при ее посредстве встречаться с Эджвудом было проще всего.
— Что вы сегодня делаете? — небрежно поинтересовался Евдокимов.
— Скучаю, — томно отозвалась она. — Роберт не показывается, вы меня забыли…
— Галочка, не клевещите, — любезно возразил Евдокимов. — Вероятно, у мистера Эджвуда, как и у меня, много работы.
— Вечная отговорка мужчин! — недовольно сказала Галина. — Я это слышала уже много раз!
— Не сердитесь, Галочка, — нежно произнес Евдокимов. — Мы не принадлежим себе.
— Приходите к нам сегодня вечером смотреть телевизор, — пригласила Галина. — Потом что-нибудь сообразим…
Она не собиралась быть вечером в кафе, во всяком случае, Эджвуд ее туда не приглашал, иначе она сказала бы об этом Евдокимову. Это все, что ему было нужно выяснить. Эджвуд должен быть в кафе, в этом не могло быть сомнений, но если он не приглашал Галину, — значит, не хотел быть связанным; в иных случаях Галина служила Эджвуду отличной ширмой, но иногда могла и мешать. Если на этот раз Эджвуд хотел остаться свободным, не следовало связывать себя и Евдокимову.
— Увы! — сказал он, отклоняя ее приглашение “смотреть телевизор”; в Москве многие приглашали друг друга “на телевизор”. — Рад бы в рай, но у нас сегодня в институте собрание…
В крайнем случае, если он столкнется с нею в кафе, можно будет сказать, что он удрал.
Евдокимов решил идти один. Лучше всего было бы вообще не попадаться на глаза Эджвуду, а если тот все же его увидит, Евдокимов притворится смертельно пьяным. Эджвуду нравилось видеть Евдокимова пьяным, и он всегда подзадоривал “своего русского друга” пить побольше.
Евдокимов так и не принял никакого решения относительно Жадова, брать его или не брать, он предполагал решить это на месте, в зависимости от обстоятельств…
Но, не зная еще, что он предпримет, Евдокимов подготовился к операции.
Машина с тремя оперативными работниками должна была наготове стоять возле кафе, с тем чтобы в случае надобности Евдокимов мог немедленно воспользоваться необходимой помощью.
В своей попугаичьей одежде Евдокимов мало чем отличался от стиляг, сидевших за соседними столиками.
Играть свою роль следовало с самого начала. У Эджвуда здесь могли быть свои соглядатаи, и какая-нибудь мелочь могла провалить все дело.
Евдокимов сел за столик и заказал кофе и коньяк; коньяк, рюмку за рюмкой, он слил в кофейную гущу; ему всегда удавалась роль сосредоточенного пьяницы.
Он исподволь рассматривал посетителей. К его неудовольствию, на этот раз их было не так уж много. Развязные мужеподобные барышни с растрепанными волосами и претенциозные женственные юноши вели шикарную жизнь. Несколько мрачных иностранцев были явно удручены высокими ценами на вина. Несколько забулдыг, любящих выпить именно там, где берут подороже, пили разноцветные напитки. Сидели еще два или три случайно забредших человека…
Музыканты играли западные танцы с таким видом, точно играли ни для кого, они также прилежно и равнодушно играли бы и в совершенно пустом помещении.
Евдокимов держал перед собой рюмку с коньяком и сосредоточенно ее рассматривал. На самом деле его взгляд незаметно скользил от посетителя к посетителю.
“Вдруг”, “внезапно”, “неожиданно” не были теми словами, какие могли бы характеризовать действия и реакции Евдокимова, но его наметанный глаз сразу остановился и выхватил из всех посетителей кафе высокого смуглого человека, сидевшего за столиком у окна, неподалеку от выхода.
Он ел какое-то мясо, пил водку, был хмур, спокоен, ни на что не обращал внимания.
“Жадов”, — решил Евдокимов. Он был именно таким, каким его описывал Анохин, только, пожалуй, в жизни он был посильнее и пострашнее того Жадова, каким он представлялся Евдокимову.
