Комната была декорирована хлопчатобумажными с цветным рисунком драпри без подкладки. Паркер снял их со стен и окон и в два захода отнес наверх. В третий раз он прихватил стул и металлическую корзину для мусора, стоявшую у ближайшей кассы. Поднявшись на две ступеньки, закрыл дверь с зеркалом и поставил стул так, что задние ножки опирались о ступеньки, а спинка — о дверь. Корзину поставил на сиденье. Если кто-нибудь попытается открыть дверь, стул и корзина с грохотом упадут. Удовлетворенный приготовлениями, поднялся на второй этаж. Немного успокоенный, прошелся по конторе. Но здесь все же холодно, к тому же он ослаб и немного сбит с толку.Паркер закрыл оба окна тремя тонкими драпри каждое, прикрепив их чертежными кнопками, взятыми из ящика стола. Затем снова включил фонарь и повернул выключатель, но свет не загорелся. Он хотел было спуститься на первый этаж и включить его, но не знал, какие из кнопок огней и звуков стоят в положении “Вкл”, а потому побоялся обнаружить свое местонахождение. Обыскав контору, в стенном шкафу нашел небольшой электрообогреватель и опять пожалел об электричестве, но делать было нечего. Оставив электрообогреватель на прежнем месте, продолжил поиски, и в нижнем ящике стола, под грудой конвертов, как будто о ее существовании забыли, нашлась на четверть полная бутылка хорошего виски.Больше ничего полезного не оказалось. Паркер уселся на ковер на полу и завернулся в оставшиеся два драпри, такие пыльные, что он чихнул, однако они его согрели. Открыл бутылку и выключил фонарь. Так и сидел в темноте, словно индейский воин, закутанный в пестрые тряпки, и пил виски. Когда бутылка опустела, положил ее рядом с собой на пол, лег, закрыл глаза и уснул. Глава 4 — Ты слушаешь?Это был один из тех снов, когда знаешь, что видишь сон. Он стоял у подножия отвесной стены, а кто-то уже был на вершине и кричал. Находился слишком далеко, не разглядеть, как он выглядит, но слова слышались громко и ясно.— Думаю, что ты слушаешь и поэтому услышишь, что я говорю, потому что я хочу, чтобы знал, что с тобой будет, почему и кто это сделает.Во сне болела спина, и он увидел, что вовсе не стоит, а лежит навзничь на чем-то твердом. Очень неприятный сон, а спина болит, и раздаются громкие звуки, и он подумал, не просыпаясь: “Мне снится такой сон, потому что я в безвыходном положении”.— Меня зовут Лозини. Говорит ли тебе это о чем-нибудь?Он открыл глаза, и в неясном рассеянном свете взглянул на потолок. Свет был очень тусклый, как будто на дне заполненного водой аквариума, и, когда повернул голову, увидел, что через закрывающие окно драпри проникает отличающийся разными оттенками слабый свет. На улице, должно быть, совсем рассвело.— Имя Лозини должно говорить тебе что-то, потому что я правлю этим городом. Это мой город, а ты действуешь здесь, в моем городе, не договорившись со мной.Паркер сел. Он был завернут в ткань, одежда висела на стульях и дверных ручках. Он сбросил драпри и встал. Спина и шея затекли, кости болели, мускулы отказывались работать.— Но я здесь не за этим и не поэтому поймаю тебя, не поэтому дал моим людям приказ не убивать тебя, прежде чем не захвачу тебя сам.Он подошел к окну, выходящему в центр парка, с трудом нагнулся, поднял уголок шторы и выглянул.Перед фонтаном собралась толпа, пятнадцать или двадцать человек. Яркое холодное утреннее солнце отбрасывало длинные тени на снег. Люди походили на банду, ожидающую работы. Одеты в кожаные или матерчатые куртки, на некоторых охотничьи кепки, и лишь на немногих солнцезащитные очки, хотя белизна снега ослепляла. Согнутые руки держали в карманах. Стояли кругом и безучастно ждали. Никто никуда не торопился. Вроде бы и не желали никуда уходить. Просто группа парней, ожидающих работы.Они смотрели на своего руководителя, коренастого седого человека в черном пальто, стоявшего перед ними спиной к нему, с мегафоном у рта. Около него находилось двое копов, оба в плотно облегающей форме, сапогах до колена, броских шапках, солнцезащитных очках. Ни дать ни взять военная охрана Муссолини. Они также глядели на старика, но менее безучастно, и ходили, шаркая, вокруг, оглядываясь, размахивая руками. Один из них, казалось, горел желанием поскорее начать полицейскую облаву. Неужели это с ним Паркер дрался прошлой ночью? Другой помоложе и потоньше: от него веяло тревогой, как будто ему не нравилось, что он стоит здесь под ослепляющим солнцем. Возможно, его вообще вовлекли против желания в этот заговор, Паркер посмотрел на него заинтересованно. Этот коп может пригодиться. Старик с мегафоном продолжал кричать:— Я скажу, зачем ты мне нужен и почему будешь жалеть, что вообще ступил ногой в наш город. Потому что прошлой ночью ты убил человека, которого я любил как собственного сына. Прошлой ночью ты застрелил человека, который в тысячу раз лучше, чем ты есть или мог бы когда-либо стать. Я отомщу за него и заставлю тебя дорого заплатить. Если в твоем револьвере остались патроны, то самое лучшее для тебя — пустить одну пулю себе в голову, потому что эта быстрая смерть будет намного легче той, которую я тебе приготовил. Я обещаю.