Он ни на что не годился – оставалось лишь идти в Палассо и просить прощения у отца, а затем вернуться к своей прежней жизни. Такая перспектива его совершенно не устраивала.Элейна набросала углем на полотне огромную картину, которую повесили на стену обеденного зала гостиницы Гаспара, – по ней она потом будет делать фреску. Теперь каждый день по возвращении домой Рохарио находил новый фрагмент картины, написанной яркими красками на белом грунте.Гаспар был изображен с глазами, излучающими щедрость, и румяными щеками – настоящий покровитель искусств, раздающий блага всем, заслужившим его расположение. Дверной проем украшала виноградная лоза, в нишах колосилась пшеница – такая красивая и натуральная, что хотелось потрогать золотистые стебли рукой.Каждый день, останавливаясь рядом с мольбертом Элейны, Рохарио находил новые наброски для контрактов – “Завещания”, “Деяния”, “Смерти”, “Рождения” и “Помолвка” для дочери маэссо Сеспиарре и сына портного.Чем больше Элейна работала, тем совершеннее казалась Рохарио ее красота. Для нее наступила пора цветения.– Сначала они приходили потому, что я – молодая женщина, – сказала Элейна, – из любопытства. Они хотели посмотреть на рыбу, которая может жить без воды, или собаку, умеющую ходить на двух ногах. А теперь они приходят, потому что знают: я хорошо владею своим ремеслом. – Она подняла на Рохарио глаза, и его сердце чуть не выскочило из груди, но он ничего не сказал. – А вы?Он пожал плечами.Оглянувшись по сторонам, она вытащила из толстой пачки лист бумаги.– Посмотрите, – предложила она, понизив голос. Рисунок удивил Рохарио: он не узнал изображенного на листе помещения. Стоящие полукругом скамейки поднимались вверх, как в театре. Потом он сообразил, что это – собрание Парламента.– Элейна!– Бассда! – прошептала она. – Вам нравится?– Вас могут арестовать!– Никто не докажет, что это моя работа. Я собираюсь сделать несколько рисунков пером и чернилами для маэссо Асемы – он превратит их во множество плакатов. Конечно, можно напечатать слова, но многие ли знают грамоту? А как быть с женщинами, которые в состоянии только вести счета и читать Святые Книги. “Завещания”, “Деяния”, “Смерти”, “Рождения” и “Помолвки” – любые контракты делаются в картинах, почему бы не представить в рисунках и протесты. Слово имеет множество значений или никакого. А если идеи либертистов получат воплощение в рисунках, большинство мужчин и женщин поймут, о чем идет речь.– Но почему вы это делаете? Она не скрывала своей тревоги.– Частично из-за того, что не доверяю Асеме. Если я помогу либертистам, то он не станет выдавать мое местонахождение Грихальва.– Вы сказали, что им все равно, где вы находитесь.– Я на это надеюсь, но уверенности у меня нет. А кроме того, Рохарио, разве либертисты просят так уж много? Люди, которые платят налоги, введенные Великим герцогом, хотят участвовать в их обсуждении. И чтобы Великий герцог и другие дворяне подчинялись тем же законам, что и остальные жители Тайра-Вирте. – В ее голосе слышалась горечь. – В Палассо Грихальва все обстоит точно так же. Одним даны огромные привилегии и права, другим – ничего.– Да, их требования не так уж чрезмерны. Элейна спрятала рисунок среди других и снова отвернулась к мольберту. Вдохнула запах краски и скипидара.– Извините, мне не следовало осуждать вашего отца.– Элейна, я хочу, чтобы вы знали, – вы можете говорить мне все что пожелаете!Она снова улыбнулась, но словно издалека, и вернулась к работе.На следующий день, околачиваясь в винной лавке и размышляя, стоит ли истратить последний марейас на бутылку приличного белого вина и отнести ее в качестве подарка Элейне, Рохарио услышал, как владелец лавки жаловался одному из покупателей:– Ба! У Селио снова приступ костной лихорадки, а я должен сегодня до отхода корабля отослать письмо в Нипали. “Он не умеет писать!” Рохарио подошел к стойке.– Я могу написать за вас письмо, маэссо. Владелец с подозрением посмотрел на него.– А у вас хороший почерк? Письмо предназначается купцу, торгующему в Нипали вином, в нем не должно быть ошибок.– У меня хороший почерк. – Тут Рохарио говорил правду. – Меня учил писец, который служит в Палассо Веррада. – И это тоже было правдой, хотя и не полной.– Эйха! – Слова Рохарио явно произвели на хозяина лавки впечатление. Он посмотрел на превосходный покрой плаща Рохарио. – Удача вам изменила? Я найму вас, маэссо, но заплачу только в том случае, если меня устроит ваша работа.Рохарио быстро соображал.– А у вас есть все необходимое?– Пергамент. Как и положено.Но он должен иметь свои ручки, чернила и перья.