“Да, этого взять непросто, — подумал Евдокимов, — к такому с голыми руками не подойдешь, этот дешево себя не отдаст”.
Евдокимов вертел в руках рюмку, а сам рассматривал Жадова. В нем было что-то звериное, волчье: он ни на кого не смотрел, но у него все время слегка шевелились уши. И Евдокимов понимал, что эти чуткие звериные уши ни на мгновение не перестают наблюдать за окружающим его миром, слышать все, что происходит вокруг, и не пропустят мимо себя ни малейшего дуновения опасности.
Евдокимов склонил голову к столу, казалось, он вот-вот положит голову на руки и заснет. В двери кафе вошел Эджвуд. Но скрыться от него было нелегко. Неторопливо, точно фланируя в погожий день по бульвару, он пошел мимо столиков, окидывая каждого посетителя небрежно-внимательным взглядом.
Куда же тут было от него деться?
— Вы тут, Деметрей? — услышал Евдокимов над собой.
Он поднял голову.
Эджвуд стоял возле столика. На его лице сияла приветливая улыбка, но где-то в глубине серовато-голубоватых глаз таилось холодное недоверие. В этом Евдокимов обмануться не мог, ему приходилось общаться с самыми разнообразными людьми, и он научился определять их отношение к себе. Чем-то он возбудил в Эджвуде недоверие.
Эджвуд был холоден, вежлив, насторожен. С таким Эджвудом нельзя было переигрывать; одно неверное движение или слово — и он очутится у этого Эджвуда как бы на ладошке.
Евдокимов не стал делать вид, что очень пьян.
— Сижу и жду вас, Роберт, — сказал он почти грубо.
— Меня? — удивился Эджвуд.
Такого ответа он не ожидал.
— Вас, Роберт, — повторил Евдокимов. — Я давно уже сижу здесь и жду.
— А откуда вы знали, что я буду? — подозрительно спросил Эджвуд.
Евдокимов посмотрел Эджвуду в глаза.
— Мне сказала Галина, — заявил он. Ссылка на Галину была совершенно безответственна: Галина могла сказать что угодно.
Не ожидая приглашения, Эджвуд сел возле Евдокимова.
— Что вам от меня надо? — спросил он.
Эджвуд был в очень деловом настроении.
— Я хочу говорить с вами по поводу Галины, — сказал Евдокимов.
Эджвуд даже слегка удивился:
— По поводу Галины?
Говорить о том, что он влюблен в Галину, Евдокимов считал нелепым: Эджвуд не такой человек, чтобы верить в какую-то там любовь, да и сам Евдокимов не мог пойти на такую очевидную ложь — она была бы заметна. Евдокимов был убежден, что любить такую пустую дуру невозможно.
Но у него был ход похитрее.
— Вы знаете, что отец Галины — крупный правительственный чиновник? — спросил он Эджвуда.
— Но какое отношение я имею к ее отцу? — спросил Эджвуд.
— Самое непосредственное, — сказал Евдокимов. — Вы мешаете мне жениться на Галине. Женитьба на Галине обеспечит мою дальнейшую карьеру, а вам она в общем не нужна…
Евдокимов увидел, что он купил, купил мистера Эджвуда!
Глаза Эджвуда загорелись металлическим блеском.
— Мне нравится такой откровенный мужской разговор! — воскликнул он. — И я вам сочувствую, Деметрей. Но, как вы понимаете, ничто не продается даром, особенно женщина. Вы хотите Галину? Я вам ее даю. Но взамен вы даете мне… — На мгновение он остановился и все-таки решился, сказал то, что ему давным-давно хотелось сказать “своему русскому другу”, о котором он имел совершенно превратное представление. — А взамен вы будете давать мне копию плана научных исследований вашего института.
Он захохотал и дружески похлопал Евдокимова по плечу.