Старик замолчал, опустил мегафон и отдал его одному из копов, тому, худому и беспокойному. Полицейский держал его обеими руками, словно неопытный отец — новорожденного. Явно не знал, что с ним делать, просто стоял и смотрел на мегафон в своих руках, пока старик шел, окруженный помощниками. Так футбольный тренер идет со своей командой перед началом игры и дает указания. Паркер видел, как старик жестикулирует, поднимает глаза и указывает то туда, то сюда, то снова вперяет их на безучастно слушающих, время от времени кивающих людей.Паркер опустил оконную штору и драпри и снова встал. Итак, сегодня все намного хуже. Вчера он должен был сражаться с семерыми, а сегодня их пятнадцать или двадцать. Считать точно не имело никакого смысла. Ясно, он спровоцировал старика на вендетту, а это означает, что, если даже ему сказочно повезет и он выведет из строя всех присутствующих, старику достаточно лишь подойти к телефону — и примчится новая армия. Прошлой ночью он полагал: нужно только переждать и перехитрить их, пока не покончит со всеми семерыми, но сегодня эта стратегия уже не годилась. Название сегодняшней игры — “Выйти”. Иного способа уцелеть нет.И он не в лучшей форме, чтобы выжить, окоченевший от холода и скрипящий, как старик, — таким он стал после купания в ледяной воде и сна на полу в нетопленой комнате. Когда двигался, трещали суставы, все тело болело, и он передвигался, словно калека. Потрогал одежду — она была еще мокрой. Ночью здесь было не очень-то тепло. Все еще мокрыми оставались и ботинки, и куртка.Но он больше не мог оставаться в конторе. Они конечно же прочешут весь парк, и будет плохо, если его поймают на втором этаже с одной лестницей. Но выйти без ботинок и зимней куртки тоже невозможно.Хорошо, еще есть несколько минут. Он оставил ботинки и куртку на месте и пошел в ванную. Горячая вода была не очень уж горячей, но, во всяком случае, теплой. Удивительно, что ее совсем не отключили на зиму. Но, возможно, у труб надежная теплоизоляция, уберегающая от замерзания, и контору зимой иногда посещают. Он умылся, и самочувствие немного улучшилось. Выпил воды и почувствовал, как она прошла в пустой желудок. Ощущение не из приятных. Вернулся в контору, надел ботинки. На три пары носков они налезли с трудом и не без боли, но теперь холод и сырость не доберутся до кожи. Затем на рубашки и летнюю куртку надел свою куртку, которая тоже налезла на него с трудом. От прикосновения мокрой холодной куртки к шее и запястьям его сразу охватил озноб, но с этим ничего не поделаешь. Оба ножа положил в боковые карманы, надел влажные перчатки, взятые в конторе сторожа, но высохшие лучше ботинок и куртки. Теперь он готов. Спустился вниз, отодвинул стул и корзину, осторожно открыл дверь с зеркалом. Поблизости — никого. Он вышел и закрыл за собой дверь.Возле магазина одежды на мостовой с искусственным булыжником тоже никого не было. Он задержался на минутку в дверном проеме. Солнце светило ярко, но не грело. Он едва мог расслышать несколько раз то неожиданно возникающий, то исчезающий шум. Потребовались минуты, чтобы разобраться, откуда он доносится, но затем Паркер понял. Они везде включали электричество. Переходя от дома к дому, от одного аттракциона к другому, от одной экспозиции к другой, включали и тотчас выключали, как только начинали воспроизводиться записи на магнитофонную ленту. Оставили свет, но не звук. Если он доживет до вечера, но не сумеет выбраться, отсрочки больше не будет. Парк окажется ярко освещенным от одного конца до другого. Да и при дневном свете в зданиях будет гореть свет. Темных уголков не останется, или их будет очень мало. Положение хуже некуда.Справа находился фонтан, тот, что в центре парка, слева — остальная часть “Острова Нью-Йорк”, а за ним аттракцион для катания “Кони-Айленд” и уличный аттракцион. Он повернул налево. Через несколько шагов побежал. Часть четвертая Глава 1 Паркер выходил из “Кони-Айленда”, пересекая границу между “Островом Нью-Йорк” и “Заколдованным островом”, намереваясь обойти вокруг театра, когда неожиданно услышал голос:— Вон он! Вон он! За “Змеиным гнездом”, за театром на “Заколдованном острове”!!!