– Я вернусь, как только возьму письменные принадлежности. – Он почти выбежал из лавки.– Возвращайтесь побыстрее, иначе я найму кого-нибудь другого! – прокричал ему вслед хозяин.У Рохарио ушло полчаса на поиски магазина, где продавали письменные принадлежности, и в конце концов выяснилось, что его единственного марейаса не хватит, чтобы их купить. Проклиная все на свете, он вышел из магазина. Теперь у него не было выбора. Рохарио зашагал по авенидо Шагарра и вверх по склону, ведущему к Палассо Веррада. Только теперь он понял, какой долгий путь нужно проделать, чтобы попасть в Палассо, если идти пешком.И вот перед ним возвышается величественное здание дворца. Оно казалось огромным, холодным и равнодушным. Ворота были закрыты. Рохарио остановился, отряхнул плащ. Хотя его одежда оставалась чистой, она потеряла прежний блеск – слуги в гостинице Гаспара ухаживали за ней не так ретиво, как мастера своего дела из Палассо. К тому же Рохарио захватил из Чассериайо только один костюм. А лошадь, которая доставила его в Мейа-Суэрту, он отправил обратно в охотничий домик вместе с грумом, получившим неплохое вознаграждение за молчание. Матра! Он скорее походил на простого служащего, чем на сына герцога. Впрочем, разве он не собирается стать писцом?Стража моментально его узнала. Нет ни единого шанса незаметно пройти в свои покои и забрать то, что нужно. Эскорт из четырех стражников в расшитой золотом форме шагаррского полка подвел его к монументальной главной лестнице, ведущей в кабинет Великого герцога.Великий герцог не поднял глаз, когда Рохарио переступил порог комнаты. Он подписал какой-то документ, отложил его в сторону и потянулся за следующим. Причем ни движением, ни голосом он не выдавал своих чувств.– Вы можете идти, капитан. Ну что, Рохарио, ты великодушно решил вернуться. Эта женщина Грихальва с тобой?– Нет.Спокойный тон отца заставил Рохарио встревожиться.– Однако ты знаешь, где она?– Да.– И где же?– Я не могу сказать.Только после этого Ренайо снизошел до того, чтобы поднять голову и взглянуть на сына. Казалось, Великий герцог совсем не сердится. А потом, совершенно неожиданно, он отрывисто рассмеялся.– Эйха! Надеюсь, она того стоит и ты получил удовольствие, но ее следует вернуть семье.– Она сама хозяйка своей судьбы, патро, не мне за нее решать. На столе у Ренайо стояла ваза из Синны – ее бело-синие королевские цвета прекрасно сочетались с белыми ирисами. Великий герцог медленно поворачивал вазу, его лицо мрачнело, а перед глазами Рохарио возникла иная сцена, нарисованная на бело-синем фоне: человек с тяжелой ношей пересекает мост; на другой стороне изображен холм с двумя чахлыми деревцами.– Это не игра, Рохарио. Грихальва гораздо важнее для нашей семьи, чем ты себе представляешь. Эдоард и юная Беатрис, судя по всему, очень счастливы. И если сейчас меня забавляют твои юношеские проделки, то это не может продолжаться слишком долго, уверяю тебя.– Она не хочет возвращаться к своей семье.– Значит, ты ее бросил? – Теперь голос Ренайо был жестким. Впрочем, к своему великому удивлению, Рохарио обнаружил, что угрозы отца его больше не пугают.– Нет. Я просто вернулся, чтобы взять перья и чернила.– Перья?– Да, я собираюсь стать писцом.Ренайо ударил ладонью по столу с такой силой, что бумаги разлетелись в разные стороны, и поднялся во весь рост.– Писцом?! – вскричал он. Дверь отворилась.– Ваша светлость? – Придворный осторожно заглянул в кабинет.– Закрой дверь! Выйди отсюда! А ты, щенок, сядь!– Нет, спасибо. Прошу меня извинить, но я должен уйти.– Ты никуда не пойдешь! Сначала тебе придется объясниться!– Мне нечего объяснять.Как только Рохарио произнес эти слова, он почувствовал огромное облегчение, а в следующий миг на него нахлынула небывалая волна возбуждения, даже задрожали руки, но он усилием воли заставил себя успокоиться.– Я больше не буду жить в Палассо.– Ты не можешь…– Я уже совершеннолетний.– У тебя нет денег…– У меня есть Мариссиайо и Коллара Ассаддо, два поместья, которые вы мне пожаловали, когда мне было двенадцать лет. Как только я… – Тут Рохарио запнулся.«Как только я заработаю достаточно денег, чтобы нанять лошадь и совершить туда поездку, я устрою так, чтобы часть ренты шла на мое содержание… и на Элейну… на жизнь в приличном доме, где у нее будет просторная студия; а затем, может быть, наступит подходящий момент, чтобы спросить у нее, не хочет ли она стать… стать…»Он не мог больше говорить – спазм сдавил горло.Кабинет Великого герцога был обставлен массивной темной мебелью – под стать его серьезным государственным заботам. После того как Ренайо женился на Хоанне, комнату заново отделали в стиле Фризмарка: стены оштукатурили в светло-оранжевый цвет, поверх которого художник нанес легкий цветочный орнамент. Единственная комната во всем дворце, отделанная со вкусом, она совсем не подходила Великому герцогу.