— Так идет?
— Ну, знаете ли… — сказал Евдокимов. — Это я еще должен…
Эджвуд быстро взглянул на часы.
— Ничего, — сказал он. — Сейчас я очень тороплюсь, но мы будем продолжать наш разговор. Я уверен, что мы… как это по-русски?.. Да — сторгуемся!
Он поднялся и опять неторопливо пошел вдоль столиков.
Теперь Евдокимов мог открыто следить за своим счастливым соперником.
Вот Эджвуд задержался около Жадова…
Однако он нахален, этот Эджвуд!
Жадов что-то сказал, и Эджвуд что-то сказал…
Вот Эджвуд пошел уже дальше, завершил свой круг по залу и вышел в гардероб.
Следовало ждать, что теперь поднимется Жадов и выйдет вслед за Эджвудом.
Он так и поступил. Поднялся и пошел к выходу.
Евдокимов считал себя вправе побежать и настигнуть Эджвуда, тем более что разговор о Галине у них не был закончен… Нельзя было упускать эту пару.
Евдокимов торопливо прошел через зал. Эджвуда не было. Жадов, одетый, в пальто, выходил в наружную дверь…
Нельзя было их упускать!
Евдокимов помедлил несколько секунд, чтобы не налететь на Жадова, и, не одеваясь, выскочил на тротуар и отбежал в сторону, в тень, делая вид, точно кого-то ищет…
Эджвуда не было. Жадов стоял против кафе, посреди тротуара, и чего-то ждал. У самого тротуара стояла машина Эджвуда…
Эджвуд обыкновенно сам водил свою машину.
Дверца ее открылась, из машины выглянул Эджвуд.
— Виктор! — позвал он.
Жадов двумя шагами пересек тротуар и быстро влез в машину. Дверца захлопнулась.
Евдокимов подскочил к своей машине.
— Быстро! — сказал он Андрееву, шоферу, с которым вместе выследил не одного преступника. — Видишь — впереди?
Они поняли друг друга с полуслова.
— Не отставай! — сказал Евдокимов. — Может быть, одного сегодня возьмем.
Андреев включил мотор.
Но Эджвуд вовсе не торопился, он не спеша тронулся с места и аккуратно завернул на Моховую.
Евдокимов раздумывал: брать Жадова или не брать? Где-нибудь да должен будет Эджвуд его высадить…
Эджвуд ехал домой. Въехал в переулок, где находилась его квартира…
Андреев следовал за Эджвудом.
Эджвуд остановился у своего дома. Вылез из машины, вошел в парадное.
Он всегда делал так, когда сам вел машину.
Из дома должен был выйти один из его лакеев и загнать машину в гараж, находившийся во дворе дома.
Андреев подъехал почти впритык к машине Эджвуда и слегка затормозил. Евдокимов распахнул дверцу и заглянул в машину Эджвуда, — в ней не было никого.
Евдокимов догадался об этом до того, как заглянул в машину, и мог бы догадаться об этом еще раньше: слишком уж спокойно вел себя Эджвуд.
— Ну что? — спросил Евдокимова один из его спутников.
— Ничего! — сердито сказал Евдокимов.
— Где же он успел выскочить? — удивился Андреев.
Евдокимову все стало понятно.
— А он нигде не выскакивал. Этот тип влез в машину, они на ходу о чем-то условились, и через другую дверь тут же на глазах у нас, ротозеев, скрылся в толпе.
14. Нейлон, неон и не он
Больше розы в окне квартиры Эджвуда не появлялись, а сам Эджвуд не появлялся ни в каких кафе.
Сделал ли он какие-то сопоставления, казалось бы, случайных встреч или что-либо еще показалось ему подозрительным, но с горизонта Евдокимова он исчез.
Лишь из телефонных разговоров с Галиной Евдокимов знал, что Эджвуд проводит с ней еще больше времени, чем раньше. Чем-то Галина устраивала Эджвуда!