Паркер остановился на открытом месте, оглянулся и никого не увидел, но тотчас услышал выстрел. Пуля попала в заснеженный асфальт возле правой ноги, и он поднял глаза. Над головой с протянутых канатов висели кастрюлеобразные вагонетки на четверых. Пассажиры фуникулера поднимались с площадки за театром в задней части “Заколдованного острова”, проплывали над парком, поднимаясь до высшей точки над фонтаном, и спускались в дальнем конце, в задней части “Гавайского острова”. Они подключили фуникулер к электросети и послали двоих наверх для наблюдения с противоположных сторон парка. Когда обе “кастрюли” оказались в правильном положении, обесточили канатную тягу, и теперь наблюдатели висят наверху, просматривая весь парк. Воздушная разведка, как в армии.Парень перегнулся через край “кастрюли”, высунулся по пояс и показывал револьвером вниз, на него. Хорошо виден на фоне неба. Видимо, был слишком взволнован, а потому полностью раскрыл себя. Если б у Паркера был револьвер, этот ненормальный был бы уже мертв. Застрелить его было так же легко, как в тире. Раздался выстрел. Пуля ударила ближе. Паркер повернулся и побежал к театру. Над ним закричали:— Он бежит в театр! Он бежит в театр!Но ничего другого не оставалось. Куда бы он ни побежал, парень в “кастрюле” видел его. Быть может, в театре в конце концов он сумеет пробраться в отдаленную часть, где стена здания укроет его от наблюдателя. Какие у него после этого будут шансы? Кто знает? Может быть, никаких.Он с силой дернул боковую входную дверь, которую вчера днем оставил приоткрытой. Все сделанные приготовления пригодились. Если что-либо и спасет его, так только день, подаренный ему, чтобы все подготовить. В помещении оказалось темно, преследователи, одержимые страстным желанием всюду включать свет, сюда еще не дошли. Посветив фонарем, чтобы что-нибудь не опрокинуть в темноте, Паркер нашел дорогу на сцену и поднялся по железной лестнице на мостик вдоль левой стены. Веревки, держащие задники, все еще были привязаны к рейке так, как он их оставил, и грузила выстроились в ряд по наружному краю мостика. Движение несколько уменьшило заторможенность в суставах, но все же он не был проворен так, как обычно. Он с трудом заставлял себя двигаться быстро или более ловко, как было ему обычно свойственно и так необходимо теперь. Он выпрямился, нагнулся и пошел по мостику, пытаясь обрести подвижность до того, как они придут.Двери с треском распахнулись. Длинный тонкий прямоугольник света лег на полпути к центральному проходу между рядами кресел.Вбежали люди, толкаясь, тяжело дыша и громко переругиваясь. Кто-то крикнул оставшимся на улице:— Осмотрите все двери, осмотрите их все!— Включите свет! Где тут зажигается свет? — Кто-то громко спрашивал остальных.— Там, на сцене! С левой стороны большая панель управления.Замигали фонари, высвечивая неясные контуры людей. Полдюжины, может, больше. Они столпились вокруг сцены и орали друг на друга, требуя включить свет. Кто-то крикнул, что сейчас включит.Паркер пробежал по мостику и, дернув за скользящие узлы на веревках, сбросил железные грузила. Он не знал, находится кто-либо под мостиком или нет, если да, то восьмикилограммовые грузила, свалившись на головы, на некоторое время выведут часть людей из строя. В любом случае около сцены торчали трое или четверо. Задники с тяжелой, весом десятки килограммов, нижней частью, чтоб не морщились, один за другим, от первого до последнего, упали вниз, рассекая с громким свистом воздух, как ножи огромных гильотин. Тяжелая нижняя часть задников с грохотом обрушилась на сцену, а расписной холст продолжал падать, громоздясь, словно накрахмаленное белье, и наконец очень тяжелые металлические трубы длиной по ширине сцены свалились вниз, а веревки пронеслись со свистом через блоки под крышей и упали на сцену, словно мертвые бурые змеи. И под всем этим, возможно, остались погребенными люди.Паркер схватил две оставшиеся веревки, резко дернул, освободив скользящие узлы, и, вцепившись в веревки, резко спрыгнул в глубокое пространство и промчался через темноту в сторону потолка, при этом плечи и спина заныли от боли. Он слышал, как блоки жалобно завыли и начали вращаться над головой, быстро приближаясь, и знал, что должен добраться вовремя, иначе веревки затащат руки в блоки и раздробят пальцы.Все произошло молниеносно. Полет, как выстрел из пушки, завывание блоков и спуск, вращение в темноте, когда инерция все еще тянет вверх, остановка на полпути, также в темноте, отчаянное размахивание рукой, потому что если он за несколько следующих секунд не коснется чего-либо твердого, то упадет с высоты одиннадцати метров на пол сцены и разобьется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18