– Мне кажется, ты не отдаешь себе отчета в собственных действиях. – Ренайо явно не знал, как реагировать на поведение сына. “Я просто вырываюсь на свободу”. Но вслух Рохарио не решился это произнести.– Я начинаю думать, что совсем не знаю тебя, Рохарио. Что бы на это сказала твоя мать?Рохарио вздрогнул. Он прекрасно знал, что бы сказала его мать. Но теперь никто не помешает ему сделать важнейший в его жизни шаг. Он так решил.– Знаете ли вы, – Рохарио говорил медленно, тщательно подбирая слова, – что многие простые люди в этом городе недовольны своей жизнью? Они возмущены тем, что ваши солдаты хватают певцов и печатников только за то, что они вслух высказывают свои мысли.– За подлые выступления против меня. Я был бы глупцом, если б не пытался это прекратить, если б разрешил бунтовщикам – которые подобно стервятникам прибывают к нам из Гхийаса и Таглиса, – подстрекать народ Мейа-Суэрты к бунту. Впрочем, ты, наверное, не станешь возражать, если они штурмом захватят Палассо. Может быть, ты считаешь, что нам следует вышвырнуть им Тимарру в качестве подачки, дабы они успокоились?– Я ни разу не слышал разговоров о нападении на Палассо! Они только хотят возродить Парламент, который будет иметь меньше власти, чем ваши советники…– Чтобы вмешиваться в решение вопросов о налогах или выдвигать смехотворные петиции – так они представляют себе исполнение законов. Матра Дольча! Они хотят иметь право судить дворян и даже меня самого! Как я смогу управлять страной, если моя власть будет так ограничена? Мы, до'Веррада, сделали Тайра-Вирте богатой державой и дали народу возможность насладиться миром и спокойной жизнью. За одно десятилетие они уничтожат вое своими дурацкими претензиями и бунтами.– Вы не можете знать того, что произойдет. Парламент будет иметь только совещательный голос.– А потом? – Ренайо внезапно направился к маленькому столику и налил себе чаю из серебряного чайника.Все в этой комнате, кроме белых ирисов, принадлежало его новой жене. Ренайо одним глотком осушил чашку и с такой силой швырнул ее на стол, что она разбилась. Его лицо стало пунцовым от гнева.– А потом – можешь не сомневаться – в Парламент пролезут всякие мошенники и бандиты, люди, которые будут заботиться только о собственной выгоде. И они сожгут Палассо и убьют всех мужчин, женщин и детей, которые окажутся внутри. Они уже проделали это в Гхийасе. Тебе нравится такая перспектива?– Конечно, нет! Но большинство из этих разочарованных людей честные члены гильдий и купцы. Им, как и вам, есть что терять, если произойдет худшее.– Эйха! Я вырастил безумца! – Ренайо вернулся к письменному столу, резко отодвинул в сторону глобус, в результате чего перо упало на пол, и наклонился над столом, глядя в упор на Рохарио. – А теперь послушай меня, юноша. Молодые дворяне и раньше оказывались втянутыми в подобные волнения. Они думают, что это просто новое развлечение – вроде охоты. Все они – без исключения – плохо кончили. Вижу, ты ничем от них не отличаешься. Я умываю руки – пока ты не созреешь для того, чтобы попросить у меня прощения за свою глупость.Рохарио неотрывно смотрел, как чернила стекают с пера на светлый ковер из Лийоне. Такой ковер стоил больше, чем годичная плата за комнаты в гостинице Гаспара, где остановились они с Элейной. Рохарио с трудом поднял глаза и посмотрел на отца.– Я не могу этого сделать.Великий герцог явно терял остатки терпения.– Тогда я изгоняю тебя!– Значит, я могу идти, ваша светлость?– Выйди вон! Вон!Рохарио неловко поклонился. Он был как натянутая струна, готовая зазвучать от легкого дуновения ветерка. Однако вышел из кабинета твердой походкой, и его голос не дрогнул, когда он сказал слугам, что сначала поднимется в свои покои.Теперь это больше не его покои.То, что отец разрешил ему просто уйти, поразило Рохарио. Может быть. Великая герцогиня Хоанна уже беременна и Ренайо более не нужен его второй сын. Он шел в сопровождении двоих слуг и двоих стражников. Появились личные слуги Рохарио, взволнованные и бледные.– Дон Рохарио, как вы себя чувствуете? С вами все в порядке? Правда ли, что его светлость изгнал вас? Но ведь вы можете испросить прощения…Рохарио еще не до конца пришел в себя и механически собирал письменные принадлежности. Потом порылся в коробке, где хранил свои главные сокровища. Взял картины кисти Кабрала Грихальвы – они удостоверяли его права на поместья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48