовольствия, а знать кое-какие подробности вам, может быть, и полезно. Экономическая жизнь в Обезьяньем порту довольно простая, хотя и оживленная; такой, похоже, и должна была быть жизнь до наступления эры машин: в этом краю не допускается существование ни тепловых, ни электрических двигателей; всяческое использование электричества здесь запрещено, и в горной стране нас это изрядно удивило. Запрещены и взрывчатые вещества. В колонии – в основном, как я уже говорил, французской – есть свои церкви, свой муниципальный совет, своя полиция, но всякая власть осуществляется сверху, иными словами, ее представляют проводники высокогорий, они руководят муниципальной администрацией и полицией. Власть эта неоспорима и основана на владении перадамами; так что люди, живущие на побережье, кроме жетонов, не имеют ничего; жетоны годятся для всяческого рода обменов, позволяют поддерживать телесную жизнь, но никакой реальной власти не дают. Еще раз повторю: не будем говорить дурно о людях, которые убоялись трудностей восхождения и довольствовались скромной жизнью на берегу и в прилегающих к побережью районах; их детям, по крайней мере, благодаря им, их первым усилиям, сделанным для того, чтобы оказаться здесь, не придется совершать долгое путешествие. Они рождаются уже на побережье Горы Аналог, менее подверженные пагубным влияниям вырождающихся культур, процветающих на наших континентах, они общаются с людьми высокогорий, и если у них возникает желание и пробуждается интеллект, они могут отправиться в великое путешествие прямо с того места, где их родители его прервали.
И все-таки основная часть населения имела, вероятно, иное происхождение. То были потомки невольников и моряков – экипажей кораблей разных эпох, в самые дальние века снаряженных теми, кто искал Гору Аналог. Этим объяснялось, почему в колонии столь часто встречаются странные типы, в которых угадывается африканская или азиатская кровь и даже следы какой-нибудь исчезнувшей расы. Оставалось предположить – поскольку женщины, должно быть, редко встречались в экипажах былых времен, – что природа, повинуясь своим гармоническим законам, мало-помалу восстановила равновесие полов благодаря какому-то буйному компенсаторному рождению девочек. Впрочем, во всем, что я здесь рассказываю, весьма много предположений.
Судя по тому, что рассказали Лапсу в Обезьяньем порту, жизнь в других колониях побережья очень похожа на здешнюю, за исключением того, что каждая нация и раса принесла сюда свои нравы и обычаи, свой язык. Однако с незапамятных первопоселенческих времен под влиянием проводников, у которых собственный особый язык, и несмотря на новые вкрапления, привнесенные современными колонистами, языки претерпели своеобразные изменения, и французский в Обезьяньем порту, например, имеет много особенностей: тут и заимствования, и архаизмы, и совсем новые слова для обозначения новых предметов, таких, как перадам, о котором мы уже говорили. Эти особенности должны были найти свое объяснение позже, по мере нашего знакомства с языком самих проводников.
Артур Бивер тем временем изучал окрестную флору и фауну и, разрумянившийся, возвращался из долгих походов по близлежащим деревенькам. Умеренный климат Обезьяньего порта благоприятствует жизни растений и животных наших стран, но встречаются и неизвестные особи. Среди них самые интересные – древовидный вьюнок, прорастание и рост которого столь мощны, что его используют – в качестве динамита замедленного действия – для перемещения скал при проведении земляных работ и создания насыпей;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14