По-видимому, своей девственной глупостью. Галина была так увлечена собственной особой, что ничего не замечала вокруг; люди, которые видят только самих себя, иногда служат отличной ширмой для тех, кто делает за их спиной всякие темные делишки.
Но в Галине нуждался и Евдокимов: у него не было иной возможности подобраться к Эджвуду — этому ловкому и скользкому авантюристу с улыбающейся и самодовольной сомовьей мордой. А от него тянулась ниточка к Жадову, а может быть, и к кому-нибудь еще.
Иным путем Жадова, пожалуй, и невозможно было найти. Он юлил, петлял, скрывался среди огромного множества людей, хитрый, опытный, дерзкий. В толпе он был недосягаем для поисков, как песчинка на дне океана.
Галина была для Евдокимова мостиком к Эджвуду, Эджвуд мог привести к Жадову…
Вот почему о Галине Евдокимов думал сейчас больше, чем думают о любимой девушке.
Ведь скроена она не на какой-то особый манер; родители у нее хорошие, училась в советской школе, голова на плечах самая обыкновенная, человеческая…
То, что превратило ее в смешную пустышку, заключалось не в ней самой, а пришло откуда-то извне; виноваты, конечно, в этом были все — и сама Галина, и родители, и школа…
Ее родители были слишком обременены служебными делами. Евдокимову уже приходилось сталкиваться с такими очень занятыми родителями, когда их детей уличали в неблаговидных проступках; слишком много рассуждали они о воспитании всего поколения, и поэтому у них не оставалось времени подумать о воспитании собственных детей!
“Эх, будь я ее отцом, — думал Евдокимов, — выдрал бы я ее раз-другой, узнала бы она у меня, где раки зимуют, и сразу взялась бы за ум. А то что это такое: “Галочка, не утомляйся!”, “Галочка, не изводи себя!”, “Галочка, ешь побольше фруктов!”, “Галочка, не промочи ножки!”. Противно слушать! По мнению Евдокимова, в воспитании Галочки недоставало палки.
Но Галина была ему необходима, он нуждался в ее помощи, и он решил самолично возместить пробел в ее воспитании.
Наживку он придумал самую подходящую для нее.
Он, как обычно, вызвал ее по телефону:
— Галочка?
— Дмитрий Степанович, мне скучно!
— Подите и погуляйте.
— Я еще не одета.
— Да ведь двенадцать часов!
— Я легла в пять…
Такой разговор мог продолжаться бесконечно; Евдокимов сразу взял быка за рога.
— Галочка, у вас есть неоновая блузка? — спросил он.
— Вы хотите сказать “нейлоновая”? — поправила она Евдокимова.
— Я хочу сказать то, что говорю. Именно неоновая.
— Я не понимаю, — сказала Галина. — Есть перлон, нейлон…
— Вчерашний день, — пренебрежительно сказал Евдокимов. — Перлон и нейлон уже выходят из моды, в Америке все кинозвезды носят кофточки только из неона.
— Неон… Неон… — Галина задумалась. — Это стекло или дерево?
— Это газ, — ответил Евдокимов. — Благородный газ. Им пользуются для рекламы. Видели светящиеся вывески?
— Ах, да-да! — вспомнила она. — Аргон синий, а неон красный, я не ошибаюсь? Так вы говорите, неон?
— Я говорю, из неона делают кофточки, — сказал Евдокимов.
— Красные? — замирающим голосом спросила Галина.
— Всякие, — ответил Евдокимов. — Ни одна порядочная девушка не может обойтись в наши дни без неоновой блузки.
— Но где же ее взять? — жалобно пролепетала Галина. — Я не знаю.
— А я знаю, — категорически заявил Евдокимов. — У нас в институте. Один наш сотрудник только что вернулся из Америки и привез несколько неоновых кофточек. Ему срочно нужны деньги, и я сразу вспомнил о вас.
— Ох! — у Галины даже голос перехватило от волнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17